Самое печальное событие в истории Гарринчи произошло несколько лет спустя. Все хотели чествовать знаменитого игрока, и он принял приглашение поучаствовать в карнавале в Рио. Что касается меня, то я не раз получал приглашение на подобные парады, но я всегда отказывался: ведь если бы я пошел с одной школой самбы, все остальные затаили бы на меня обиду, чего совершенно не хотелось. Как бы то ни было, Гарринча участвовал в параде вместе с одной из самых популярных школ самбы, «Мангейрой». Я наблюдал за карнавалом по телевизору и, увидев своего друга, чуть не расплакался. Он сидел на платформе, словно не понимая, что происходит вокруг. Гарринча казался изнуренным, в нем будто совсем не осталось жизни. Это было одно из самых печальных зрелищ, что мне довелось увидеть.
Чудовищный позор. Все хотели ему помочь, но в конце концов никто так и не мог до него достучаться. То же самое произошло и с Джорджем Бестом. Мы все хотели его спасти, но никому этого не удалось.
Гарринча умер в 1983 году. Я не ходил на его похороны. На самом деле я не переношу вид мертвых с тех пор, как в детстве увидел того погибшего пилота. Я предпочитаю молиться в одиночестве.
Я завершил свою международную карьеру, но перед Чемпионатом мира 1974 года, проходившим в Западной Германии, меня уговаривали передумать. Одной из причин было то, что я все еще отлично играл за «Сантос». В 1973 году наш клуб стал чемпионом Паулисты, а я снова получил звание лучшего бомбардира соревнования. (На самом деле в том году было два чемпиона, что произошло из-за колоссальной неразберихи во время решающего матча против «Португезы». По окончании основного и дополнительного времени счет был 0:0, и вся надежда возлагалась на пенальти. Мы забили два гола, и у «Португезы» оставалось еще два пенальти. Но судья Армандо Маркес неправильно подсчитал количество пробитых ударов и забитых мячей и остановил встречу – это означало, что мы стали чемпионами. Болельщики и команда ликовали. Тренер «Португезы» понимал, что судья не прав, но он также осознавал и тот факт, что выиграть в серии пенальти его команде будет сложно, поскольку им оставалось надеяться только на то, что мы не реализуем оставшиеся удары. Поэтому он быстро увел команду со стадиона и посадил ее в автобус. Когда Армандо Маркес понял свою ошибку, «Португезы» уже и след простыл. Их тренер сделал отличный ход. На следующий день федерация Паулисты решила не переигрывать и объявила обе команды победителями. Я был последним пенальтистом «Сантоса» и расстроился из-за того, что не смог исполнить свой удар – забить победный гол в финале чемпионата было бы приятно.) Моя статистика в Паулисте была хорошей: с тех пор, как я впервые принял участие в турнире, я одиннадцать раз становился лучшим бомбардиром, а «Сантос» удостаивался звания чемпиона десять раз.
Что касается участия в сборной Бразилии, то на меня давили с разных сторон. Президент Эрнесту Гейзель, вступивший в эту должность в 1974 году, его жена и некоторые другие политики хотели, чтобы я вернулся в Seleção. Но к тому времени я уже был наслышан о том, что военный режим делал с некоторыми студентами, о том, как изгоняли знаменитых певцов, многие говорили о пытках. Дочь Гейзеля приходила ко мне, прося передумать. Но я не собирался менять своего решения.
Жоао Авеланж, глава Confederação Brasileira de Desportos, готовящийся вступить в должность президента ФИФА, также уговаривал меня поехать в Германию. С ним заодно был тренер Марио Загалло. Он был обеспокоен тем, что не мог найти старым игрокам достойную замену. Помимо меня из сборной ушли Тостао, Жерсон и Карлос Алберто. «Я бы хотел рассчитывать на твой талант, – сказал мне Загалло. – Ты мог бы решить серьезную проблему с нападением». Он думал, что если бы у Бразилии был Пеле, то они были бы готовы к чемпионату.
Я всегда очень уважал Марио Загалло. После того как мы победили на Чемпионате мира 1970 года, мы с Брито решили выпить воды в раздевалке, когда я почувствовал, как кто-то коснулся моего плеча. Я подумал, что это был очередной журналист, и не повернулся, пока Брито не сказал: «Эй, мужик, это Загалло». Я тут же встал. Мы с тренером обнялись и расплакались. Я сказал ему: «Мы должны были быть вместе, чтобы трижды стать чемпионами – это могло случиться только с тобой». И я на самом деле имел это в виду – он был со мной в 1958 и 1962-м, и привел нас к победе в 1970-м, будучи тренером. Карлос Алберто Паррейра, который долгое время был тренером сборной, а тогда, в 1970 году, работал членом технического комитета Загалло, является еще одним большим его фанатом и считает его лучшим тренером в мире. Но я твердо решил, что не буду играть – я озвучил свои причины в 1971 году, и с тех пор они не изменились.
Но я все же хотел посетить этот турнир и рассматривал некоторые варианты, в частности предложение поработать комментатором для бразильского телевидения. Когда об этом стало известно, многие начали протестовать, заявляя, что я не вхожу в соответствующий профсоюз, что у меня недостаточно опыта, и так далее. От этой идеи пришлось отказаться. Я должен был рекламировать «Pepsi» в рамках контракта Международной молодежной программы, и у меня была очень привлекательная причина быть на начале турнира. Вместе с Уве Зеелером, великолепным немецким футболистом, нас пригласили поучаствовать в церемонии открытия и обменяться призами – Уве должен был передать мне старый кубок Жюля Риме, который Бразилия получила на вечное хранение, выиграв его трижды; а я передавал ему новенький золотой кубок ФИФА.
Несмотря на то что команда потеряла нескольких ветеранов 1970 года, Загалло смог привлечь к участию в турнире Ривелино, Жаирзиньо и Пауло Сезара. Но команда играла не так хорошо, как прежде; Загалло стал придерживаться более аккуратного стиля; Клодоалдо получил травму перед финалом; да и в целом отношение к игре было не то – не хватало той строгости, что была свойственна процессу подготовки к турниру в 1970 году, внимания ко всем мелочам и отчаянного желания победить. Я понял это, поговорив с Пауло Сезаром непосредственно перед первым матчем против Югославии, который проходил во Франкфурте. Я пришел в тренировочный лагерь пожелать им удачи, когда Пауло Сезар отозвал меня в сторону и рассказал о своих сомнениях – но, вместо того чтобы переживать из-за каких-нибудь тактических аспектов предстоящей игры, оказалось, он никак не мог решить, стоит ли ему просить больше денег у французского клуба, который звал его к себе.
Ситуация сильно изменилась по сравнению с 1958 годом. Я помню ответ Беллини, капитана, когда доктор Пауло извинялся перед нами за то, конфедерация спорта не могла заплатить нам за победу слишком много, поскольку тогда она переживала тяжелые времена. «Мы приехали сюда не за деньгами, – сказал Беллини. – Мы приехали за титулом – за победой на чемпионате, – и мы это сделали. Если у вас есть лишние деньги, мы будем благодарны, но не стоит из-за этого беспокоиться».
В 1974 году мне казалось, что если игроков больше заботит их стоимость после турнира, чем сам турнир, то можно считать, что на Чемпионате мира они уже проиграли. Так и было. Матч против Югославии закончился с жутким счетом 0:0, причем ребята сделали очень мало попыток забить гол – Жаирзиньо перевели с его крыла на позицию центрального нападающего, и ему явно было там некомфортно. В следующем матче против шотландской команды с неутомимым Билли Бремнером Бразилия выступила не лучше, и игра также завершилась со счетом 0:0. Победу удалось одержать только над скромным Заиром, но и тут счет был всего 3:1, тогда как четырьмя днями ранее Югославия разгромила эту же команду со счетом 9:0. Нам повезло пройти в следующий раунд, в то время как Шотландия туда не попала, несмотря на то что набрала столько же баллов, сколько и мы, и на один балл больше, чем Аргентина, которую также пропустили.
В первом матче второго раунда нам предстояло играть с Восточной Германией. И снова выступление было очень неубедительным, Бразилия забила всего один гол. Запустить мяч в ворота удалось Ривелино, причем Жаирзиньо пришлось постараться и уступить дорогу мячу, летевшему мимо него в сетку. Нам удалось одолеть Аргентину и попасть в состав последней четверки, но команде всего лишь повезло. Я наблюдал за ходом турнира и видел, что Бразилия просто ни разу не столкнулась с сильнейшими сборными. Но уже 3 июля в Дортмунде наша сборная встретилась с Нидерландами. Это была команда великого Йохана Кройфа, олицетворяющая «тотальный» футбол, и ее примечательный и свободный стиль напомнил мне о том, как когда-то играли мы.
Для современной сборной Бразилии это было слишком, и наши соперники вышли победителями со счетом 2:0, причем Крайф в этом матче исполнил потрясающий удар с лета. Мы вылетели и даже в матче за третье место уступили Польше. Меня это очень расстроило, я переживал из-за поражения так, будто сам был в команде.
Баланс сил в мировом футболе менялся. Голландцы, юная и талантливая команда из Франции, дисциплинированные немцы с сильной тактикой и техникой, которые в финале одолеют Кройфа и голландцев, – стало понятно, что для бразильской сборной началась эпоха совершенно новых противников.
Наступили тяжелые времена. Меня нередко останавливали на улицах и говорили: «Видишь, что ты наделал? Если бы ты был в сборной, Бразилия бы победила!» Но я знал, что поступил правильно. И я понимал, что мое время в «Сантосе» тоже подходит к концу. Я решил сыграть в последнем матче и рассказал об этом в клубе. Они не слишком-то были довольны этими новостями и попытались убедить меня передумать. Я все еще был в хорошей форме, забивал голы и отлично играл. Они хотели выжать из меня еще пару недель, месяцев, лет… Но я не собирался менять свое решение. В конце сентября я сообщил им новость: матч против команды «Понте-Прета» на стадионе «Вила Белмиро» на следующей неделе станет моим последним.
Я всегда думаю об одном забавном совпадении. Во время своего первого матча за «Сантос», когда мы играли против «Кубатана» в далеком 1956 году, на мне была выездная форма в черно-белую вертикальную полоску, как форма «Ньюкасл Юнайтед» и «Ювентуса». Затем на протяжении почти всей своей карьеры я играл в белой домашней форме «Сантоса». А на свою последнюю игру из-за цветов «Понте-Преты» я снова надел футболку в черно-белую полоску. Во всем этом чувствовалась определенная цикличность; играть в этой форме было непривычно, но, с другой стороны, это казалось правильным решением.