— Вижу, вы прониклись духом места, Владимир Андреевич, — заметил Физрук.
— Ну так и место с душой.
— Именно. Сейчас мы проводим вас в общую комнату. Познакомитесь с товарищами. Затем вы получите распределение на работы.
Я бросил взгляд на Вяземского. Надо же, даже не скривился, когда ему об этом напомнили. Или подсуетился, чтобы получить местечко, где получится бездельничать?
В холле у лестницы в этот час было оживленно, хотя народу оказалось меньше, чем я рассчитывал. Хотя дождь прекратился, даже выглянуло солнце. Наверняка воспитанники решили провести свободное время на улице.
Наставники отошли переброситься парой слов с дежурившими коллегами, а я огляделся.
— Оболенский?
Развалившаяся в кресле прямо у входа Агния Елисеева отложила какой-то журнальчик и уставилась на меня слегка осоловевшими глазами.
— Привет, Принцесса, — улыбнулся я. — А ты что здесь забыла?
— Все то же. Родители посчитали, что я еще не готова вернуться в Петербург. Тут же свежий воздух, это ведь так важно для восстановления здоровья… А вот тебя я и правда не ожидала здесь увидеть. Вроде бы ты тогда…
— Меня тоже посчитали не до конца исправившимся, — я поспешил пресечь лишнюю болтовню.
Принцесса отложила журнал, поднялась и остановила взгляд на Вяземском.
— Все преследуешь его, да? — тихо сказала она. — Лучше бы в Петербурге оставался. А то, глядишь, вернешься — а помолвку уже и расторгнут. Не за Оболенским тебе надо приглядывать, а за Марией, если уж тебе она так дорога. Хотя зачем тебе женщина, за которой еще до брака нужен глаз да глаз, а? Или все же правду говорят, что ваше положение настолько скверное, что только женитьба на Орловой вытащит твою семью из долгов?
Видимо, Елисеева ударила в больное место.
— Тебе-то какая разница, наркоша? — изменившись в лице, прошипел Вяземский. — Да и откуда тебе вообще знать, что…
— Оттуда, что я вообще-то знаю всю богему, а богема любит три вещи: бесплатное вино, секс и поболтать после. А здесь ужасно скучно, благо мне хоть позволяют выходить на связь, — отрезала Принцесса. — Отстал бы ты от Оболенского. Серьезно, Олег, ты и правда не в том огороде копаешь.
Я непонимающе уставился на Агнию.
— Ты о чем?
— Да так. Ни о чем. Олег все знает. Кстати, Дашкова тоже здесь, — она многозначительно мне улыбнулась. — Если ты понимаешь, о чем я… Правда, сейчас она на спортплощадке.
Елисеева невинно улыбнулась и, подхватив свой модный журнал, вышла из зала.
Я с недоумением пялился ей вслед. Что она такое сболтнула о Вяземском? У них что, действительно, все настолько плохо, что пришлось прибегнуть с устаревшему способу поправить положение?
Если я все правильно понял, Мария Орлова — та самая, из-за которой случился конфликт, была девицей непостоянной, порой чрезмерно раскованной и часто плевала на условности. Ни до, ни после брака она явно не собиралась сидеть в башне и ждать прекрасного принца. Наоборот, получала все удовольствия от жизни — и порой это доводило до скандала. Но все прощалось, потому что Мария, так уж вышло, была наследницей огромного состояния.
Единственной наследницей, насколько я понял.
И если Вяземские всерьез бедствовали, то становилось понятно, за каким чертом Олег так вцепился в эту помолвку. Как по мне, стоило расторгнуть все договоренности после первого скандала — репутация дороже. Но Вяземским были важнее деньги.
Только почему тогда Олег почитал меня угрозой? Неужели всерьез боялся, что я, точнее, Володя Оболеснкий старого образца, решит всерьез взяться за Орлову и сделать с ней партию? Что ж, тогда это бы многое объяснило.
— Господа, вижу, вы немного освоились, — Физрук вернулся к нам, а Суворова следовала за ним мрачной тенью. — Тогда прошу на улицу. Кратко введем вас в курс дела относительно работ.
— Вяземского я отведу сама, — отчеканила Суворова. — Займитесь Оболенским, Евгений Александрович.
Было заметно, что присутствие надзирательницы было воспитателю поперек горла. Но перечить ей он не стал и кивком отпустил обоих. Мне даже показалось, что Митрофанов вздохнул с облегчением, когда они удалились.
— Идемте, Владимир Андреевич, — поторопил он.
— Достали они вас?
— И они, и вы, — внезапно разоткровенничался воспитатель. — Нельзя так резко отряды смешивать. Здесь старые порядки, ребята другие… А вы… Прошу прощения, ваше сиятельство, но ваше сословие словно из другого мира.
— По большому счету, так и есть, — пожал плечами я. — Но среди нас тоже есть вменяемые люди, поверьте.
— Ваше сиятельство, я и помыслить не могу о том, чтобы среди высшего сословия не было достойных людей! Человек — он ведь по умолчанию хороший. Плохим его делает боль, обида и несправедливость. Правда, иногда и вседозволенность развращает, как это было в вашем случае.
— Было, — кивнул я. — Но я встал на путь исправления.
— Это я тоже вижу, ваше сиятельство, — улыбнулся Физрук. — Вы не плохой человек. И ваш оппонент — тоже. Отчаянный, но не плохой. Нам, простым людям, не всегда понять беды аристократии. Но больно бывает всем. Вот и я думаю, что оппонент ваш попал сюда из-за боли. Надеюсь, у нас получится его от нее избавить.
С учетом намеков, которые дала Елисеева, я в этом сильно сомневался. Но разубеждать идеалиста не стал.
— Вот мы и пришли, — наставник остановился перед вытянутым зданием из сруба. — Здесь питомник и приют. Вам отвели место на работах под руководством Антонины Дмитриевны. Она у нас здесь всем заведует.
Мне было сложно расслышать слова Физрука из-за многоголосого лая, доносившегося из постройки. Казалось, даже мощные деревянные стены содрогались от производимого шума.
— Чего это они?
— Вас почуяли, — ответила вышедшая из-за угла высокая девица в рабочем комбинезоне. — Вы, должно быть, тот самый Владимир Андреевич Оболенский, о котором мне рассказывала Индира Святославовна.
Я улыбнулся.
— Именно так.
— Антонина Дмитриевна, — по-деловому представилась девушка. — Заведую нашими зверями.
Физрук кивнул.
— Ну, вижу, вы познакомились. Пока оставлю вас, введите новенького в курс дела. И не опаздывайте к ужину, Владимир Андреевич.
Он исчез за углом, а я озадаченно уставился на новую начальницу. Выглядела она очень молодо, лет на двадцать пять. Еще и не красилась, а рубашка в мелкий цветочек, выглядывавшая из-под рабочей одежды и вовсе придавала ей девичий вид. Однако Антонина Дмитриевна тут же взяла меня в оборот.
— Значит, так, господин Оболенский. Меня, разумеется, предупредили, что вы у нас персона важная и к вам надлежит относиться с почтением. Однако здесь свои правила. Это место, где, в первую очередь, заботятся о братьях наших меньших. Поэтому кем бы вы ни были, из какого рода бы вы ни происходили, главное — то, насколько вы готовы заботиться о других. Если вы не готовы брать на себя ответственность за живое существо, не хотите возиться с лечением, обучением, узнавать новое, то…
— Готов.
Девушка смерила меня недоверчивым взглядом.
— Я только начала диктовать условия, ваше сиятельство.
— А давайте я скажу для разнообразия? — я хитро улыбнулся. — Наверняка сюда очередь выстраивается, правда?
— Это так, — кивнула девица и откинула толстую русую косу за плечи. — Но не всех я беру. Почему-то наши воспитанники, особенно новички, уверены, что работа в питомнике и приюте проста. Так что пришлось ввести дополнительное правило. Если вы берете на себя ответственность за питомца, то берете ее насовсем. Вы покинете это место только вместе.
Я закашлялся. А вот об этом Индира Святославовна, зараза она такая, как-то удачно забыла меня предупредить. Сама меня сюда засунула, значит, а мне еще и живность в нагрузку отдадут?
— Более того, если вы берете на себя ответственность по уходу и воспитанию нового друга, то экзамен на выпуск сдаете вместе. Когда я увижу, что вы действительно привязались друг к другу, когда ваш подопечный станет беспрекословно вас слушаться и когда вы сами полюбите его настолько, что не сможете от него отказаться, тогда я дам разрешение.
— А если не получится?
— Тогда вам нечего здесь делать и лучше поискать другую занятость, — отрезала Антонина Дмитриевна. — Я сама выпускница Извары и вернулась сюда потому, что не смогла надолго оставить своих любимцев.
Так, подождите. Это мне, выходит, с кошечкой или собачкой отправляться в Орден? Нет, можно, конечно, оставить питомца дома, но… А вдруг и правда привяжусь? Черт, ну зачем Индира проявила инициативу.
— Вы все еще можете отказаться. И лучше сделать это сейчас, если есть сомнения.
Я почувствовал, что на мне словно прожигали дырку взглядом. Обернувшись, увидел с десяток ребят в возрасте от шестнадцати до восемнадцати. Все немного чумазые, в перепачканных грязью комбезах. И все нахально улыбались, глядя на меня.
— А это кто?
— Такие же воспитанники, как и вы, Владимир Андреевич, — ответила главная по «псарне». — Мои ученики и помощники.
— И за каждым закреплена живность?
— Именно.
Я снова взглянул на воспитанников и не заметил ни одного знакомого лица. Никого с острова. Интересно, почему сюда брали только простолюдинов? И почему Индира Святославовна так хотела, чтобы я нашел друзей и информаторов именно среди этих ребят?
— Я согласен.
Антонина Дмитриевна подбоченилась.
— И что же, если я вам дам хвостатого инвалида, возьметесь?
Я пожал плечами.
— А чем он хуже? Живой ведь… Да и условия у меня дома подходящие. Матушка, конечно, вряд ли будет в восторге, но договоримся.
— Придется много учиться. И здесь кусают.
— Если зверь не бешеный, и ладно.
Индира-Индира, во что ты меня втягиваешь?
Но, судя по всему, девушка решила дать мне шанс.
— Для вас, Владимир Андреевич, боюсь, выбора не осталось. Работа в приюте пользуется спросом у наших воспитанников. И все же один наш подопечный уже давно ждет своего человека.
Стоявшие за спиной Антонины Дмитриевны «старички» переглянулись и как-то недобро заухмылялись. А я напрягся. Ничего хорошего от таких улыбочек ждать не стоило. Чего эта девица не сказала?