Надзиратель остановился перед дверью, повозился с ключами и отпер ее. Табита заглянула внутрь:
– Это здесь?
– Верно, – прохрипел высокий грузный надзиратель и улыбнулся.
Нехорошая была у него улыбка.
– Да это же какой-то шкаф, а не комната!
– Она сказала, что другой нет.
– Здесь ничего не видно.
Охранник просунул руку в дверной проем и включил свет. Одна из лампочек замигала. Табита шагнула в каморку без окон.
– Все равно темно. И холодно. И все заставлено. Что это?
– Манекены, – пожал плечами надзиратель.
– Но тут совсем нет места!
Табита ухватила одну фигуру розового цвета и вытащила ее наружу. Затем еще одну, с рукой, поднятой словно в предупреждающем жесте.
– Ты что это делаешь?
– А как мне тут работать, если даже войти невозможно?
Табита поставила вторую фигуру рядом с первой, и их ничего не выражающие лица безмятежно уставились на нее.
– Ни стола, ни стула. Это что, шутка такая?
– Нет. Зачем мне шутить?
– Тогда помогите мне.
– Что?
– Если убрать еще двоих, то можно будет поставить столик.
– Но этими манекенами пользуются.
– Здесь же никого нет.
– Завтра будут. Это весьма популярное место. Девушкам нравится учиться шить.
– Девушкам?
– Да.
– Вы хотите сказать – заключенным?
– Именно.
Табита стала заталкивать оказавшийся ужасно тяжелым стол в помещение. Ножки стола отвратительно скрипели по полу. Настроение у нее мало-помалу поднималось, нахлынувший гнев бодрил. Табита втащила стул. В углу оставался еще один манекен, повернутый спиной. Впрочем, места было достаточно, хотя, чтобы притворить дверь, Табите пришлось бы отодвинуть стул.
Она положила на стол кипу своих бумаг и повернулась к надзирателю, который смотрел куда-то в пространство и тихо насвистывал.
– Мне нужно больше света, – сказала Табита.
Охранник пожал широкими плечами и глубоко засунул руки в карманы.
Табита шагнула к длинному столу, сняла с него лампу и выдернула шнур из розетки на полу. Она сомневалась, есть ли розетка в ее «шкафу», однако обнаружила ее у самой двери. Растрескавшийся корпус свидетельствовал о том, что ей не пользовались годами. Табита щелкнула выключателем, и небольшое пространство залил яркий свет.
– А-а-а! Мертвая мышь! – вдруг вскрикнула она.
– Крыса, – поправил охранник.
– Маловата для крысы.
– Да просто усохла. Но хвост все еще плотный. Вот, гляди, – и надзиратель ткнул дохлятину носком ботинка.
– Вы можете убрать ее отсюда?
Охранник удивленно посмотрел на Табиту.
– Ладно, ладно. Я сама.
Оглядевшись, она увидела рулон полиэтиленовых мешков для мусора и швабру. Оторвав один мешок, Табита сунула руку внутрь и притронулась к крысе, стараясь не смотреть на трупик. Вывернув мешок наизнанку, она обратилась к надзирателю:
– Вы можете кинуть это в мусорку?
Охранник вздохнул, но взял сверток. Табита немного смягчилась.
– Как вас звать? – спросила она.
– Что?
– Ничего. Не суть. Сколько у меня времени?
Надзиратель пожал плечами:
– Думаю, до отбоя. Только давай не пропусти обед.
– Да есть что-то не хочется.
– Тогда смотри, вот там есть кабинка, – охранник махнул влево и, заметив недоумевающее выражение лица Табиты, пояснил: – На случай если захочешь сходить…
– То есть?
– Мне же придется тебя запереть.
– Что, в этом шкафу?
– Нет, в мастерской.
– А разве сюда никто не придет?
– Здесь работают только два раза в неделю.
– А как вы узнаете, что мне нужно выйти?
Охранник снова пожал плечами:
– Кто-нибудь придет…
От ощущения одиночества у Табиты едва не закружилась голова. Над головой гудели флюоресцентные лампы, на столах зловеще темнели швейные машинки, которые, казалось, внезапно могут ожить.
Табита зашла в занавешенную кабинку, вымыла руки, потрясла ими, чтобы высохли, и попила из-под крана. Рядом лежал полиэтиленовый мешочек с чайными пакетиками, однако чайника нигде не оказалось. В ящичке нашлось несколько желтоватых кусков сахара. Табита сунула один кубик в рот, и у нее заломило зубы. Потом она долго ходила вдоль столов, трогала их поверхности, перебирала комки ваты и обрезки тканей. Подойдя к полкам, она развернула пару штанов. Штаны оказались плотными и удобными на вид. Интересно, можно ли будет прихватить пару, когда ее выпустят отсюда?
Табите совершенно не хотелось садиться и снова вникать в свое дело. Но все же она втиснулась в «кабинет» и открыла блокнот. Какое-то время она чувствовала себя студенткой в университетской библиотеке, которой нужно ознакомиться с материалами для будущего эссе. Но, взглянув на стоящий к ней спиной одинокий манекен, а потом – на фотографию трупа Стюарта, слегка вздрогнула.
Нужно приниматься за дело. Табита отложила фотографии в сторону. Под ними оказалась копия анонимного письма, которую она вчера не заметила. Текст был написан сплошь заглавными буквами, причем с таким наклоном, что, казалось, слова вот-вот посыплются в кучу. Впечатление было настолько ярким, что Табиту стало подташнивать.
«К ВАШЕМУ СВЕДЕНИЮ. СЧИТАЮ СВОЕЙ ОБЯЗАННОСТЬЮ ПРОИНФОРМИРОВАТЬ ВАС О ТОМ, ЧТО СТЮАРТ РИЗ ИМЕЛ СЕКСУАЛЬНУЮ СВЯЗЬ СО СВОЕЙ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЕЙ УЧЕНИЦЕЙ ТАБИТОЙ ХАРДИ. ЭТО ИСТИННАЯ ПРАВДА».
Табита скомкала бумагу в тугой шар и зажала его в кулаке. Ей захотелось швырнуть его на пол, где раньше валялась дохлая крыса, и топтать ногами, пока он не превратится в труху. Но в конце концов она расправила письмо, разгладила и нахмурилась.
– Да иди ты… Кто бы ты ни был, пошел ты на хер!
Отложив письмо, Табита принялась изучать расшифровку собственных объяснений. И хотя в документе было несколько страниц, оказалось, что на самом деле она говорила не так уж много. Сплошные «я не знаю» – она повторяла эти слова раз за разом. Она не знала, что делала в тот день, когда была дома, когда находилась на улице; не знала, как труп оказался на ее заднем дворе, не знала, когда последний раз видела Стюарта Риза. Несколько раз она указывала, что не испытывала к Стюарту неприязненных чувств и у нее не было причин желать ему смерти. Это было плохо. Ее первый адвокат – вспыльчивый молодой человек, которого она уже едва помнила, – несколько раз вмешивался в допрос и советовал ей не отвечать.
При первом прочтении протокол допроса особенно ничего не показывал, кроме ее оцепенения и заторможенности в то время. Она мямлила, что-то лепетала, несколько раз ее даже просили говорить громче или повторить еще раз сказанное. Много раз она просто отвечала «гм» или вообще не заканчивала фразы.
Пока что она не сделала ни одной пометки в своем блокноте. Но немного погодя, вновь перечитывая стенограмму, она наткнулась на фразу, которой сначала не придала значения: «Почему вы хотели помешать мистеру Кейну выйти на задний двор?» (Адвокат посоветовал ей ответить: «Без комментариев».)
Табита потерла лицо ладонями, пытаясь собраться с мыслями. Она перебрала несколько листиков, пока не нашла протокол опроса Энди. Быстро просмотрев текст, она, наконец, наткнулась на фразу: «Когда я открывал дверь на задний двор, Табита меня окликнула и сказала, чтобы я не выходил. Она показалась мне очень встревоженной».
Табита отложила бумаги. Сердце ее бешено колотилось. Ей казалось, что в груди из стороны в сторону раскачивается тяжелый маятник. Она не помнила, что говорила тогда Энди, да и говорила ли что-нибудь вообще? Табита закрыла глаза и попыталась вернуться в тот мрачный день.
Вот Энди подходит к ее дому – но все видно словно сквозь туман, детали стерлись и остались лишь смутные очертания. Она лежит на диване, прислушивается к шуму дождя и старается отогнать навязчивые мысли. Стук в дверь, но Табита не обращает на него внимания. Стук повторяется, более настойчиво. Табита с трудом слезает с дивана и идет открывать. Энди, как говорится, принес с собой погоду – длинные темные волосы прилипли ко лбу, лицо иссечено дождем, зимняя куртка промокла насквозь. Войдя, потопал ногами, стряхивая грязь.
Кажется, он спросил ее, все ли в порядке, а потом стал обсуждать работу, которую они запланировали на следующий день. Но Табита никак не могла вспомнить, что именно говорил Энди, – в тот день ей все давалось с огромным трудом… Она опять забралась на диван, а Энди отворил дверь во двор, и комнату ледяным ножом пронзил ветер. Пыталась ли она остановить Энди? Здесь память ее была совершенно пуста; Табита не имела никакого понятия, что происходило в тот момент. Но зачем бы ему придумывать этот эпизод? Табита открыла последнюю страницу блокнота и аккуратным почерком вывела: «Задачи». Подчеркнула, а ниже написала: «Пригласить Энди». От холода руку свело судорогой. Табита перешла к показаниям викария, которая заявляла, что видела ее в половину третьего дня. Судя по всему, Мэл вышла из магазина с газетой, и они говорили о десятках тысяч пассажиров, которые застряли в аэропорту Гатвик из-за сообщения о появившемся неопознанном беспилотнике. По словам Мэл, Табита находилась в подавленном состоянии и была чем-то взволнована.
Были еще показания Роба, фермера, который часто прогуливался по деревне, иногда со своей собакой породы уиппет. С мясистой физиономии Роба никогда не сходило мрачное, угрюмое выражение. Фермер утверждал, что видел Табиту, когда та шла утром за молоком, и что якобы она сказала ему: «Стюарт – ублюдок!» Табита перевернула страницу и написала: «Роб Кумбе?», а следом: «Ублюдок?» Вроде бы она нечасто употребляла это слово…
Все эти показания были ни о чем. Мэл, Роб, Полин Левитт… Табита читала о себе как о каком-то незнакомом человеке, у которого были и имя, и образ, но он был ей совершенно незнаком.
Она начала читать показания Лоры Риз. Так или иначе, Табита старалась не думать о ней, но теперь пришлось, ничего тут уж не поделаешь. Она никогда не думала о Лоре как о женщине – та была для нее лишь женой Стюарта, и теперь Табите было немного за это стыдно. Лора представлялась ей просто хозяйкой его дома, тогда как Стюарт чем-то жил, чего-то добивался, что-то хотел. Она была тенью своего мужа, которая старалась быть незаметной. Слишком сильно старалась… Средних лет, мешковатая практичная одежда темного цвета, аккуратная стрижка под горшок, вежливое обращение, но с таким каменным лицом! В деревне она особо ни с кем не водила компанию.