Энди прокашлялся:
– Ну, я постучал в дверь. Потом еще раз. Я понимал, что ты дома, потому что свет горел.
– А сколько времени было?
– Полпятого или что-то около того.
– А дальше?
– Ты открыла дверь, но впечатление было такое, словно ты меня не видела. У тебя взгляд был какой-то…
Энди запнулся.
– Ну, говори же!
– Остекленевший, что ли. Ну, словно ты упоролась наркотой.
– А ты сам что подумал?
– Что ты действительно чего-то хватила. Что у тебя проблемы. Я даже заволновался.
– Тебе показалось, что я что-то сделала?
– Нет, просто я беспокоюсь о тебе.
– Почему?
– Ты мой друг, – просто ответил Энди.
У Табиты сжалось горло. Она с трудом сглотнула.
– А что-нибудь на мне ты заметил?
– Что именно?
– Ну, была ли на мне кровь?
Энди вздрогнул.
– Нет, не думаю. Хотя на тебе было наброшено одеяло. Впрочем, там же темно было.
– И дальше?
– Я спросил, все ли в порядке, а ты что-то пробубнила и пошла обратно на диван. Ну и что тут поделаешь! Стал пытать тебя насчет завтрашнего дня, думал, тебя это приведет в чувство. Ты ж знаешь, всякая работа руками отвлекает.
– Да…
– Потом я сказал, что принесу несколько досок, чтобы до утра они оттаяли, и открыл заднюю дверь. А ты сказала мне не ходить туда.
– И все?
– Кажется, все.
– И голос у меня тогда был твердый?
– Ну, вроде того, – как-то жалобно промямлил Энди.
– Так почему ж ты все-таки вышел?
Энди нахмурился.
– Да не знаю, – наконец сказал он. – Мне показалось, что ты просто не хотела, чтобы я выходил на холод.
– Да, – кивнула Табита. – Наверное, именно это я и имела в виду.
– Ну, – произнес Энди, глядя мимо Табиты, – как-то так дело было.
– Но я ничего тебе не говорила.
– Нет. Ты была сама не своя. Испуганная какая-то.
– Энди!
– Да?
– Я не делала этого. Не убивала.
Энди бросил взгляд на Табиту. Он был очень даже ничего: густые темные волосы, голубые глаза. Неудивительно, что Шона неровно дышит в его сторону.
– Конечно, не убивала.
– Ты веришь мне?
– Ты же знаешь, что я на твоей стороне.
– Спасибо.
Хотя на самом деле Энди так и не ответил на вопрос.
– А ты-то сам что о нем думаешь?
– О ком, о Стюарте? – поморщился Энди.
– Ты ведь что-то делал для него.
– Ну да. Прошлой осенью поставил ему теплицу и замостил патио.
– И что Стюарт?
– Да я просто выполнял его заказ, – сказал Энди, пожимая плечами.
– То есть ты хочешь сказать, что он не общался с тобой?
– Он всегда получал от людей, что хотел.
Табита вспомнила, что говорила ей Лора о жалобах мужа.
– Он и от тебя получил, что хотел?
– Можно и так выразиться.
– То есть?
– Просто он был немного мудаком.
Табита подалась вперед:
– Да ты что? В самом деле?
– Он был неприятным типом. Любил, чтобы на него пахали. Козел.
– А другие тоже так думают?
– Это тебе придется самой поспрашивать.
– А когда ты был у него последний раз?
Энди задумался.
– За несколько дней до его смерти я перетаскивал диван в его гостиной. Он стоял у меня над душой: так, мол, поставь или так. В конце концов я послал его.
– А в день убийства ты его видел?
– Нет.
– А сам где был?
– Красил у Кенни.
– А Кенни тоже там был?
– Нет.
Они посмотрели друг на друга.
– А почему тебя это интересует? – наконец спросил Энди.
– Потому что мне нужно знать, кто в тот день был в деревне, где, и кого видел.
– А. Ну, я, как сказал, был у Кенни.
Некоторое время оба молчали, стараясь не глядеть друг на друга.
– Кстати, ко мне приходила Шона.
– Знаю, – отозвался Энди, и лицо его смягчилось. – Она уже всей деревне раззвонила.
– Ну, естественно. А сам что о ней думаешь?
– О Шоне?
На лице Энди появилось какое-то особенное, едва уловимое выражение.
– Ну да.
– Нормальная женщина. Приятная.
– И весьма привлекательная.
– Никогда не думал об этом.
– Милая.
– В смысле?
– Да ладно. Она рассталась со своим кавалером.
Тут Энди внезапно рассмеялся:
– Не верю!
– Чего «не верю»?
– Это она подговорила тебя?
– Не понимаю, о чем ты. Не то чтобы она…
– Этого никогда не будет.
Раздался звонок. Табита не обратила на него никакого внимания.
– Давай сменим тему.
– Ваше время истекло.
Табита обернулась и увидела худую надзирательницу с кислым лицом.
– Не может быть!
– Может, – последовал ответ.
– Я готовлюсь к суду.
– Меня это не интересует.
У надзирательницы были впалые щеки и глаза-изюмины. Она положила руку на плечо Табите, и та почувствовала, как будто ее схватили щипцами. Табите сделалось жарко.
– Слышь, отвали, – сказала она, стряхивая руку тюремщицы.
Затем она еще раз произнесла эти слова. Громче. Во весь голос.
У стола появилось еще двое.
– Начальница это вряд ли поймет.
Когда ее уводили, Табита оглянулась и увидела, что Энди смотрит ей вслед. Вид у него был печальный.
Сев за стол перед раскрытым блокнотом, Табита долго не могла сосредоточиться. Она все еще думала об Энди, о его взгляде. Он явно жалел ее. От этой мысли становилось тошно. На нее вдруг навалилась страшная усталость – такая, что веки казались налитыми свинцом. Каким облегчением было бы уснуть! Спать, спать и никогда не просыпаться.
Глава 28
– У меня есть еще одна идея! – услышала свой голос Табита. Собственные интонации напомнили ей девушек-скаутов из школы, которых она в свое время особенно ненавидела.
Идея заключалась в том, что они с Даной теперь будут работать вместе над письмом, но Табита будет диктовать, а Дана записывать.
– А это разрешено? – нахмурилась Дана.
– А что здесь такого? В тюрьме есть те, кто не умеет писать, а другие пишут за них письма.
– Но ты-то умеешь писать.
– Да какая разница! Тем более это хорошая практика для тебя.
– Глупость какая-то.
– Зато ты сможешь мне помочь. В этом письме я попытаюсь кое-кого заставить сделать для меня одну вещь. И мне хочется, чтобы ты высказала об этом тексте свое мнение.
Табита усадила Дану за стол, вручив ей чистый лист бумаги и ручку.
– Это письмо нашему фермеру, – пояснила она. – Он был в деревне в день убийства.
– И чем это поможет?
– В день убийства Стюарта Риза в деревне не было почти никого из местных жителей. Но я хотела бы поговорить с теми, кто мог что-то видеть или слышать.
– И это поможет доказать, что ты не убивала?
– Возможно.
– Но как?
– Да если б я знала! Тогда и писать не было б смысла.
Табита ненадолго задумалась.
«Дорогой Роб…»
– На самом деле его зовут Роберт, но я всегда звала его Роб. Роб может показаться слишком фамильярным, а, с другой стороны, «Роберт» – больно уж официальным.
– Так что же писать?
– Пиши: «Дорогой Роб».
Далее Табита медленно, с расстановкой продиктовала письмо человеку, который никогда не вызывал у нее особого восторга. Роб был, в принципе, незлой, но и особой приязнью к ней тоже не славился. Некоторые слова Табита выговаривала почти по буквам. «Как же закончить?» – думала она. «Искренне Ваша»? Или просто «Ваша»? «Всего наилучшего»?
Она остановилась на варианте «С наилучшими пожеланиями!». Затем перечитала написанное.
– Хорошо написала.
Как только Дана вышла из камеры, Табита быстро переписала все на новый листок.
Глава 29
Вернувшись в камеру после очередного посещения почты, Табита увидела письмо от Роба Кумбе.
«Уважаемая мисс Харди!
Благодарю Вас за письмо. Однако меня могут вызвать в суд для дачи показаний, и я сомневаюсь в том, стоит ли мне приходить к Вам на свидание.
Искренне Ваш,
Роберт Кумбе».
– Вот старый дурак! – воскликнула Табита.
Она отбросила письмо, но тут же снова подобрала его. Кумбе ведь давал показания для следствия. Значит, его слова могли бы ей повредить. Действительно ли он слышал, как она ругала Стюарта? Или просто сказал полицейским, что так и было? Маловероятно, но зачем ему что-то придумывать? Объяснят ли ей это при предъявлении обвинительного заключения? Скорее всего, да.
Да тут сам черт ногу сломит! Табите подумалось, что старый Кумбе все же придет к ней – ему самому было бы любопытно пообщаться. Но через несколько часов она увидела перед собой того, кого уж точно не ожидала.
– Давно мы не виделись, – произнес Люк Риз.
Да уж, давно… Когда Табита уехала из Окхэма, Люку было лет одиннадцать-двенадцать. Учились они вместе всего год. Все, что она знала о Люке, это то, что тот был сыном Стюарта, хотя к тому времени, когда он поступил в среднюю школу, Стюарт уже вовсе перестал обращать на Табиту внимание. Она помнила, каким он был тогда – тощим и чрезмерно эмоциональным. Как-то раз Табита увидела, как Люк плакал у школьных ворот, прижав кулаки к глазам, стараясь не зареветь в голос. Быть пацаном и при этом реветь значило быть сопляком и бабой; а являться сыном школьного учителя значило постоянно оказываться мишенью для выходок школьных задирал и хулиганов.
Теперь Люк выглядел высоким и стройным. Бледная кожа, собранные в пучок волосы – в каком-то смысле он был привлекателен. Он надел фиолетовую толстовку, из-под которой виднелся кумачовый краешек футболки. Табита пыталась разгадать выражение его лица: что он думает? Презирает ее, удивляется, скорбит или просто выглядит отстраненным?
– Не ожидала, что ты придешь, – наконец, выговорила она. – Я и в самом деле удивлена, я ведь не писала тебе. Думала, ты не захочешь видеть меня.
– С чего бы? Из-за того, что ты трахалась с моим отцом? Или из-за того, что грохнула его?
Говоря, Люк ухмылялся и кивал головой, словно был чем-то взволнован и пытался держать себя под контролем. Обе руки он держал на столе. Красивые у него были руки, с бледными и гладкими пальцами, вот только ногти были обгрызены почти полностью.