Терри вдруг подозрительно прищурилась:
– А зачем ты спрашиваешь?
– Я хочу знать, кто и где был в тот день.
– Так спроси самого Роба.
– Я так и сделала. Он ответил, что не придет.
– Ну это в его стиле.
– А ты можешь сделать мне одолжение?
– Разумеется.
– Я никак не могу дозвониться до Шоны. Она моя единственная подруга. Можешь попросить ее связаться со мной?
– Шона в отпуске.
– Да ну?
– Улетела на Канары. Но должна вернуться со дня на день. Как увижу ее, попрошу.
– А… Ну ладно.
Самый трудный для себя вопрос Табита оставила напоследок:
– Терри, могу я тебя еще кое о чем попросить?
– Да, конечно.
– Ты знаешь о жителях Окхэма больше, чем кто-либо. Что они думают обо мне?
Терри сразу как-то съежилась, сконфузилась:
– Даже не знаю, что тебе сказать.
– Да говори уж как есть! – рассмеялась Табита. – Смотри, я же в тюрьме! Хуже уже и быть не может. Я просто хочу знать правду.
– Ну-у…
У Терри забегали глаза. Она немного поколебалась.
– Ты живешь сама по себе. Видишь ли, ты не совсем вписываешься в жизнь нашей общины. Выбиваешься из общего ряда. Знаешь, каковы люди. Они подозрительны. Ты для них… – Терри помялась, подбирая слова, – ты для них не такая. Не нормальная. Ну, понимаешь.
– Понимаю.
– Помнишь, как ты отказалась купить цветок мака в День памяти?
– Я?
– Ты тогда только приехала в Окхэм. Я верю, что ты не хотела никого обидеть. А потом, когда Полин Левитт приняла тебя за мужчину? Поняв свою ошибку, она извинилась, а ты ее спросила, что плохого, если женщина выглядит как мужчина?
– И что?
– Что?
– Что из того?
– А. Я хотела сказать, если бы все это зависело только от меня…
– Ладно, оставь. И все они думают, что именно я совершила убийство?
– Ну, знаешь ли, у каждого есть свои соображения.
– И что там у них за соображения?
– Понятия не имею. Но полиция не стала бы допрашивать всех просто так. Но я не думаю, что ты способна на такое.
– Спасибо, Терри. Мне было интересно.
– Что? Интересно?
Терри выглядела несколько сбитой с толку, словно только что посмотрела кино, а ей сказали, что она пропустила большую его часть.
Глава 40
Табита любила весну. В тюрьме ей очень не хватало подснежников, нарциссов и крокусов. А вскоре должны были появиться тюльпаны и колокольчики, которых было особенно много в лесу около Окхэма. Табита скучала по птицам, что начинали вить гнезда, по вернувшимся с юга ласточкам.
Но даже в тюремной камере весна все же проявляла себя. В маленьком квадратном окошке все чаще голубело небо; дни становились длиннее. Из библиотеки она могла видеть цветущие деревья и молодую листву. И по ночам больше не нужно было натягивать на себя по две-три футболки, джемпер и теплые носки.
Но в «Кроу Грейндж» весна не означала надежду. Одна из заключенных, убившая своего жестокого тирана-мужа, повесилась; двадцатидвухлетняя девушка, которую обвиняли в контрабанде наркотиков, так глубоко изрезала себе вены, что оказалась на волосок от смерти. Даже старая Вера стала набрасываться на надзирателей; иногда она выходила в центральный холл и рвала в клочки свои драгоценные бумаги, а по ее морщинистому лицу текли слезы.
– Это хреново, – заметила Микаэла, когда Табита рассказала о последних событиях.
Гладкая кожа на ее лице потемнела.
– Но зато ты прекрасно выглядишь.
– Я-то в порядке, – отозвалась Микаэла. – И я сделала все, что ты просила.
– Ты была у Роба Кумбе?
– Да, была.
– И представилась ему журналистом?
– Естественно. Я на самом деле без понятия, как выглядят газетчики – они не похожи на меня, да и говорят по-другому.
– И что, он не поверил тебе?
– Ты не говорила мне, как у вас там хорошо!
Действительно, Табита никогда толком ничего не рассказывала своей сокамернице. Все те несколько недель, что они прожили вместе, прошли почти что в молчании.
– Ну, – заметила Табита, – пожалуй, действительно не рассказывала.
– А я, представляешь, просто сидела в машине и смотрела на все это.
Микаэла восторгалась, но взгляд и выражение ее лица оставались непроницаемыми.
– А потом я нашла твоего фермера на самой верхотуре. Куча машин и грязища!
– Нашла Роба?
– Не скажу, что он очень дружелюбный тип. Я взяла с собой ручку и блокнот и вышла из автомобиля. Ветер был такой, что меня едва не сдуло в море. Я постучалась в дверь, но ни одна собака не ответила. Потом смотрю – выходит из своего сарая. «Я журналист», – говорю. А он, мол, откуда? Сказала ему, что из «Экуайера».
Табита не привыкла к тому, что Микаэла способна изъясняться длинными связными предложениями.
– Ну, вроде все о’кей. Он не спросил у меня ни фамилию, ни удостоверение. Я сказала, что пишу репортаж об убийстве, и он послал меня на хер.
– Да, этот может. Уж извини.
– Да ерунда. Я на такое не обращаю внимания, – продолжала Микаэла. – Потом я сказала ему про угрозы в адрес Стюарта, а тот спросил меня, мол, от кого я это могла слышать. Ну, я говорю, что не могу раскрыть источник информации.
– И что?
– Тогда он велел убираться с его земли. И тут подъезжает его жена, паркуется и спрашивает, что происходит. Я повторяю ей, что я, мол, репортер и что приехала за материалом для статьи об убийстве. Она посмотрела на своего мужа так, словно он был во всем виноват, а потом ткнула в меня пальцем и заявила, что я нарушаю границы частной собственности.
– И ты уехала?
– Ну разумеется. Хотя дорогу перегородил самосвал, и пришлось проторчать там еще какое-то время, а эти двое всё смотрели на меня.
– Спасибо за попытку.
– А ты не хочешь спросить, куда я потом поехала?
– Куда? Домой?
– Нет, в твою деревню.
– В Окхэм?
– Я оставила машину у отеля и немного побродила вокруг. Потом зашла в ваш магазин и сказала хозяйке, что я репортер из «Экуайера». Та оказалась гораздо приятнее твоего фермера.
– Что есть, то есть.
– Она сказала мне, что вся деревня была в шоке.
Микаэла повела бровью.
– Затем та женщина добавила, что в тебе всегда чувствовалось что-то подозрительное. И еще она попросила, чтобы я не указывала ее имени.
– Вот как. Подозрительное.
– Кажется, она именно так выразилась. Скорее всего, она имела в виду хитрость.
– Ну все правильно! – сказала Табита, размышляя, какой лучше казаться – подозрительной или хитрой.
– Еще она сказала, что ты мало участвовала в жизни сельской общины. И вдобавок носила мужскую одежду – и это, как ни крути, сущая правда.
Микаэла вдруг широко улыбнулась, обнажив сломанный зуб.
– Кроме того, ты была не очень разговорчивой. Занималась ремонтом дома и ходила купаться в такую погоду, когда никто в здравом уме даже близко бы к воде не подошел. А еще мрачно ходила по деревне, закутавшись в какую-то черную хламиду.
– Понятно. Я им не нравилась.
– Ну, не знаю. Они там все дико переполошились из-за произошедшего. Я спросила ее, есть ли кто-нибудь, считающий тебя невиновной.
– И что?
– Она вздохнула и сказала, что расследование было проведено очень тщательно и, как это ни прискорбно, твоя вина не вызывает особых сомнений. Затем она сама спросила меня, знаю ли я, что было между тобой и тем мужчиной, которого ты убила. «Нет, – говорю я ей, – у меня только общая информация». Тогда она перегнулась через прилавок и сказала тихо так…
В поведении и речи Микаэлы чувствовались легкость и непосредственность, которые были для Табиты в новинку. «Вот что значит быть на свободе!» – подумала она, и ее скрутило от внутренней боли.
– Так что же она сказала?
– Типа того, что никогда нельзя знать, что творится в чужих домах за закрытыми дверями, скелеты в шкафу и все такое… А потом в магазин зашла викарий, и продавщица представила ей меня как репортера. Та заметила, что в Окхэме никто не будет говорить со мной на такую больную тему. И еще добавила, что посещала тебя в заключении с пастырским напутствием и хочет, чтобы все знали об этом. Она не может открыть, о чем вы говорили, но считает, что ее визит пошел тебе на пользу. Что, на самом деле пошел?
– Сама-то как думаешь?
– А, понятно… Обе так улыбались мне, что едва челюсти не треснули. Все время повторяли, что они очень сожалеют, и улыбались. Спросили, когда выйдет моя статья. Я сказала, что не знаю. А потом отправилась к твоему дому.
– Зачем?
– Проделать такую работу и не увидеть места преступления? Викарий и продавщица рассказали мне, как пройти туда. Выглядит красиво, но не похоже на жилое строение. Там был какой-то мужчина, который красил крыльцо.
– Энди.
– Я назвалась репортером, но он ответил, что ему нечего мне сказать. Он был довольно вежлив со мной, так что я не в обиде.
– Да, Энди такой.
– В общем-то, вот и все.
– Спасибо тебе, Микаэла, – произнесла Табита. – Я тебе очень признательна.
Так оно и было, хотя, говоря по правде, она не узнала ничего нового. Но тут ей пришла в голову одна мысль.
– Слушай, а зачем к Робу приезжал самосвал? И еще ты сказала, что видела там какую-то технику.
– Там, похоже, строительная площадка. Довольно большая.
– И что же строится?
– Наверное, дома. Во всяком случае, именно так мне показалось.
– Ясно.
Она вспомнила слова Терри о том, что Роб подавал заявку на разрешение строительства нескольких туристических домов, чтобы обеспечить свою старость. Но дело приостановили, поскольку поступила жалоба.
От Стюарта.
Глава 41
Водитель автобуса Сэм Макбрайд внешностью больше походил на заключенного, чем многие здешние сидельцы. Он был худ, кожа его имела нездоровый оттенок – как показалось Табите, из-за постоянного пребывания в закрытом помещении, – а свои песочного цвета волосы убирал в пучок. На плечах его была военная куртка. Когда Сэм снял ее и повесил на спинку стула, Табита увидела, что руки его густо покрыты татуировками. Своими повадками и бегающими влево-вправо карими глазами Сэм напоминал лиса, быстрого и бдител