– Да.
– Значит, сюда могут приходить посторонние?
– Да, иногда.
– А разве улики по делу не нужно хранить особо? Как насчет безопасности?
Кира нервничала все больше и больше.
– Здесь вполне безопасно, – пролепетала она.
– Но вы только что сказали, что сюда приходят люди, не имеющие отношения к моему делу.
– Да, но в основном это полицейские и адвокаты.
– Но любой из них может взять что-то из моих вещей. Может подложить что-нибудь или перепутать вещдоки.
Кира издала нервный смешок. Ее взгляд перебегал то на Табиту, то на Мэри Гай.
– Но они же так не делают…
– А кто это может проверить? Другие полицейские, что ли?
Табита на мгновение задумалась и спросила:
– Кира, у вас же есть визитка?
– А вам зачем?
– Возможно, мне понадобится связаться с вами. Ваши показания могут мне пригодиться на суде. Я имею в виду условия хранения вещественных доказательств.
Кира порылась в своей сумке и достала визитку.
– Не позволяйте ей манипулировать вами, – сказала ей Мэри Гай.
– Я просто попросила ее карточку, – отозвалась Табита.
– Пора начинать. И так мало времени.
В хранилище не было ни стола, ни стула. Пока Табита бегло осматривала сложенные вещи, Кира и Мэри стояли в стороне, переминаясь с ноги на ногу.
В основном на полке было то, что раньше валялось у нее в сарае. Табита постоянно думала провести там генеральную уборку. Что ж, теперь мечта ее осуществилась, и вещи были сложены здесь в качестве улик против нее.
Табита прошлась вдоль деревянного стеллажа. Вот ее кухонные ножи, обернутые в полиэтилен и сложенные в ряд. Она взяла хлебный нож и осмотрела его. Быстро обернулась – обе ее сопровождающие стояли, уткнувшись в свои телефоны.
Внезапно ей пришла в голову идея, ужасная и умопомрачительная. Она могла записать идентификационный номер этого ножа. Могла содрать с него этикетку, спрятать ее, смять, проглотить. А потом положить нож на полку с доказательствами по другому делу. И заявить об отсутствии ножа, как на главное основание в свою защиту. А сам нож пропал бы бесследно, а если бы даже его и нашли, то не смогли бы предъявить суду без этикетки с номером. Табита представила, как говорит судьям: «Что же из этого следует? Если обвинение теряет главную улику, то какие еще ошибки могли быть совершены в процессе расследования?»
Сможет ли это обстоятельство запутать процесс? Будет ли этого достаточно, чтобы посеять сомнение?
Табита осторожно положила нож на место, улыбнувшись про себя.
К счастью, она была порядочной женщиной.
Дальше лежали аккуратно завернутые в пленку вещи, оставшиеся после ремонта: пара кафельных плиток, маленькая баночка из-под краски, шпатель для ее размешивания, стамеска, лысый теннисный мяч, двойной переходник и железный болт. На полу лежали более крупные предметы, тоже обернутые пленкой, что придавало им зловещий, угрожающий вид, – что-то непонятное из скрученной проволочной сетки и основание для новогодней елки.
Пленкой также был обернут кусок полиэтилена, и в этом было нечто сюрреалистическое. Прислоненная к стене, стояла старая, забрызганная краской стремянка.
Табиту вдруг охватило уныние. Весь этот хлам и был ее жизнью, хлам, который у каждого хранится в кладовке, сарае, на чердаке; от которого все собираешься избавиться, но все никак не доходят руки.
А вот теперь этот хлам стал доказательством. Будут ли эти вещи предъявлены в суде в качестве улик против нее? Скорее всего, на некоторых из них должна быть кровь, поэтому они здесь. Ведь тогда было очень много крови…
На эти вещи будет ссылаться сторона обвинения. А есть ли здесь что-нибудь полезное для защиты? Профессиональный юрист или адвокат мог бы подсказать ей.
Табита понятия не имела, с чего начать.
С ощущением полной безнадежности она открыла блокнот и стала составлять перечень вещей, записывая номер каждой. Закончив, Табита вдруг увидела мусорный пакет, который раньше не заметила. Внутри оказалась обернутая пленкой одежда, которую вполне можно было бы сдать в благотворительный магазин. Табита вытряхнула содержимое мешка на пол и узнала вещи, которые были на ней в день убийства. На одежде и кроссовках проступали темные пятна. Она помнила, как женщина-офицер отвела ее в сторонку и велела снять с себя все, даже трусы.
Одежду Табита тоже занесла в свой список. Он занимал две страницы. Перечитав его, Табита снова ощутила всю бессмысленность своих действий. Нет, нужно тщательнее подойти к этому делу.
Она вернулась к ножам, осмотрев каждый один за другим. На клинках стояло название производителя. Табита записала все. Вполне возможно, что один из ножей мог оказаться и не ее.
У стамески не было ни клейма, ни фирменного логотипа. Тогда Табита осмотрела обернутый пленкой полиэтилен. Он был весь забрызган и измазан кровью, но ей удалось разглядеть наклейку с надписью «Рейнольдс Браун» и длинным серийным номером. Это тоже было записано в блокнот.
Затем она осмотрела две банки из-под краски. Цвета «умбра» и «кланч». Табита ничего не помнила про них, хотя, скорее всего, сама же и выбирала такие. В блокнот.
Что же это такое было? Табита отступила на шаг и окинула взглядом ворох барахла. Она чувствовала себя опустошенной, к горлу подкатывал тошнотворный ком. Эти вещи напомнили ей те несколько часов, которые она прожила, не придавая им особого значения, а теперь пыталась восстановить минута за минутой. И эти минуты, обрывки ее жизни, были сейчас мусором из ее сарая, завернутым в пленку и уложенным в темноте хранилища. У Табиты было почти болезненное ощущение, что там, в этих свертках, прямо перед ней, лежит что-то, что могло бы ей помочь, если бы только развернуть пленку.
Но этого делать было нельзя.
Она повернулась к Мэри Гай:
– Думаю, можно вызывать такси.
Глава 45
Письмо было очень коротким и написано от руки корявым, неразборчивым почерком, без адреса и даты.
«Уже довольно поздно, а я надрызгался до невозможности, так что мне не следовало бы писать тебе это письмо. Но все же я пишу.
Ты спрашиваешь, почему я вернулся к родителям на Рождество после такого долгого отсутствия? Я скажу тебе почему. Я приехал сказать маме, чтобы она бросила его. Я не понимал, почему она продолжает жить с ним, пока мы с тобой не переговорили. Теперь я понимаю, что она была такой же его жертвой, как и я, и ты, и еще бог весть кто. Он всех нас поимел.
Но мы его не убивали. Я очень хотел, чтобы мама ушла от него до его смерти. Хотел услышать, как она говорит ему, что с ним кончено. Хотел видеть, как с его лица сойдет улыбка, и теперь я жалею, что не увидел этого».
Далее на бумаге был сильно вымаранный кусок, и как бы Табита ни подносила лист к свету, разобрать слова было решительно невозможно.
«Скорее всего, это ты его убила. Так считают все. И инспектор уверен в этом. Но я хотел бы сказать, что не виню тебя. Я рад, что он мертв, и сожалею, что он так с тобой поступил. Это было неправильно».
Некоторое время Табита сидела, держа в руках письмо, и размышляла. Потом она написала ответ: «Дорогой Люк! Спасибо тебе за откровение. Ты выступишь свидетелем на суде на моей стороне? Я очень тебя прошу. Табита».
Глава 46
Спустя два дня она снова пересмотрела записи с камеры видеонаблюдения. Ей уже это было не нужно, но надо было хоть как-то убивать время, что осталось до суда. Поэтому на сей раз Табита не делала заметок, а лишь смотрела и смотрела на зернистое изображение, пока оно не стало напоминать ей сон о том, что было давным-давно.
Камера смотрела на голую березу. Появлялись и исчезали фигуры людей. Приехал и уехал школьный автобус. Потом Табита снова увидела, как проехала мимо и вскоре вернулась машина Стюарта. На экране появлялись лица Мэл, Шоны, Роба, Оуэна Мэллона, Люка.
А затем появился курьер.
Курьер! Она опросила всех, кроме него, а ведь именно доставщик проторчал в деревне целый день в ожидании, пока освободят дорогу от поваленного дерева. Табита прошерстила всю информацию, что ей предоставила сторона обвинения: Лев Войцек.
Лев Войцек оказался крепким мужчиной с покатыми плечами, широкой костью и светло-карими, почти что зелеными глазами. Морщины на лице придавали ему тревожное выражение.
Войцек сел напротив и пристально посмотрел на Табиту.
– Я благодарна вам, что вы пришли, – сказала Табита. – Надеюсь, вы сможете мне помочь.
Войцек молчал, выжидая.
– Как вам известно, – продолжала Табита, – меня обвиняют в убийстве Стюарта Риза, которое произошло двадцать первого декабря. Именно тогда вы не могли уехать из Окхэма из-за упавшего дерева.
– Так.
– И вы были последним, кто видел Стюарта живым.
– Нет.
– Как?
– Последним, кто его видел живым, был убийца.
– Да, верно. Кроме убийцы – то есть меня! – добавила она с некоторым отчаянием в голосе.
– Что вы хотите? – неожиданно помрачнев, спросил Войцек. – Меня уже допрашивала полиция.
– У вас из-за этого были неприятности?
– А как вы думаете?
– Понятно.
Табита чуть улыбнулась ему, но Войцек никак не отреагировал.
– Но вы же видели Стюарта?
– Видел.
– А вы можете рассказать мне об этом? Вы приехали в деревню без двадцати десять утра, – Табита уже знала тот день наизусть, и ей не нужно было даже заглядывать в свои заметки.
Войцек кивнул.
– Сначала вы пошли в магазин.
– Да, купить себе сэндвич.
– А в магазине был еще кто-нибудь?
– Нет. Потом я проехал к дому мистера Риза.
– У вас была только одна доставка в Окхэме?
– Только одна.
– Вы знаете, что это была за посылка?
– Наверное, какая-то книга, – пожал плечами Войцек. – Небольшой такой сверток.
– Вы подошли к его дому и позвонили в дверь?
– А и звонить не пришлось. Должно быть, он издалека услышал, как я подъезжаю, и заранее вышел. Тут я и отдал ему бандероль.