– Простите, но я вас плохо слышу, – сказала Табита. – Я что, должна все заседание торчать в этой коробке?
– Вы являетесь подсудимой. И это место специально оборудовано для вас.
– Тогда повторите, пожалуйста, вопрос.
– Какие материалы вы хотели бы исключить? – повторила судья Мандей. – Это целиком и полностью ваше право.
– Не знаю. Даже не понимаю, что вы от меня хотите.
– Ну что ж, – глубоко вздохнула судья. – Значит, ничего не хотите исключить.
Судья что-то записала в своем блокноте и повернула голову к представителям обвинения.
Брокбэнк встал со своего места и засунул руки в карманы брюк.
– Полагаю, мы можем начать с оглашения свидетельских показаний, – начал он. – Для экономии времени.
– Что это значит? – вскрикнула Табита.
– Мисс Харди, не надо повышать голос, – осекла ее судья Мандей. – Мисс Харди.
Судья говорила так, словно проглотила большой кусок и теперь давилась им.
– Мисс Харди, – наконец вымолвила она, – все ваши заявления и реплики должны адресоваться только суду, а не остальным участникам процесса. Вопросы вы можете задавать, только когда допрашиваете свидетеля. А доказательства, которые принимаются как согласованный факт, могут просто оглашаться на заседании.
– Нет, – сказала Табита.
– Что «нет»?
– Я не принимаю согласованных доказательств.
– Какие именно?
– Все.
Судья медленно сняла очки:
– Мисс Харди, я прошу вас не затягивать время судебного заседания.
– Я борюсь за свою жизнь, – ответила Табита, чувствуя, что сбилась с дыхания. – И это не пустая трата времени!
Возникла пауза. Брокбэнк кашлянул.
– Возможно, – изрек он, – что нам придется пройтись по каждому свидетелю в отдельности.
Брокбэнк перечислил всех: полицейских, следователя, патологоанатома, жителей Окхэма, и каждый раз Табита заявляла, что требует их личного участия в слушании. Наконец, Брокбэнк сел, а судья пробежала глазами список, вздохнула и посмотрела на Табиту.
– Должна вам сказать, что ваше заявление защиты никуда не годится.
– Что вы хотите сказать?
– Да то, что цель такого документа состоит в том, чтобы определить вопросы, на которых будет выстраиваться линия защиты. А в вашем заявлении ничего такого нет. Совсем ничего.
Возразить на это Табите было совершенно нечего. Она снова почувствовала себя школьницей, которую отчитывает директор школы. В таких делах Табита вечно терялась.
Судья отложила листок.
– Мисс Харди, – сказала она. – Я не знаю, кто посоветовал вам защищать себя без адвоката и что вам наговорили. Иногда некоторые подсудимые надеются таким образом запутать судебное следствие и сбить с толку присяжных. Со своей стороны я уверяю вас, что с вами будут обращаться справедливо, но лично я не позволю вам вводить суд в заблуждение. Вы меня понимаете?
– Я не знаю…
– Вы меня понимаете?
– Да.
– Вот и хорошо. Завтра мы начнем с первичных заявлений.
Судья встала с кресла, и все остальные в зале последовали за ней.
Глава 53
Табита сжала в руках блокнот и взглянула сквозь оргстекло в зал заседания. Перед нею с папками в руках стояла Микаэла. На ней было светло-зеленое платье, отчего Табите стало весело – надо же, хоть какой-то признак жизни в этом черно-белом окружении!
Позади сидели присяжные, которых уже привели к присяге. Семь мужчин и пять женщин. Табите не понравился вид одного из них, мужчины с воинственно закрученными усами, а также подозрение внушала дама с прической в виде тюрбана – ее взор уже заранее выражал неодобрение. Да еще один юнец продолжал ковыряться в зубах – на него тоже рассчитывать было нечего.
Табита уже хотела заявить об отводе этих троих, но прикусила язык: мрачный взгляд все же не является веским основанием для удаления присяжного.
В зале сидели Саймон Брокбэнк и Элинор Экройд, оба в мантиях и нелепых париках. В центре же зала помещалась судья Мандей, перед которой высилась кипа томов уголовного дела. Трудно было поверить, что под красной мантией и париком скрывается обыкновенная женщина.
Кроме них в зале присутствовали и другие люди, которые что-то набирали в своих ноутбуках. Табита не имела понятия, кто это такие, и она предположила, что это журналисты.
Места для публики были частично заняты. Табита встретилась взглядом с каким-то стариком, который, не отрываясь, смотрел на нее, и сразу отвела глаза, почувствовав подступившую дурноту. А чуть выше она заметила Майкла. Его лицо вмиг из сурового стало добрым, и Табита поняла, что это вовсе и не Майкл. Ну разумеется, зачем ему мешаться в это дело…
В общем, никого из знакомых в зале суда не было – только праздные зеваки.
Глядя на публику, Табита чувствовала себя униженной, словно раздетой под людскими взглядами. Ей было тесно в деревянном ящике, который именовался скамьей подсудимых. Ведь каждый, кто пришел в тот день на заседание, имел свое мнение, обсуждал его с остальными и спокойно рассматривал ее. Кожа под одеждой невыносимо зудела, словно по ней ползали тысячи мелких насекомых. Зал суда то отчетливо проступал, то снова тонул в тумане. Табита понимала, что сейчас самое время сосредоточиться, сконцентрироваться, но ее мысли по-прежнему блуждали где-то далеко. Внезапно ей пришел на память урок математики, который вел Стюарт Риз. Она вспомнила, как тот склонился над ней и обдавал ее своим горячим и несвежим дыханием, обжигавшим ей шею. Как же она могла позволить ему?..
Табита сжала кулаки и попыталась овладеть собой. Саймон Брокбэнк подтянул манжеты своей рубашки и встал, глотнул из стакана и, заглянув в свои заметки, повернулся к присяжным, напустив на себя немного печальный вид. Табита стиснула зубы, ее виски болезненно пульсировали. Она раскрыла блокнот и чуть-чуть подалась вперед.
– Уважаемый суд и господа присяжные, – начал Брокбэнк своим глубоким и одновременно звонким голосом. – В ходе этого судебного процесса вы услышите показания многих свидетелей, и вам представится возможность рассмотреть значительное количество доказательств, некоторые из коих очевидны, а для получения иных потребовались данные экспертиз. Но, по сути своей, данное дело весьма простое. Табита Харди обвиняется в убийстве Стюарта Риза. Это преступление относится к категории особо тяжких. Возможно, вы испытаете жалость к подсудимой, потому что, согласно материалам следствия, у нее имелись основания недолюбливать потерпевшего. Однако не позволяйте жалости отвлечь вас от главной вашей задачи, от вашего долга. Ибо только вам и предстоит решить, действительно ли Табита Харди двадцать первого декабря две тысячи восемнадцатого года умышленно убила Стюарта Риза!
Брокбэнк отпил из стакана и вновь обратился к присяжным:
– Я работаю в прокуратуре гораздо дольше, чем бы мне самому хотелось, – он грустно улыбнулся. – И должен вам сообщить, что мне редко удавалось столкнуться со столь простым и столь…
Табита постучала по отделявшему ее от зала оргстеклу. Все взоры устремились на нее. Саймон Брокбэнк замер с раскрытым ртом.
– Мисс Харди! – возгласила судья Мандей. – У вас еще будет возможность возразить. А мистер Брокбэнк пусть продолжает.
– Но мне нужна ручка, – сказала Табита. – Я имею право делать заметки, а ручки у меня нет. Вон, у Микаэлы есть.
Микаэла вскочила со своего места и принялась рыться в груде бумаг, что лежали у нее на столе. Наконец, она извлекла оттуда несколько ручек, перетянутых резинкой. Судья одобрительно кивнула женщине, что сидела прямо под судейской кафедрой, и та подошла к Микаэле, взяла у нее одну ручку и подала Табите.
– Кроме того, – сказала Табита, – мне здесь плохо слышно. Не мог бы обвинитель говорить громче?
Саймон Брокбэнк взглянул на нее, натянуто улыбнулся и продолжил свою речь – медленно и с расстановкой. Табита открыла свой блокнот, и из него выпало на пол несколько листков. Она наклонилась, подбирая их, а потом принялась расписывать засохшую ручку.
Брокбэнк продолжал говорить. Он утверждал, что у подсудимой был мотив и была возможность совершить убийство. Доказательств имелось более чем достаточно. Все важные факты дела, продолжал Брокбэнк, будут изложены присяжным в ходе судебного разбирательства.
Табита принялась записывать. Ее рука сделалась мокрой от пота.
– Во-первых, мотив, – звучал голос прокурора. – Когда подсудимой было пятнадцать лет, она против своей воли была вовлечена в сексуальные отношения со Стюартом Ризом.
Брокбэнк поднял руку, как будто кто-то хотел его прервать, и загремел снова:
– Неважно, разделяла она или нет намерения потерпевшего, но она была на тот момент несовершеннолетней и не имела возможности сопротивляться. Таким образом, этот мрачный эпизод навсегда омрачил ее жизнь.
Табита слушала, как слова Брокбэнка отдаются эхом по залу суда. У нее пересохло во рту, а точечная боль в голове вдруг разрослась до колокольного звона. Табита не отрывалась от своего блокнота, однако чувствовала направленные на нее взоры присутствующих.
– Вы узнаете, – вещал Брокбэнк, – что подсудимая страдала от тяжелой депрессии, что у нее были психотические срывы, что она подвергалась госпитализации и принимала различные препараты, чтобы купировать симптомы расстройства. Это очень печальная история, – торжественно произнес Брокбэнк. – Очень печальная. Но вот именно этот факт, – тут его голос окреп и сделался твердым, – и дает ей мотив для совершения преступления. Табита Харди не без оснований полагала, что поступок Стюарта Риза разрушил ее жизнь и что самому Стюарту все это благополучно сошло с рук.
Кто-то из присяжных кивнул. Другой сделал пометку в своем блокноте. Табита прикусила губу, пока не ощутила вкус проступившей крови. Ей стало очень жарко, и тут же ее пробил леденящий озноб. Ее словно что-то коверкало изнутри. На какое-то время Табита потеряла нить рассуждений и не слышала, что там говорит Брокбэнк. Его слова звучали бессмысленно, пролетали мимо ушей; прокурор только открывал и закрывал рот, его лицо меняло свой цвет и становилось то строгим, то печальным, то многозначительным.