Произнеся эти слова, Табита вдруг почувствовала прилив душевных сил. Все, кто был в зале, слышали ее звериные вопли на записи. И она тоже слышала их, но, против ожидания, не пала духом, а выстояла.
Табита выпрямила спину. Голос ее сделался звонче.
– Депрессия – это недуг! В тот день я находилась в болезненном состоянии. И в моем доме было обнаружено мертвое тело человека, с которым я была знакома. Ужасно…
Саймон Брокбэнк покачивал ручкой, как бы отсчитывая секунды. Шло время. Табита посмотрела в окно – там текла жизнь, но без нее.
– То, что вы услышали на записи, не было признанием в убийстве, – продолжила она, обращаясь к судье Мандей. – Это был нервный срыв.
После выступления подсудимой слушание было приостановлено, и процесс отложили до следующего дня. Табиту увели. Поднимаясь в автозак, она на мгновение увидела голубое небо над головой и ощутила прикосновение летнего солнца. Потом снова была камера, и ее стены лоснились от жары. Табита села на койку, обхватила голову руками и попыталась собрать все мысли воедино, чтобы выстроить хоть какую-то логику происходящего.
Размышляя о процессе, Табита чувствовала, что, скорее всего, ей удалось показать себя с выгодной стороны. Жители Окхэма благодаря ей предстали перед глазами присяжных агрессивными, подозрительными и лживыми людьми. Да и сама деревушка, приютившаяся на морском берегу, куда каждое лето съезжались туристы, чтобы съесть мороженого и походить по местам, где некогда прогуливался Кольридж; где все жители знали друг друга в лицо и всегда приходили на помощь, внезапно превратилась в средоточие мелочных обид, ревности и злобы.
Она подумала о Стюарте, и тут ее словно обухом ударило: ведь именно этот человек и был всему виной! Он умел замечать людские слабости и умело использовать их для собственной выгоды. Его жертвами стали и Роб Кумбе, и Мэл, и доктор Мэллон. Он терроризировал собственную жену и сына. Он мучил и ее, Табиту, упиваясь своею властью над одинокой истерзанной девчонкой.
Как же хорошо, что он умер!
Несколько минут Табита сидела, не отнимая ладоней от лица. Неужели все это означает, что она убила Стюарта? Когда она слушала запись допроса в полицейском участке, срывавшиеся с ее языка слова почти заставили ее поверить в то, что, несмотря на все провалы стороны обвинения, смерть Стюарта все-таки была целиком и полностью на ее совести.
Табита вскочила с койки. Нет, нет! Не могла она убить Стюарта, хотя бы потому, что до момента его смерти она сама не понимала, какой вред он ей причинил. Нет, она не убивала его, это было не ее рук дело.
Расхаживая из угла в угол – три шага в одну сторону, три в другую, – Табита начала понимать, что дело против нее де-факто развалилось, но все же этого было недостаточно. Она прекрасно помнила, что на записи камеры видеонаблюдения никто не направлялся в сторону ее дома и, следовательно, не мог там убить Стюарта. Даже Брокбэнк забыл об этом обстоятельстве. Значит, убийца все же она?
Дверь камеры уже заперли на ночь. Табита покорно съела сэндвич с сыром, слизывая языком приставшие к зубам крошки белого хлеба.
Она разделась и улеглась на койку. Оглядела свои небритые ноги, которые казались непропорционально большими по отношению к ее тщедушному телу. Табита вспомнила, как ее поразила неестественная бледность других заключенных, когда она впервые оказалась в «Кроу Грейндж». Теперь и ее кожа приобрела тот же оттенок.
Табита почистила зубы, умылась, натянула пижаму и забралась под одеяло. Свернувшись клубочком под колючим одеялом, она рассматривала грязный, в трещинах потолок своей камеры. Слушание стороны защиты должно было начаться на следующий день. Табита перечислила в уме имена свидетелей, которые должны были выступать после ее допроса. Шона (Табита поморщилась, представив, что бывшая одноклассница, которая любила позлословить на ее счет, будет теперь давать ей характеристику в суде), Сэм Макбрайд и, наконец, Люк – она все еще испытывала неловкость перед ним за то, что попросила его о свидании.
Она хорошо понимала, что эти три человека мало чем помогут ей – скорее, только еще больше запутают присяжных.
Табита повернулась на бок. В нескольких дюймах от ее лица на стене растеклось большое ржавое пятно, напоминавшее кровавый отпечаток. Она перевернулась в другую сторону, подтянула колени к животу. Откуда-то донесся смех, и он показался совсем не радостным. От этих звуков у Табиты зашевелились волосы на затылке. Это был ее собственный голос, от которого нельзя избавиться и который настойчиво буравил мозг: «Как мне выбраться отсюда?!»
Наконец, к ней пришел сон – неглубокий, прерывистый, хаотичный. Вдруг Табита рывком села на койке и выпрямилась. Она изо всех сил пыталась удержать каким-то невероятным образом всплывшее воспоминание. Спустив ноги с кровати, Табита щелкнула выключателем, выхватила из кучи бумаг блокнот, перевернула несколько исчерканных страниц и на свободном месте записала то, о чем вспомнила только лишь теперь. Руки ее тряслись от возбуждения. Как, как она могла забыть? Почему никто не обратил на это внимания?
Да, Сэм, Шона и Люк обязательно выступят завтра свидетелями защиты. Но есть еще один человек, которого непременно нужно будет вызвать на заседание.
Часть третья. Защита
Глава 67
Со свидетельской трибуны зал выглядел совершенно по-другому, хотя Табита всего лишь сместилась на несколько шагов в сторону. Теперь перед ее глазами находилась скамья присяжных, судья Мандей находилась справа от нее, а Микаэла слева – хмурая, насупленная, не сводящая с подруги пристального взгляда. Табите показалось, что Микаэла волнуется даже больше, чем она сама.
Да, Микаэла уже не могла передать записку или шепнуть что-то ободряющее. Атмосфера в зале переменилась: чувствовалось всеобщее напряжение, все словно чего-то ждали. Скамьи для публики и прессы ломились от зрителей, те буквально нависали над свидетельской трибуной в ожидании финального акта пьесы.
Запинаясь на каждом слове, Табита повторила слова присяги, хотя она много раз слышала их из уст свидетелей. Но едва она начала свою речь, ее прервала судья:
– Должна сообщить вам, мисс Харди, что вы теперь выступаете в качестве свидетеля. А это означает, что каждое сказанное вами слово должно быть подтверждено. То есть вы обязуетесь говорить только о том, что непосредственно видели и слышали, и не ссылаться на показания других участников процесса.
На мгновение Табита замялась – слова судьи несколько сбили ее с толку.
– Но если кто-то сообщил мне о том или ином факте, разве я не являюсь свидетелем того, о чем мне рассказали? – спросила она.
– Просто расскажите, как было дело, – вздохнула судья Мандей. – А я уж сама решу, что допустимо, а что нет. И, пожалуйста, не употребляйте обсценных выражений.
Табита вынула из кармана салфетку и высморкалась – скорее, чтобы успокоить нервы. Почти всю ночь она провела без сна, размышляя о предстоящем выступлении, о том, что ей говорить, а о чем стоит умолчать. Что-то она хотела записать себе в блокнот, но встать с постели было выше ее сил, и теперь она с трудом вспоминала выстраданные в ночи доводы.
Табита обвела взглядом присяжных, стараясь понять, кто из них на ее стороне, а кто против.
– Я не буду много говорить…
Ее голос показался ей самой слишком звонким и пронзительным.
– Я вообще плохо разбираюсь в юридических тонкостях. Однако я знаю, что мне не нужно доказывать свою невиновность. Мне даже не нужно давать показания, если я этого не хочу!
С этими словами Табита навела указательный палец на Саймона Брокбэнка, который разглядывал потолок, откинувшись на спинку стула.
– Но все же я буду говорить!
Табита достала из кармана лист бумаги и положила его на подставку трибуны, разгладив ладонью. Это была программа ее речи, составленная ночью. Теперь, в зале суда, она не казалась такой уж обширной.
– Я приняла решение вернуться в Окхэм и приобрести там дом, – начала Табита. – Если дела пойдут нормально, я планировала жить в нем или сдавать в аренду туристам, а если нет – то продать…
Это был первый пункт ее программы. Табита глянула дальше и внезапно почувствовала, что немеет. Ей предстояло рассказать публике и суду об истинных мотивах своего решения, о которых она и не думала тогда. Но как?
– Затем в полицию поступило анонимное письмо, в котором сообщалось о том, что случилось между мною и Стюартом Ризом много лет тому назад. Я не знаю, как описать, что это было – изнасилование, склонение к физическому контакту, соблазнение или роман несовершеннолетней школьницы с учителем. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что в любом случае это было дурно. То, что случилось, впоследствии негативно повлияло на мои взаимоотношения с…
Табита осеклась. Нет, подумала она, не стоит говорить в таком ключе. Уж больно это смахивает на обвинительное заключение.
– Что я могу сказать об этом? Нет, я не держала на Стюарта зла. Мои слова могут показаться вам глупыми, но я не понимала тогда, что происходит и чем это может впоследствии обернуться для меня. Я не знала, что за человек был Стюарт Риз до тех пор, пока здесь, в суде, не вскрылись некоторые особенности его личности и то, как он относился к другим людям.
– Мисс Харди, – остановила ее судья. – Все-таки это не ваше последнее слово. Просто расскажите суду и присяжным, что произошло на самом деле.
– Да вот в том-то и дело, – возразила Табита, – что я пытаюсь описать все, что считаю важным для дела.
– Просто расскажите, как прошел тот день, – раздался чей-то голос.
Табита обернулась и увидела среди присяжных молодого человека с поднятой рукой.
– Ну да, – сказала она. – Вы сами-то можете вспомнить, что делали в такой-то день полгода назад? Держу пари, что нет.
– Если бы меня обвинили в убийстве, – сказал молодой присяжный, – то, ей-богу, вспомнил бы!
Он, видимо, хотел добавить еще что-то, но тут всполошилась судья Мандей: