<недавно я принял его еще раз>; моя учительница гуляла с мужем; они не знали, что Папочка умер. (Неужто я не послал им извещение?) Узнав печальную весть, они недовольно покачали головами. Я готов был просить у них прощения, дескать, я в этом не виноват, в этом виноват не я, на что они могли бы ответить словами Камю: человек всегда хоть немного, но виновен.
А как гордился тобой твой отец! неожиданно сказала тетя Виола и улыбнулась. Теперь покачал головой я. Мне и раньше уже говорили, что отец якобы гордился моими книгами; но от меня он это скрывал.
И я горжусь им, ответил я, тоже несколько неожиданно, тете Виоле; она говорит мне «ты», я с нею на «вы», и это уже навсегда; точно так же, как навсегда я останусь ей благодарен и никогда не забуду, какими глазами смотрела она на меня, в ту пору восьмилетнего мальчишку; от этого взгляда возникало чувство, что я… ну, по меньшей мере, достоин любви. Да, горжусь, повторил я.
9.55. Продолжаю переписывать примитивный и вместе с тем рассудительный нагоняй, устроенный Тоту начальником: Хотя о лицах, подобных Й. Л., он не докладывает, все это надо бы публиковать с сохранением пунктуации, но замечаю, что при копировании я машинально исправляю ошибки и расставляю запятые, ну не смешна ли — я уже говорил об этом — эта грамматическая брезгливость (смешна, но для меня характерна). Короче, предупреждаю в последний раз: научитесь писать по-венгерски, сволочи! информация, которую он дает о жене Ш., заслуживает внимания (видно, что женщина из простых), однако считаю ошибкой, что в этой связи он не получил никаких заданий. Явное упущение, что расспросы были поверхностными. Надо было форсировать, когда речь зашла об их встречах с Л., какие такие у них общие проблемы и о чем они разговаривают, то же самое — в связи с женой Ш., откуда эти ее Знакомства с дипломатами и аристократами? Анализ неудовлетворительный. Мероприятие поверхностное. Почему агент получил именно это задание, чего мы ждем от его исполнения и как он должен его исполнить? — Майор милиции Шандор Биро.
Познаваем ли этот мир? Ведь что получается? Товарищ Биро, кстати, вполне, как мы видели, обоснованно, неудовлетворен подчиненными. В результате те начинают еще активнее дергать агента, который по этой причине все реже бывает дома, его объяснения, что тоже логично, невнятны, от него несет алкоголем. Наша мать вполне справедливо считает, да это было видно и слепому, что отец не держит данного слова, продолжает пить и заниматься какими-то подозрительными делами («ох уж эти его дела!»). (Поставленный философский вопрос еще больше осложняют следы помады, заметные иногда на его рубашке, ибо свалить сей факт на органы госбезопасности верный сын своего отца мог бы только с большим трудом.)
Мы получили задание следить за д-ром О. Ш. Дядя Оси! А ведь он, помнится, был членом партии. Его дочь была самой смелой и бескорыстной женщиной, потому что она умерла. Прости, Тилике! Это у меня сорвалось случайно, ибо кто я такой, чтобы просить прощения? Хотя именно этого мне хочется больше всего — попросить прощения у всех, кого мой отец запачкал своим пером. Я намеренно не пишу: «кого мы с отцом запачкали своим пером». Во-первых, потому, что не вправе у кого-то просить прощения, вынуждать кого-то простить отца, вообще принимать решения, я могу лишь быть в состоянии вечной готовности это сделать, а во-вторых, мне не хочется вмешивать в это свое перо, ж. с., мне не хочется, именно так, не хочется пачкать свое перо.
Мой отец запятнал себя. И что же, мы смоем его позор? Позор смыть нельзя. Мой отец, мой родной отец вел себя самым постыдным образом. И теперь я не ищу причины — вроде тяжелого, скажем, детства, — я просто показываю то, что есть. [Пока не иссяк материал, надо продолжать, кому бы и чего бы это ни стоило.] Следую за материалом и показываю, что в нем интересного. Именно так. Только понятие «интересное» — говорю я в свое оправдание, ибо так оно есть — я понимаю достаточно широко.
<Душа моя ушла в пятки: звонили из Архива, нашли дополнительные материалы, обо мне? о нас, не хочу ли, дескать, взглянуть? Еще чего не хватало! Но отвечаю другое: разумеется, когда можно зайти? Ну что же, посмотрим. (Из записок слепого.)>
17 июля мы дали характеристику на некого С. Примечание: Устно он сообщил, что поименованный врагом не является, он достойный товарищ. Достойный товарищ?! Неужто так и сказал? Заключение: Донесение ценности не представляет, использовать его невозможно. Я объяснил ему, что докладывать о таких товарищах необходимости нет. Они что, спятили? Ведь сами ему поручили! Мер принимать не следует. Приписка от руки: Довольно странно, что этот «товарищ» якшается с графом!
Жуткая все же картина: к «товарищу» подсылают графа, которому за это устраивают потом выволочку, а «товарища» — по той же самой причине — берут на карандаш. Двух зайцев — без единого выстрела. Весело же они проводят время. («К этому гребаному времени надо бы относиться серьезней»[27].) Однако напрашивается один важный вывод: НЕ БЫВАЕТ БЕЗВРЕДНЫХ (ХОРОШИХ) ДОНОСОВ. Вот и здесь: агент докладывает о человеке, что это «достойный товарищ», и тот попадает под подозрение, за ним будут следить. Запомнить это.
Общие фразы о дяде Оси. Я отчитал агента. Отчитывай свою мать, болван, а не умного, бедного, измученного Папочку! с., с. Если бы кто-то в читальном зале взглянул сейчас на меня, то нашел бы весьма подозрительным это потирание век, поэтому, спохватившись, я делаю вид, будто что-то попало мне в глаз, — блестящее исполнение, просто звезда Голливуда! Ну и хлопотное же это дело! Что именно? Жить в страхе? Или быть сыном? Сыном своего отца? А если точнее, хлопотно быть сыном стукача? — Мною овладела какая-то детская бравада: посмею ли я это написать. Посмел. Это первое. А второе — да хватит уж мне представлять, будто это бог знает какая храбрость, ибо то, что я сын стукача, есть серая, банальная правда, и предложил ему впредь докладывать мне только о тех связанных с ним лицах, которые по тем или иным причинам скомпрометированы в глазах режима. Донесение ценности не представляет. Для использования непригодно.
[Вчера после чтения фрагментов «Гармонии» один доброхот взялся объяснять, почему в романе официант — человек бесхребетный, а графская семья сохраняет достоинство, несмотря на страдания, которые выпали на ее долю. Я смотрел на симпатичного, восторженного комментатора и сладострастно думал о том, как когда-нибудь ткну его носом в эту книгу: на тебе, полюбуйся достоинством! Придав форму страдающим жизням, страданию, «Гармония» тем самым возвысила их. Сейчас это меня смущает.
Потом в тоне мягкого упрека прошлись еще на тему ненормативной лексики. Да извольте же оглянуться по сторонам. А потом уже мордуйте меня за какое-нибудь безобидное «еб-твою-мать». Что слышу, то и пишу.] <Хотя, может быть, и не стоило бы…>
6 августа 1958 года
Встреча на площади Геллерта, 14.00. Донесение, которое имеет видимые последствия. (Правда, последствия имеет любой донос, ибо существенно ухудшает состояние мира. Ну да полно об этом.) Мое задание состояло в том, чтобы перечислить, кто из связанных со мною лиц переписывается с заграницей, установив по возможности с кем и из каких стран. Замечательная работа, четкая, ясная, три столбца, фамилия, место жительства, зарубежный корреспондент, примечание. — И опять: этот великолепный почерк! Больно смотреть.
Задание дано агенту в целях уточнения его связей. Донесение представляет оперативный интерес. Я отвлекаюсь, любезничаю с архивной дамой, тоскливо смотрящей в окно, говорю ей, вы так тоскливо глядите в окно, как будто мы с вами в тюрьме, после чего мы обмениваемся мнениями о погоде, выражая надежду, что вот-вот наступит весна, и я снова погружаюсь в тетрадь, где вижу: оперативный интерес. Трясу головой: куда я попал? Мне кажется, это сон, ведь между любезным, ни к чему не обязывающим, легким и пустым трепом и двумя этими словами зияет такая пропасть, что если кто-то, а это, увы, как раз я, попробует ее перекрыть, то скорее всего надорвется. Я хотел избежать ж. с., но что делать, так получилось, в карточку 6/а [карточка агентурной регистрации, в которой указываются наиболее важные связи завербованного лица] мною внесены перечисленные в донесении лица. (!)
Из всех заданий хуже всего он справляется с информациями о настроениях в обществе, считая все, о чем говорят люди, идиотизмом (sic!), и потому докладывать не желает. Агенту на этот раз было дано задание написать обо всем, что говорят в его окружении люди, независимо от того, что он сам по этому поводу думает. В том числе обозначить, где, при каких обстоятельствах и от кого он слышал то или иное высказывание.
Лет двадцать спустя, приблизительно в том же духе я инструктировал свою мать, когда просил ее записывать свои сны: только никаких прибавлений и убавлений, исключительно то, что действительно снилось, без прикрас, оценок, рефлексии, мне это неинтересно, исключительно то, что есть. Я же позднее, спустя пять лет, как известно, воплотил все это в художественной форме («Вспомогательные глаголы сердца»[28]). Короче — такие дела (Воннегут). Помимо любви, самое сильное и самое ощутимое чувство к моим родителям — благодарность.
Говножуй, снова приходит мне в голову слово из моего романа, хотя я отнюдь не хочу сказать, что записываю все, что приходит мне в голову. Да это и невозможно. Конечно, приходится отбирать. Я все воспринимаю как форму. Только формой на этот раз я избрал, вынужден был избрать (гражданскую) искренность и, как следствие, реальностью считаю так называемую реальность (а не язык) и буду ей верен. — Из цикла «Всхлипы несчастного реалиста в коротких штанишках».
Заключение: Донесение полезное, хотя та же информация уже поступила к нам по другим каналам. Ценно то, что мы видим, что агент начал проявлять некоторое желание работать.