2 июня 1959 года
Золтан Жамбоки и восемь его сообщников, в продолжение дела Мереи, приговорены к тюремному заключению сроком от полутора до семи лет. Новый абзац: Восстановлен Государственный комитет по делам религии.>
9 июня 1959 года
В ходе беседы мой информатор сообщил, что зарплата Й. Л. составляет 800–900 форинтов. (…) Личность Л. разрабатывается на предмет вербовки. Стало быть, мы активно пособничаем нравственному разложению страны. Мероприятия: Выяснить, нет ли в районе Сентэндре агента, который мог бы проверить Й. Л. (…) Он также сообщил, что Б. Э. — человек очень тихий. Даже когда он был у него в гостях, он все больше молчал и только улыбался. Выдать эту потерянную, беззащитную улыбку — это уж настоящая подлость.
23 июня. Западный вокзал, сторона отправления, конечная остановка 46-го трамвая, здесь мы тоже еще не бывали. Престарелый В. жаловался на катаракту, но пока что неоперабельная, да и старая операция сказывается. Он и в самом деле отчитывается. Как будто после приятного обеда мы болтаем за кофе («первоклассная каффа»); семья наша большая, я всегда это знал и всегда гордился, но не знал, что в нее входит и капитан Тот. Учусь быть ближе к народу, не помешает. Да забодай их комар!
Он побывал на «Тюдоре», но интенсивность движения была такова, что разговора не получилось (хи-хи). Агент должен написать в Вену своей младшей сестре и поинтересоваться, где она будет находиться и чем заниматься во время Всемирного фестиваля молодежи. Письмо он должен предварительно показать мне. О, о, это что-то новое!
<30 июня 1959 года
Радиостанция «Кошут» начинает трансляцию сериала «Семья Сабо». По-моему, эта мыльная радиоопера продолжается до сих пор.>
7 июля 1959 года
У супруги П. он поинтересовался, когда она сможет нас навестить, на что та ответила ему уклончиво, сославшись на то, что каждое второе воскресенье ее приглашают на бридж.
Заключение: Г-жа П. действительно ходит на бридж, однако не в те дни, что интересующий нас граф X. Что поделаешь… если дней больше, чем графов! Что касается политических событий, то при всем моем желании что-либо вытянуть из него я не смог. Он все время ссылался на то, что с людьми почти не общается.
Я условился с осв-лем, что посредством обычной переписки он поинтересуется у своей младшей сестры, где она будет находиться во время Всемирного фестиваля молодежи. Дело в том, что означенная до 1956 года являлась нашим агентом.
Ой-ой-ой! Нет, нет, нет. [Какой же брутальной и беспощадной может быть обычная фраза. От испуга у меня едва не остановилось сердце. А ведь я давно знал, тетя сама рассказывала, что в лагере Киштарча, куда она была интернирована — просто так, ни за что, — ей предложили подписать некую бумагу, и она подписала, и рассказывала потом об этом как о деле вполне пустяковом, но неизбежном. Не так давно о «прекрасных деньках в Киштарче» был снят телефильм: встреча бывших зеков с бывшими вохровцами. Весьма драматичное зрелище. Глядя на свою тетю, на ее мудрое и безукоризненное поведение, я испытывал гордость. Эти качества были не просто личным достоинством. Я увидел вдруг, что она — дочь моей бабушки (и дедушки).] Перебор. Я в растерянности… От удара, который мне нанесла эта фраза, я забыл, что знаю об этом, знаю, что это ложь. Ну и система, ну и дерьмо!
Так получилось, что сегодня утром я говорил с ней по телефону. И, не помню уже в связи с чем, она сказала, что она сурок и енот-полоскун. Я не понял. А чего непонятного, ну обожаю я постирушки. Хорошо: уже только ради этого стоит общаться со старшими родственниками… Короче, это туфта. Однако, глядя на небрежную, для самого Тота совершенно второстепенную, но самоуверенную фразу (которая родилась, опять же, благодаря моему отцу), я могу только выть и стенать, испытывая даже не боль, а нечто граничащее с потерей сознания.
21 июля, 4 августа 1959 года
Опять то же. В этом плане с информатором нужно еще работать, докладывать о настроениях в обществе он воздерживается. Общается со многими людьми и все же ничего не знает.
Вышел пройтись. На улице колкий ветер. Съел банан. Хорошо бы засесть в испанский ресторанчик, стоя перед которым я по вывешенному меню уже составил для себя обед, — только времени жалко. (В который раз.) Холод. Холод. — Вот уже много дней я живу в испуганном напряжении, которое начинает сменяться тупым безразличием. До этого я читал документы в состоянии аффекта, был порыв, хотя и исполненный ужаса и стыда, но теперь вдруг скукожился, как отсыревшая палая листва, когда ее жгут: дымит, воняет, ни тепла от нее, ни проку.
25 августа, 5, 29 сентября, 13, 29 октября 1959 года
Прощаясь, я повторил приглашение, добавив, что к тому времени, возможно, добуду для ее мужа какой-нибудь перевод. Должен заметить при этом, что последнее обещание было дано не всерьез, поскольку в области перевода все еще продолжается «мертвый сезон». Ах, дяденька пошутил…
Мне вдруг приходит на ум: я опозорю, вываляю фамилию Эстерхази в грязи. Это уж несомненно. Но если смотреть исторически — к чему я теперь не способен, — то от фамилии не убудет.
И другое: не должен ли я отказаться от «Гармонии»? Не могу, не осмеливаюсь, не желаю. Сама мысль об этом — мысль лживая.
У нас в гостях дядя Й. Л. с женой. До чего же ты мне надоел, папуля. Принимать меры не требуется. Все эти приглашения — какая-то жуть, как будто наша квартира была паутиной, а гости — мухами. Бедная Мамочка, эти ее изощренные и вкуснейшие сандвичи, фаршированные гренки (гениально!) и грибочки под маринадом… кто бы подумал, что все это тоже служило тайной полиции!
Требуется выяснить. Выяснил (фигурант проживает у одного инженера на бульваре св. Иштвана, с женой давно разошелся, поскольку та психически нездорова). Требуется поехать. Съездил. Приложение: 4 ж/д билета. О боже, нам, кажется, компенсировали расходы.
<1 ноября 1959 года
На будапештской партконференции Янош Кадар опровергает слухи, будто в последнее время казнен тридцать один человек, а многие несовершеннолетние смертники дожидаются в тюрьме, пока им исполнится восемнадцать. Юрист Тибор Пак, передавший списки этих лиц на Запад, приговорен к длительному тюремному заключению. Министр просвещения и образования добивается введения обязательной школьной формы.>
10 ноября, 1 декабря 1959 года, <3>, 12, 15 января 1960 года
Чтобы охарактеризовать, какие — по его мнению (речь идет о дяде Д. Б.) — «идиотские» слухи распространяются в обществе, он сказал, что слышал, будто 7-го ноября Хрущев объявит о выводе русских войск из Венгрии. Он и тогда этому не поверил, а теперь и тем паче тем паче, его выражение, старая школа, это просто смешно. На вопрос, кто ему говорил об этом (!), он ответил, что этот слух гулял по всему Будапешту. В связи с этим отмечу, что нечто подобное я слышал и в электричке в разговоре двух не вполне трезвых мужчин в рабочей одежде. Сидит в электричке и топырит уши. Или он это выдумал?
<Казнили Дёрдя Фанчика, приговоренного к высшей мере по делу о повстанческой группировке из переулка Корвин.>
Жена П., опять. По ее мнению, все происходит по воле Господа Бога. В дальнейшем мы разговаривали о детях. Да, с Господом Богом по поводу этого дела я с удовольствием обменялся бы парой слов. (Опять повтор: почему Творение именно таково? Как вписывается в установленный Им порядок спасения подонство моего отца? с.) А уж потом можно будет поговорить и о детях.
Коротенькие донесения на папиросной бумаге. Нормальной, видимо, жалко. Я тоже жалею каждый клочок бумаги, которую можно усеять буквами. Товарищ Тот: Лично с бывшим бароном О. агент незнаком, хотя и встречал его в Сентэндре. По его впечатлениям, О. — идиот и болтун. С мозгами явно не все в порядке. Помню, мне нравился его тон, когда он отзывался о ком-нибудь в таком духе, «преодолевая классовые барьеры». Но чтобы так?..
Новое имя, которое я выписываю [хотя и не расшифровываю] исключительно как литературоведческий раритет <догадаться, впрочем, нетрудно>: Посетил вдову А. C.-М., проживающую в Будапеште.
Мероприятия: В настоящее время осведомитель передается в распоряжение Будапештского управления.
На этом первое досье заканчивается, точнее, в нем есть еще справка, датированная 15 января. В ней значится, что завербовали его в марте 1957 года. Завербован был в качестве агента, но, поскольку в разработке конкретных дел не участвовал, а получал задания только по сбору информации, мы переквалифицировали его в осведомители. Для нас это лучше? Поначалу испытывал трудности с составлением донесений. Аргументировал это тем, что многие факты считал несущественными и потому не описывал их.
Аргументировал… Сколько раз я слышал, как он что-то аргументировал! Это было красиво! Его ум, его reine Vernunft[33] производил впечатление. Он говорил коротко, с неотразимой логикой: если — тогда… А затем позволял практическим соображениям подчинять себе свою же собственную (неотразимую) логику. Да, возможно, что это так — но сейчас мы имеем то, что имеем — например… Не нужно учиться — нужно знать. Из дому нужно выезжать не рано, не поздно, а своевременно. (Но если на дороге неожиданно возникла пробка! — В таком случае нужно выезжать раньше. — Так ведь неожиданно! — Он холодно пожимал плечами.) — Впрочем, в беседах с Тотом он едва ли аргументировал, скорее оправдывался.
На основании его донесений дополнительных лиц на учет не поставлено. Это уже кое-что.
Только что принесли новые документы, обо мне. Четыре странички. Ничего интересного. Напр., осведомитель по кличке «Редактор» стучит на профессора Илию, и в перечне имен упомянуто и мое.