И снова: может, это действительно «чересчур» и об этом действительно невозможно/нельзя… Хотя если вспомнить Софокла… (шутка).
Ну скажи. Ты умная, искушенная женщина. Как это можно назвать? — спрашиваю я у Гитты. Трагедия! — восклицает она не раздумывая.
Вчера вечером я был уже полутруп. И легко сорвался на крик.
Не ори!
Почему я не должен орать?! Ты думаешь, я в библиотеке сидел весь день, в нормальной библиотеке, среди нормальных книг?! А то ты не знаешь… Подойди ко мне, да не бойся, поближе, и понюхай — чувствуешь запах дерьма, которым я пропитался за день?..
Я задыхаюсь. Ж. с. в кубе, что было ясно с самого начала, но удержаться от этого мне не удалось. Г. ведет себя очень разумно, не дает мне впадать в истерику, оберегает меня.
Как ни смотри — чересчур. Это дно, падение, без возвышающего трагизма.
И на это он разбазарил свою фантастическую жизнь! — воскликнула как-то вечером Гитта. (Или лучше: как-то вечером воскликнула Гитта? Вот что меня занимает. [Перебор.]) Она тоже напрочь выбита из колеи. Только теперь я понимаю, насколько она любила Папочку. И, как я видел, он ее тоже. Хотя черт его знает, что я там видел. Может, ему это нужно было для донесений.
А вдруг это все же была комедия? (Г.)
Да не бывает таких дешевых комедий!! (Я)
Заглядываю в фойе, обычная картина: мужчины, в основном лет семидесяти, идут сюда, чтобы что-то прочесть о своем неизвестном и страшном прошлом. Господин с симпатичным лицом трогательно оправдывается: Всего лишь обыкновенное грешное любопытство, ведь те, с кем я имел, так сказать, проблемы, в основном уже мертвецы. При слове «мертвецы» он все еще продолжает улыбаться.
27 мая 1960 года
Конспиративная партия в бридж у А. С. Разговор весь вечер шел по-английски, поэтому направлять его ход было затруднительно (больше о языке, поправки, грамматические пояснения и т. п.). Что значат эти скобки? Некое мелкое, подлое дополнение к фундаментальной подлости или умопомрачительный юмор? Решить трудно, потому что такой умонепостигаемый и безграничный юмор может быть только у Бога, а мой отец — не Бог. Милейший товарищ, you know, вспомогательные глаголы в английском!.. Я чувствую себя как в шестнадцати- или семнадцатилетнем возрасте, когда по вечерам молился о том, чтобы стать умнее, хотя был я неглуп, но мне было этого недостаточно, Боженька, сделай так, чтобы я был чуть-чуть умнее. То же самое и теперь, мне хочется все это понять, но вижу, что не получается, меня не хватает. Повторюсь: я просто описываю все, что передо мной открылось, и наблюдаю за собой, словно за животным, — это все, на что я способен, на это меня хватает.
Задание: 1. Присутствовать 4 июня у отеля «Палас» в момент, когда туда подойдет автобус из Вены. Узнать, кто из знакомых С. и X. на нем прибыл. 2. На бридж-партию не ходить. 3. Посетить Э. С. на рабочем месте и пригласить к себе, чтобы познакомить его со своей супругой. Ну и шуточки. Мероприятия: Планируется установить данные новых лиц, посещающих квартиру С., и приорировать их. [Приорирование: сбор информации о прошлом того или иного лица для постановки его на учет.]
Еще одно донесение от того же числа, линия Б.-Б., компания примерно из 25 человек, «Старая Флоренция». Из них я был знаком только с Г., тоже агент, как мы знаем, он представил меня двум дамам, с которыми я по очереди танцевал. Дольче вита на заре кадаровской эпохи. Эрши и ему подобные бунтари на нарах, несладкая жизнь и у моего отца: бегать куда прикажут, шкрябать донесения, танцевать… Уж не одна ли из тех дам обратилась ко мне однажды? А вы знаете, я танцевала с вашим отцом! Она посмотрела на меня таким взглядом, как будто танцевала со мной. И я был горд, что являюсь сыном того замечательного танцора. Что его добрый свет изливается на меня.
На встрече присутствовал также наш агент под консп. именем Бакош, но они еще незнакомы и на встрече не контактировали. Марионетки. Страна тысячи стукачей. Об озерах не стоит и говорить. Б.-Б. попросил о том, чтобы по возможности я вместе с моей супругой (и с ним) посетил его знакомого Ахмеда. Сердцу не может приказать даже диктатура.
7 июня 1960 года
Сверх задания — о Б. Э., о супруге П.-В. По оценке Фаркаша, агент работает неудовлетворительно, воздерживается от разговоров на политические темы, что и прежде было его больным местом (sic!). — Занятная формулировочка, можно сказать, шедевр.
[Мой стоматолог, женщина, чья мать тоже упоминается в донесениях (какой позор, что называется, повседневный позор — у человека заныл зуб, и его заливает краска стыда) и чья семья тоже была в депортации, вспоминает, закладывая мне за щеку ватные валики, с каким достоинством, без нытья и депрессии, сносили лишения ссылки наши отцы. И даже играли в бридж. — Гудит бормашина, я молчу. До чего же идеализирован у нас образ этого «многострадального поколения» и вообще страны. Я при этом не утверждаю, что мой отец — фигура парадигматическая и что все тут были дерьмом или стали им. Но это дерьмо — часть истории его класса, истории страны (а не только его личности), это факт. (Вариант: это такой же факт, как то, что я его всей душой люблю, с., тысяча чертей! с., с.)
Я так расквасился, что пришлось прекратить работу. — А сегодня уже другой день.]
Вот пожилой мужчина закончил исследовать свое прошлое и долго, по-джентльменски благодарит архивиста. Заметно, что ему невдомек, что это его право, а никакой не подарок. Я поднимаю голову, наши взгляды встречаются, он кивает мне. Симпатичный мужчина. На которого мой отец тоже в принципе мог стучать. — Никак не могу отделаться от подобных фраз, они м. п. у., и все тут.
Написать в качестве посвящения: памяти моего отца? Или: моему отцу, с любовью? Нет. А может быть, это «нет» должно быть последним словом, как в книге Надаша «Конец семейного романа»? Ведь это и в самом деле конец. И тогда можно было бы опереться на Надаша, пусть поддержит меня. — Хотя, вообще-то, я, как оно и положено приверженцу Джойса, скорее приемлю «да»… [Самая лучшая до сих пор рецензия Петера Балашшы называется «Стой за отца неколебимо».]
20 июня 1960 года
В «Парижском садике» он познакомился с М. X., дочерью полковника, казненного в 1946 году. (По-моему, это типично восточноевропейская фраза.) Фаркаш называет эту информацию ценной. Агент был внедрен в компанию, однако по семейным обстоятельствам он не может участвовать в каждой встрече. Четверо карапузов мешали ему становиться мразью! Но зачем же все время так грубо, ведь в конце-то концов задача искусства — показывать сокровенную красоту мира, нес па?[63] [Идиотская шутка.] Скажем так: тормозили инфамию. Задание: (…) При случае пригласить Б.-Б. и Ахмеда к себе на квартиру, о чем предварительно поставить в известность нас. Мероприятия: Происхождение М. X. проверяется. Все имеет свои последствия.
22 июля 1960 года
Из донесения, «не представляющего особого интереса», выясняется, что тем временем умер дедушка. Даже этого — возможности попрощаться с дедом — он не смог добиться от новых своих друзей! Затем длинный пассаж о Б.-Б., который поделился с ним, при каких обстоятельствах познакомился с Ахмедом (в кафе сидела компания арабов, и Б.-Б. помог им с английским.) На словах агент сообщил, что, по его впечатлениям, Б.-Б. — гомосексуалист. Никаких доказательств он привести не может, просто у него такое чувство. Мы уже и о чувствах докладываем? О подобных наклонностях Б.-Б. нам докладывал уже и агент под консп. именем Удварди. Лично я, ребята [okay, gays[64]], догадался об этом уже довольно давно…
Много конкретных заданий в связи с Б.-Б., который при поддержке Ахмеда собирается ехать в Египет преподавать венгерский язык.
[Вчера — тожественный концерт Куртага и Лигети. Такой вечер способен чуть-чуть приподнять страну. В антракте кто-то поздравил с книгой, добавив: Завидую. Это чему же? Что у тебя такая фантастическая семья. Один отец чего стоит!.. Ну, это мы еще поглядим, пророчески — и очень тихо — ответил я.]
29 июля 1960 года
Все в порядке, дела идут, контора пишет. Во время беседы значительных тем не касались. — Пока я там находился, постоянно крутили магнитофонные записи с танцевальной музыкой. (…)
Как видно из донесения, Б.-Б. и Ахмед от идеи выехать поначалу в ОАР отказались. Интересной деталью мне представляется — ничего интересного.
16, 26 августа 1960 года
В погоне за М. К. — сыном бывшего премьер-министра (да тут все сыновья бывших премьер-министров! мог бы сказать мой отец, тот, который остался в романе, с.; из-за с., а также от великого своего ума я делаю заключение, что все-таки что-то бесповоротно кончилось, ж. с.). Он дошел до того, что без предупреждения (ну и хам!) явился к нему домой, где застал только жену М. К.; хозяин с 8 утра до 11 вечера работает на речном трамвае. Она пригласила меня заходить еще, можно с детьми. Ну уж нет!!!
Наблюдая, как появляются и исчезают мотивы, как отца заставляют бегать сегодня за этими, завтра, словно забыв о них, совсем за другими, никак не скажешь, что действие направляет уверенная рука.
М. п. у.: Вопрос — до какой степени разложился отец? Неужто до мозга костей?
В связи с «Гармонией» я много распространялся о силе и красоте документа, о том, какими ошеломляющими могут быть старые, пожелтевшие бумаги. — Честно сказать, эти новые тоже ошеломляют. Только, в отличие от них, исторические документы еще и красивы; даже если в них говорится о так называемых «нехороших делах», они всегда знаменуют богатство Творения. А эти, что, разве не знаменуют? Знаменуют, конечно. Но все же они безобразны. Тяжелые, скользкие, мрачные, безобразные, ущербные и безысходные. [Однако выбора нет. Если те документы я признаю красивыми, то и эти должен признать. Тяжелыми, скользкими, мрачными, безобразными, ущербными, безысходными — и красивыми.]