Задание: По возможности вместе с Мамочкой отправиться на бридж. — Я так и вижу, как моя мать отнекивается, но старик мобилизует все свое [фаллически] неотразимое мужское обаяние и в мгновение ока уламывает ее, и тогда моя мать, раскрасневшись, начинает собираться, красит губы (фуфырится, как мы говорили), рассеянно инструктирует нас относительно ужина, но эта ее рассеянность не мешает нам видеть то, что видеть нам доводилось нечасто, — насколько они, мои мать и отец, гармоничная пара. Тут я вычеркнул одно ругательство; с., это вычеркнуть я не смог.
В ходе беседы следует затронуть историю с валютными махинациями И. Й и Г. А., о которых писали в газетах. Они вкладывают ему в уста свои слова. Может, он и дышать обязан по их инструкциям? Я недоуменно трясу головой.
Задание заключалось в том, чтобы навестить семью Д. К. Позднее я (про себя) даже обижался на Мамочку: зачем она оставляет старика одного, почему не ходит с ним в гости или, horribile dictu[65], в корчму. Но разве это было возможно? То Ахмед, то вдруг Помаз, почему именно Помаз, почему сейчас, старику явно приходилось что-то сочинять, выкручиваться, и мать, разумеется, понимала, что он ей лжет. — Он докладывает о том, что в гостях у К. был как раз Иштван Табоди[66] (какое впечатление произвела на меня в начале 1990-х годов встреча с этой «живой легендой католического сопротивления»), чему Фаркаш рад; агент, в соответствии с указанием, инспирировал обсуждение дела Г. А. о контрабанде валюты. У меня сложилось впечатление, что супруга К. к этому делу отношения не имеет, что, кстати сказать, подтвердила и П., по мнению которой жена К. «слишком умна для того, чтобы заниматься подобным идиотизмом». (…) П. была весьма обрадована моим последним посещением ее дочери и внука (М. К.-младшего) и просила меня навещать их и впредь, так как я успокаивающе подействовал на ее дочь, которая очень переживает из-за ребенка. — Да, отца моего любили, и вполне заслуженно.
Внезапно — ощущение было такое, словно в сердце, в нутро мне вцепилась ледяная рука, — я осознал одну вещь: эти так называемые «хорошие», «порядочные» фразы отца в его донесениях возникали не оттого, что он пытался не навредить, помочь людям, попавшим из-за него в беду, а просто потому, что он был искренен. [Выходит, и это качество я унаследовал от него…] Он был искренен по отношению к своему куратору. А может, и нет — просто писал все подряд. Он пишет: Z невиновен — потому что он думал, что Z невиновен. И все. Если бы он думал, что Z изменник, то написал бы: изменник. Просто Флобер. Нет, скорее Стендаль.
Выхожу перекусить. Тесемкой от папки из конспиративных соображений прикрываю номер дела. Стилизую свой страх, но удается это только наполовину.
У меня с собой бутерброд с маслом и зеленой паприкой, полдник, как в школьные годы. Я жую, расхаживая за расположенным неподалеку рынком, как будто от кого-то прячась. На улице есть не положено, слышу я голос Мамочки. Бутерброд немного великоват, скажу Гитте, чтобы разрезала бутерброды пополам. [А почему бы мне не делать этого самому?] Или отрезала куски поменьше.
9, 23 сентября, 7, 14, 25 октября, 4, 11 ноября, 2, 29 декабря 1960 года
[Летит крылатое время, и тащится вслед за ним — от донесения к донесению — мой отец.] Меня вновь поражает красота его почерка. Поражает, как точно, красиво расставляет он запятые. В прошлой жизни вопрос пунктуации я считал вопросом этическим. Выходит, я ошибался.
Бридж у А. С., общение на английском. Язык как хранитель нравственности: …разговоров на политические темы не было, и сам я ничего подобного не инициировал, поскольку — по просьбе А. С. — вынужден был сконцентрировать все внимание на том, чтобы исправлять (достаточно многочисленные) языковые ошибки. В интонации этого донесения я улавливаю некий новый оттенок, некий новый, самоуверенный акцент, подчеркивание противостояния «мы — они» (только с обратным знаком, не с тем, к которому мы привыкли). …однако никаких признаков противозаконных связей мною обнаружено не было. Как будто он стоял на другой стороне. А впрочем, так оно и было: стоял.
Агента проверяют с помощью другого агента — под конспиративным именем «Марго». Что еще за Марго? Женщина? Близкая подруга? Да какое мне дело!
Ничего не значащие (для меня) донесения о семье Й. П., о жене Д. К., в связи с нею — о каком-то деле по поводу чеков IKKA[67], поскольку граф А. Ш., тесть Д. К., регулярно посылает деньги бывшим своим подчиненным. Надо отметить, что Й. П. я застал в крайне тяжелом состоянии, он, несомненно, узнал меня, но, издав (sic!) пару слов, тут же с хрипом заснул. — M-да, писательская жилка тоже явно «хрипит». Агент должен посетить М. К., визиту придать семейный характер, для этого взять с собой сына. Тут, честное слово, я покраснел. О семье Б., о нашем дяде Д. Б., о тете Д. П. и — устно — о Жигмонде Сечени, у которого следует поинтересоваться, когда выходит его новая книга, но это так, для отвода глаз, на самом же деле необходимо узнать, с какой целью тот едет в Вену.
В читальный зал вошел мой знакомый, мы оба содрогнулись. Что значит страх.
<Мне приходит на ум (или, скорее, м. п. у., не знаю), что надо бы рассказать моему другу о том, как помогает мне в этой работе — и это действительно так — то, что я постоянно думаю о нем, представляю, что он сказал бы, и от этого — и в представленной себе сцене, и реально, за письменным столом, — начинаю плакать. Работа закончена примерно наполовину, резервов осталось немного. Сон лишь тогда глаза мои смежит, когда придет конец мученьям. И мы отправимся на неделю, скажем, на остров Мадейра, откуда я вернусь родившимся заново. Рождаться заново мне никогда не хотелось, в моих планах этого не было.>
В связи с А. С. — длинное донесение о каком-то письме по поводу отравления голландским маргарином, разобраться в котором я даже не пытаюсь. Разговоров на политические темы не было, а когда С., как хозяин дома, выступил с пропозицией — его словечко, мои братья тоже им пользуются — послушать по радио венские новости, общество единодушно от этого отказалось.
Небольшая записка «Родственники моей жены», упомянуты все, начиная с Мамили, Бабики, семьи дяди Питю и кончая тетей Шари из Хатвана, у которой я не раз отдыхал на каникулах и в Хатване, и в Марцалли, где однажды во время купания мне в икру впилась пиявка, я смертельно перепугался, а тетя Шарика, в черном блестящем купальнике, стала громко не смеяться даже, а хохотать; подсыпав пиявке соли, она сняла ее с моей ноги и прилепила себе на бедро: Кушай, лапочка, кушай! Не женщина, а черт в юбке. Никаких заданий в связи с упомянутыми лицами агенту не поручили. Мероприятия: Провести проверку указанных лиц. Мерзость ширится.
Задача заключалась в том, чтобы — по возможности вместе с одним из моих сыновей — какие, на хер, мы тебе сыновья! — едва не кричу я, но ведь это правда, мы его сыновья; поразительно это его уточнение, он, как школьник, словно бы пересказывает домашнее задание навестить семью М. К.-младшего. 3-го числа сего месяца вместе с четырехлетним сыном etc. Значит, это Марцика вляпался. Ну и скучал же он там, наверное. А мать моя изумленно спрашивала: Зачем вы тащите с собой бедного ребенка? На что отец, смеясь по-мальчишески: А затем… что пора ему мир повидать! Очень важно, что и во второй раз агенту оказали радушный прием. (…) Наш агент будет брошен в действие против М. К. Брошен в действие, тоже мне, секретное оружие; мой фатер как Фау-2. К. проверить по месту работы. По возможности подключить сетевое обеспечение.
Он пытается провоцировать Э. Б., и, когда тот, к примеру, осуждает политику США, агент заявляет, что такие вещи можно прочесть и в «Непсабад-шаг», кому это интересно, на что Э. Б. ответил, что в данном вопросе позиция его совпадает с «Непсабадшаг». Наблюдатель не просто наблюдает, но и меняет жизнь тех людей, за которыми он наблюдает, что видно буквально из каждого стукаческого донесения.
Продолжается сетевая проверка агента. Правильно, так и надо.
А это еще что за бред? Задание (печатать не надо): Навестить Б.-Б. В ходе беседы упомянуть, что один из родственников был у гадалки, но не удовлетворен результатом и ищет теперь другую. Если Б.-Б. кого-то предложит, сказать, что предложение передаст. Задать Б.-Б. вопрос о надежности прорицательницы. Проявить интерес к ее личности.
[Вчера в Чакваре, «древнем фамильном гнезде», читал главы романа. Прекрасные отзывы об отце, фотография былой футбольной команды, на которой отец — вылитый Мицу; мой отец как мой сын. Пожилой, примерно моего возраста, человек в спортивном костюме упрекает меня, почему я не требую возвращения некогда отнятых богатств — земли, леса, шахты, особняки, замки, считает он, загибая пальцы. Я легкомысленно ссылаюсь на существующие законы, но это не производит на него должного впечатления, он полагает, что все это ерунда и нечего тут тянуть резину. На что я в более резкой форме заявляю ему: но ведь тогда либо он — либо я. Если я получу прежние владения, то у него не останется ничего. И вижу, как он согласно кивает, чего ж тут не понимать, он готов вернуть мне поместье — вместе с ответственностью. Заметно, что свобода его тяготит, и многие — пусть не он лично, но чуть ли не все село — помнят, что «тогда» все было в порядке. Этого порядка и хочет от меня пожилой человек, рассчитывая, что я буду для них «добрым графом». Хватит, меня уже записали в почетные гои, теперь быть почетным графом? Убежденный республиканец, я осторожно намекаю им, что графские привилегии — чистый анахронизм, но сельчан это не убеждает. Свобода, равенство, братство, кисло восклицаю я и приступаю к раздаче автографов.]