как сказано было поэтом («Есть одна женщина», стр. 8), правда, по другому поводу.
По мнению П., супруга К. виновата в своей беде сама. И. П. приглашает его на бридж, что тут же становится его очередным заданием. Кроме того, нужно спровоцировать М. К. и т. п.
8 июня 1961 года
[Снова весь алфавит.] В ходе разговора с К. был упомянут факт, известный мне и до этого, что Ж. С. до освобождения был «крупным игроком»; но теперь ему тоже приходится играть по мелочи, сказал К. и предложил подключить меня к партии, просто чтобы поупражняться. Игра в карты — уже задание, агент должен сказать Ж. С., что он мог бы перевести его книги на западные языки, предложить ему свою помощь. Вот где тотальная деконструкция. Все вокруг него рассыпается и теряет свой смысл.
6 июля 1961 года
Квартира Херцега. Значит, его уже приглашают на конспиративные квартиры. Тетя Д. рассказывает, что К. получила 5 лет, А. И. — 4, X. В. — 3. У меня сложилось впечатление, что строгость вынесенного приговора весьма удивила их. Здесь — из драматургических соображений — следовало бы заплакать, но мне уже не до того.
Агент посетил также квартиру М. К., чтобы поговорить с ним о матче Венгрия — Австрия, но К. не оказалось дома. Жена его рассказала, что он действительно был на матче — билет для него достал один из его племянников, сын — К. К. Вот и здесь четко видно, что доносчик вредит всегда, в любом случае. Казалось бы, совершенно нейтральная и пустая фраза, благонамеренный агент делает вид, будто сообщает им нечто, на самом же деле он водит этих кретинов за нос. Но посмотрите, что пишут кретины: Часть донесения, касающаяся М. К., имеет оперативную ценность. М. К.-младший был на матче с каким-то немцем или австрийцем, но его жена утаила это от Чанади. Данное обстоятельство делает подозрительными обстоятельства К. Вот и все (зато каковы стилистические перлы!).
Еще одна любопытная фразочка: Чанади ослабляет то обстоятельство, что в его присутствии люди воздерживаются от разговоров на политические темы. Это подозрительно, но проверить данное подозрение пока что не удалось.
Кроме того, агент докладывает, что его навестила Элеонора Шварценберг из Вены. Тетя Элли, отлично играла в шахматы. Она поинтересовалась, что мне известно о процессе по делу священников. (…) Я рассказал ей то, что известно из венгерских газет. — Она сообщила, что моя сестра хотела бы пригласить на лето одного из моих сыновей. Это обо мне, тысяча чертей и… вашу мать! Поездкой она осталась довольна (таможня, обслуживание, питание).
В читальный зал вошла импозантная дама, 10.41, лет шестидесяти пяти, то есть в 1961-м ей было лет 26. Вполне могла бывать в той самой компании, за которой следил агент. Кругом одни жертвы.
Наверное, это самозащита, но я все меньше отождествляю этого человека со своим отцом. Да поймут меня правильно: я вовсе не отрекаюсь от него, просто чувствую, как этот робот-стукач и мой Папочка начинают во мне раздваиваться. Это подсказывает мне моя рука, которая все реже пишет «мой отец» и все чаще — «агент». Душа и сердце (+ чувство стиля) ищут лазейки, им хочется выжить. [Теперь я снова вижу его целиком, нераздвоенным. Презрения к нему я не чувствую, хотя знаю, что презираю. Но чувствую я другое: сожаление, жалость, благодарность, сыновнюю любовь. Бедный Папочка — вот что я чувствую. Накатывают с., но я сдерживаюсь, этому я уже научился, нельзя же все время плакать.] <Нет, чувствую и презрение. Только чувства мои все больше атрофируются. Атрофируется личность моего отца. — Ну хватит… Дождемся конца. Которого нет.>
13 июля 1961 года
Из-за проблемы с ключами в квартиру попасть не удалось, хи-хи: «Где ключи? У Фери» («Производственный роман»), поэтому разговор состоялся в одном из ближайших кафе. Поскольку обычно агент пишет донесения на квартире, пришлось ограничиться устным докладом.
Внезапно на меня накатывает волна тщеславия и гордыни: если все это я напишу, опишу как следует, книга будет не только о моем отце и т. д. Правда, мне чуточку страшно за мою жизнь. (Хотя в принципе, чисто писательская ситуация, до моей личности никому никакого дела. И все-таки ситуация сложная. Неуютная.)
21 июля 1961 года
Ну вот и ключи обнаружились! [Опять азбука.] Б., С., П., Й. П. с компанией, донесение о настроениях в обществе в связи с берлинским кризисом: жена П. как раз в это время получила извещение о штрафе в размере 10 тысяч форинтов и ни о чем, кроме этого штрафа, говорить не хотела, плевала она на Берлинскую стену. [Стены еще не было.] Задание заключалось в том, чтобы поговорить с работником пристанционного буфета И. П. — даже кирять ему приходилось по приказу! Мой отец — прямо как Чурка. [Нет. Чурка — в качестве стукача — несомненно, талантливее.] Задание: Навестить Э. Б. здесь другим, интеллигентным, красивым почерком и другим пером вписано: (= осв-ль под консп. именем «Магда»), из христианского среднего класса.
28 июля 1961 года
Кроме того, задание состояло в том, чтобы в кафе «Самовар» случайно встретиться с Э. С. Я вошел туда, как бы не ожидая встретить там кого-либо из знакомых, и «с удивлением» обнаружил его у кассы. Похоже, он начинает испытывать удовольствие; еще один шаг!
2 августа 1961 года
10-11 ч., квартира Херцега. Сообщаю, что при моем посредничестве мои родственники собрали сумму в валюте, соответствующую 10 тысячам форинтов (11 047 шилл. [?]). 31/VII деньги, поступившие на мое имя в Венг. национальный банк, мною получены и переданы супругам П. Они были растроганы и не знали, как отблагодарить меня за столь успешное содействие.
Это бред! (Но приходится верить.) Подлость под личиной братства. Как говорит режиссер Готар: Если нечто подобное я включу в свой фильм, то никто не поверит. Однако на этом день еще не кончается. Провел внеочередную встречу с агентом. Передал загранпаспорт для его сына. Я задыхаюсь, мне нечем дышать. А мы-то всегда считали и говорили, что время от времени кто-то из нас получал возможность выехать за границу, так как прочие оставались у них в заложниках. Это был более героический вариант, чем тот, что открылся сейчас. Чтобы гэбэ заботилось о совершенствовании моего немецкого!..
Пришлось походить, я не мог усидеть на месте. Как брутально подтвердилось теперь, о чем я, бывало, говорил и раньше: то, о чем я пишу, я узнаю в процессе письма.
9 августа 1961 года
(Однако как участились встречи. Но теперь — уже? — мне его не жалко.) Агент рассказывает всем знакомым, что его сын едет в Вену. М. К. поинтересовался, была ли у меня протекция при получении заграничного паспорта. Я категорически это отрицал, сказав, что подобные вещи — всего лишь часть тактики, направленной на то, чтобы держать людей в неопределенности, т. е. на то, чтобы невозможно было предугадать, кто получит, а кто не получит паспорт. Агент ведет политические разговоры с К., который, в частности, заявил, что если в Советском Союзе через двадцать лет все услуги будут бесплатными, то мы в лучшем случае можем рассчитывать на бесплатные похороны.
Отношения с К. укрепились, внедрение можно считать законченным. (Замечательно, мой отец — как рационализаторское предложение.)
И на тебя стучали? Нашел что-нибудь интересненькое? И теперь кайфуешь? — бросается ко мне А. К., я даже не заметил, как он вошел, чуть концы не отдал. Никак не могу привыкнуть к этому своему страху. Не сердись на меня, старина, что я озабочен теперь лишь тем, чтобы ты не увидел, что, собственно говоря, лежит на моем столе.
18 августа 1961 года
Разговор с И. П., тема та же — моя поездка. Curriculum vitae (фрагмент): В юные годы играл немаловажную роль в качестве коммунистической наживки. П. интересуется, надолго ли едет ребенок. …я отпускаю его до начала учебного года, учитывая, что, кроме него, у меня еще трое сыновей, которых я не хотел бы лишать такой же возможности. Как «заботливый отец», я высказал надежду, что за время этой поездки, несмотря на обострение берлинского кризиса, не произойдет ничего чрезвычайного.
До чего же противно его лукавство. — Агент набирает очки. Как настоящий постмодернистский автор (с постмодернистами как с евреями: постмодернист — это всякий, кого мы так называем, либо тот, чья мамаша была постмодернисткой), он замешивает вымысел на реальности, конструирует подлинные ситуации, в рамках которых дает полную волю фантазии. По тону он — все в большей степени — соучастник. «Как заботливый отец» — подмигивает он офицеру-куратору.
<26 августа 1961 года
Казнены Ласло Никельсбург, Лайош Ковач и Иштван Хамори, осужденные на процессе по делу повстанческой группировки с площади Барош. Это последние из казненных в рамках возмездия за 56-й год. Можно давать отмашку эпохе Кадара!>
29 августа, 12, 20 сентября, 5, 12, 19, 26 октября, 9, 23 ноября, 7, 10, 28 декабря 1961 года
По словам жены П., Д. К. «обвиняет» Табоди в том, что он впутал в это дело его супругу; на что я заметил: сука не захочет, кобель не вскочит. Действительно, его выражение.
А. С., Д. Б., X., Y., Z., трудовые будни агента. На мой вопрос мне рассказали, что А. С. ухаживает сейчас за двадцатилетней Р. Д. (?) Имена подчеркнуты красным. Сверх задания докладываю, что 18-го текущего месяца меня посетили Д. Б. и — независимо от последнего — супруга Й. П. и проч. Последнюю фразу я переписываю потому, что в заключенном в тире уточнении узнаю собственную манеру. Это больно.
Задание: Организовать совместное посещение матчей с М. К., препятствующие этому семейные обстоятельства устранить. Сказали бы мне, и я бы их устранил… Ведь я так любил ходить с ним на футбол — на стадион «Фради» на проспекте Юллёи…