Ах, значит, разминка, понятно. В данном случае нужны оперативные меры, которые бы способствовали личной встрече.
У Р. агент интересуется, не едет ли в Вену какой-нибудь надежный знакомый. Она ответила, что ни надежных, ни каких других знакомых, которые бы ехали в Вену, у нее нет. Между тем сама она собирается туда по интуристовской линии. Его предложение зайти как-нибудь к ней домой «для спокойного разговора» она приняла с радостью. Перед возможным визитом агента необходимо подробно проинструктировать относительно проведения направленной беседы.
Докладываю сверх задания, что мне звонила жена Д. К. и просила при случае навестить их. По ее словам, кто-то донес на ее прислугу, которая за прошедший год продала по ее поручению шесть плащей «болонья». Один из плащей она получила от Матяша Эстерхази, хи-хи, который заверил ее, что таможенные сборы за плащ им оплачены. При этом она предупредила Матяша Эстерхази, что, если в милиции возникнет вопрос о пошлине, она назовет его имя. Эти несколько строк — квинтэссенция кадаровской эпохи [Было ли это опасно, не знаю, наверное, не очень. В принципе, может, и было, но не было принципов, а в такой ситуации все, что угодно, могло иметь какие угодно последствия — в принципе; мир, в котором мы жили, начинал становиться весьма и весьма практичным, принципы больше не руководили практикой, но — на практике — все-таки постоянно ей угрожали (стр. 562)], — и все это, относящееся к упомянутой квинтэссенции, подано в ужасающем (как практически, так и теоретически) обрамлении стукаческого доноса.
Какое уж тут европейское мышление — оно накрылось плащом «болонья»!
О дальнейшем развитии событий он будет информировать нас по телефону. Мы, кстати, иногда замечали, как он шушукается с кем-то по телефону. Не знали, как это объяснить, но зрелище было не из приятных. Потом, под влиянием матери, решили, что в деле замешаны женщины. Что могло быть и правдой.
Пространная нелепица о его младшей сестре, которая направляется в Венгрию из Вены, о том, где она в данный момент находится, какие-то недоразумения, телефоны, даты. И снова детективно-романтическая фраза: Помимо хозяев дома, присутствовал также Матяш Эстерхази. Зачем он так пишет? С одной стороны, это красиво, ибо справедливо, что агент закладывает и самого себя, а с другой стороны, наивно предполагать, что Поллачек без него ни за что бы не догадался, кто там еще присутствовал. Ну хватит.
По ходу дела домой вернулся сын Н. К., военнослужащий (я знаком с ним), и выразил бурный протест против того, чтобы в их доме присутствовала иностранная гражданка, да еще «графиня Эстерхази».
Донесение направлено в отдел военной контрразведки г. Тата.
По моим сведениям, в выходящей с этого года газете «Budapester Rundschau» работают, среди прочих, Й. Ш. и Матяш Эстерхази. Похоже, агент и вправду переживает флоберовский период… О, прости, дорогой Гюстав! Й. Ш. на эту должность устроил агент — из низменных побуждений, чтобы тот постоянно был в «поле зрения».
В связи с поездкой агент стучит на самого себя, что, с одной стороны, поразительно, а с другой, безопасно, поскольку не кто иной, как агент, гарантирует моему отцу возможность дальнейших поездок: сколько я знаю, она договорилась со старшим братом (то есть младшая сестра договорилась с братом, Матяшем Эстерхази, то есть с тем самым Матяшем, который, между нами говоря, и является субъектом высказывания, — все это могло бы сойти за шутку, если бы не являлось всем чем угодно, но только не шуткой) о том, что, если возникнет необходимость выехать за границу, он должен предварительно поинтересоваться относительно «беспокоящего его» состояния здоровья кого-либо из его родственников, после чего сестра подтвердит «недобрые» вести и поторопит его с приездом, — и все это потому, что в Вене распространился слух о новых ограничениях на выдачу загранпаспортов.
Он должен отправиться к Р., а также на Будапештскую международную ярмарку. Ну что же, вынюхивай дальше!
Я посетил названную в ее табачной лавке на пр. Юллеи. Она с радостью показала мне почтовую открытку, которую сын (вместе с дамой, по имени Рики) прислал ей с берега Вёртерзее.
Через почтовый контроль материал не проходил. Задание: Встречи с Р. пока прекратить.
О ярмарке ничего интересного. Донесение о К. Н. — скукота. Однако Поллачек смотрит на это иначе. Агент сообщил о К. Н. важную оперативную информацию. Эти данные позволяют предположить, что объект наблюдения связан с французской разведкой. Вот те раз! Только этого еще не хватало — нагадить великим державам… Прошу позаботиться о моей вдове и бедных сиротах! Как преподаватель венгерского языка он принимает экзамены во французской школе. Ну понятно… В 1966 году он принимал экзамены также и в Будапеште. Весьма любопытные наблюдения.
Наконец нашлась комбинация, оперативный трюк: И. А. и агент одновременно получат вызов в Отдел загранпаспортов. Естественно, им придется заговорить друг с другом. …я пригласил ее посетить при случае находящийся рядом с нашим домом пляж, на что она никак не отреагировала. Покончив с делами, агент предложил пообедать вместе, но она отказалась, тем не менее на этом он не успокоился: поскольку у меня еще «было дело» на улице Каролина, я проводил И. А. до клиники на проспекте Дароци. (Обратим еще раз внимание на кавычки — элегантный и стилистически эффективный прием!)
Поллачек был доволен, но совсем иначе отнесся к этому его шеф с неразборчивой подписью. Тов. Поллачек! Поведение агента считаю неправильным, он вел себя слишком настырно, выдвигал одно предложение за другим, хотя понимал, что все это бесполезно. Прошу сделать выводы.
И они их, конечно, делают, с Поллачеком на пару…
<Завтра несу первые две тетради Гизелле. Что будет? По ней попытаюсь отследить, какая будет реакция. По этой причине работа сегодня идет через пень-колоду. И все время я думаю только об этом: что будет, что будет?>
[И опять м. п. у.: сожрать все эти четыре досье по листочку; и никогда никому ни слова. Наверное, жидкости много потребуется. Минералки с газом. А совести своей я сказал бы: давай оставим в покое усопшего, он и так настрадался, и вообще, ведь в романе, по сути (?!), все есть, все его слабости и грехопадения; и оставим в покое живых, которым публикация причинит массу новых страданий, а зачем? чего ради?! Ты — не ангел с мечом! Это точно… Покроем прошлое пеленой, что не значит, будто мы его спрячем, оно будет видно и через пелену, мы сможем его увидеть, если захотим, но не в такой непосредственности, не в таком убийственно жутком виде; так успокаивал бы я свою совесть. И со временем она успокоилась бы.]
4 июня 2000 года, воскресенье
Неделя книги, отец идет нарасхват. Подходит один из бывших соучеников отца — хотел бы поговорить со мной. Хорошо. Он растроганно смотрит на меня: Вылитый отец, говорит он. Меня одновременно охватывают гордость и желание вцепиться ему в глотку.
Ну вот я и изгнан из родного отца. Из отцовской земли. (Не это ли настоящая, окончательная национализация? Утрата последних моих привилегий?) <Будь я современником Пала Эстерхази, то написал бы еще один цикл песнопений или молитвенник — про отца. Но я, наряду со всем прочим, всего-навсего современник самого себя.>
Легкие, порхающие на ветру летние платья — легкие, безответственные, дионисийские ощущения. — Красиво сказал, маэстро!
6 июня 2000 года, вторник
На улице жарко, отправлюсь на службу. В газетном киоске продавец предлагает не покупать у него трамвайные билеты, а ездить «зайцем». В случае же прокола диктовать контролерам адрес премьер-министра Орбана. Самый лучший метод. До 1998 года — адрес Хорна, теперь — Орбана. Но я отвечаю, что не согласен с ним.
Вчера кто-то из окрестных жителей попросил меня подписать несколько экземпляров «Гармонии». И состоялся у нас фантастический диалог. Он шутя говорит мне:
Вот хохма была бы, если бы вы сейчас давали автограф бывшему стукачу.
Кому-кому? — не врубаюсь я и хватаю ртом воздух.
Ну если бы я, например, в свое время был стукачом…
А я, бляха-муха, — сын бывшего стукача! — подумал официант и любезно раскланялся (стр. 569).
Другой любитель автографов попросил меня написать: «Продолжение следует». И явно не понял торжествующего выражения на моей роже. Непременно, обнадежил я его, будет и продолжение! — таким тоном, как будто хотел сказать: будет еще вой и скрежет зубовный! Я не чувствовал, что солгал ему, скорее пережил это как игру.
Указанное лицо я намеревался посетить на квартире, но мне не открыли дверь. Из таких фраз состоит его жизнь. М. К. с семьей отдыхают. Супруга В. П. рассказывает о семье Д. К.: необходимую сумму, которую следует заплатить государству за разрешение на эмиграцию, они собрали. Р., как обычно, жалуется ему, что сын ей не пишет. О дяде М. и его семье (из Парижа) — мелкий эпизод, случайная информация: в селе Алшо-Гёд у них до сих пор было несколько земельных участков, они их продали. Поэтому недостатка в форинтах не испытывали. Агент раздает оценки и похвалы. На здешние условия он смотрит реально, например рассказал мне, что его отец (…), которому теперь 82 года, до сих пор мечтает о том, чтобы вернуться хозяйствовать в Венгрию, что, по его мнению, абсолютно исключено.
Р. получила заграничный паспорт (поездка с туристической группой в Вену). Информация проверена по линии Интуриста. Интересно, как это пронизывает все общество… Что пронизывает? Да вся эта мерзость, начиная от предательства и кончая стремлением выжить. Компромисс с властью после 1956 года заключили не отдельные личности, а общество в целом, и только как следствие этого — отдельные личности. Кто-то в меньшей степени, кто-то в большей. Но все. Кто-то, может быть, заключил нулевой компромисс, но все-таки заключил.