накатило. Причитания где-то сбоку. Я вскакиваю на ноги и, отчаянно скребя ногтями по зудящей ладони, иду прочь. Попутно аккуратно выронив под ноги старушке, хлопочущей над завалившимся на бок мужем с посиневшими губами, пузырек нитроглицерина…
Так что лучше уж покупать. Благо деньги у меня есть всегда– я их, если разобраться, и теряю-то чаще всего. Хорошо еще, что сейчас в ходу легкие бумажки. С какими-нибудь связками раковин или металлическими прутьями я бы намаялась… Что я еще теряю? Ох, да почти все, что может срочно понадобиться человеку в большом городе. Другими словами – почти все вообще. Ну, навскидку за последнее время.
Зонтик. Когда идешь устраиваться на очень-очень нужную работу, опоздать из-за ливня совершенно недопустимо. Равно как и предстать перед потенциальным работодателем с размазанным макияжем, в мокром костюме и с уничтоженной прической, стоившей двух часов в парикмахерской и едва ли не полторы стипендии.
Перчатка (левая, женская, из черной кожи) и варежка (правая, детская, вязаная). Смешной лопоухий паренек никак не мог найти повод заговорить с соседкой по подъезду, и вернуть ей пропажу было очень кстати. А родителей, бьющих детей из-за такой ерунды, я бы сама отлупила как следует!
Билет в модный клуб на концерт группы «Снусмумрики». Я про такую даже не слышала, а девчонка полгода на завтраках экономила. И лишить удовольствия бедняжку только из-за того, что какая-то мразь бессовестная всучила ей подделку?
Шнурок круглый, черный, от мужского ботинка. Развязался у мужчины, который ехал покупать собаку– мечту всей жизни. Тот стал завязывать, да от волнения потянул чересчур сильно… В общем, я решила, что этому одинокому балбесу, который, несмотря на сорок с хвостиком прожитых лет, до сих пор верит в глупые приметы, никак нельзя разворачиваться в направлении дома. Пришлось срочно организовывать «перст судьбы».
Самый необычный? Надо подумать. Может, яркий кленовый лист, который я подобрала в парке у Джамгаровского пруда и зачем-то тащила через весь город, вызывая улыбки людей в метро и на улице? Видимо, очень уж романтично выглядела: одетый с иголочки надменный тип с большим кофром на плече замер как вкопанный, а потом догнал меня и стал многословно уговаривать на короткую фотосессию. Я честно попозировала ему в сквере на Гоголевском бульваре минут пять, заранее зная, что ни один из снимков не получится. Потом отклонила предложение выпить кофе и распрощалась, сунув в карман визитку с золотым обрезом. Последнюю я аккуратно потеряла спустя пару часов перед очень эффектной и еще более робкой девушкой, в глубине души мечтающей о карьере фотомодели. Говорят, сейчас ее снимки украшают ряд не самых последних «глянцев». Алист… Лист был потерян еще раньше, где-то на Ордынке. И какая-то дама, то ли дизайнер, то ли модельер, выскочила из блестящей машины и полезла за ним в лужу, приговаривая: «Вот оно! Тот самый переход, да!»
В общем, проще сказать, чего таким, как я, нельзя терять никогда: живых существ и вещи, которые нужны для зла. Хочется считать, что из всех правил бывают исключения, а понятие зла всегда относительно. Так вот, относительно оно лишь для людей. Я же твердо знаю, что никаких исключений нет. Есть лишь нарушенные правила и их последствия. И свидетелем тому – мое пятно.
Когда-то давно я могла с легкостью пересекать границы не только Москвы, но и государства. Не часто, конечно, и ненадолго. Во-первых, хотя в городе я и не одна, забот всегда хватает. Во-вторых, для урбаниды оказаться в чужом городе хоть и познавательно, но не очень комфортно. Без связи с родным местом чувствуешь себя… неполноценной слегка, что ли? Подслеповатой, глуховатой и несколько заторможенной. Опять же, для создания чего-либо вне Москвы сил я тратила куда больше, а восстанавливались они куда дольше. Но в тот раз…
Хотя прошло уже немало лет, в моей памяти до сих пор– пороховой дым, взрывы, рушащиеся дома. Ломаный красный кирпич с оспинами от пуль и осколков, кровь, выглядевшая на нем… все равно, как кровь! Озверевшие люди в серой форме, раз за разом идущие на приступ, и я, неслышно пробирающаяся по закоулкам крепости, ряды защитников которой редеют с каждым днем. Глотающая слезы от невозможности вмешаться и что-то исправить, теряющая то флягу с водой, то бинт, то горстку патронов… Те патроны до сих пор жгут мне руки. И по сравнению с этим ощущением то, после созданного нитроглицерина, и впрямь всего лишь укус крапивы. А когда я, наконец, вернулась домой, то поняла– все. Не будет больше «отпусков». И это– не наказание. Точнее, не совсем наказание. Мой город поступил со мной так, как поступает с ребенком строгий, но справедливый родитель, когда тот демонстрирует, что не дорос до купленной ему вещи– забирает ее. При этом у меня пропала не только способность, но и желание покидать Москву. Надолго? Навечно? Не знаю.
Хотя была еще пилочка. Дешевая пилочка для ногтей с ярко-рыжей пластиковой ручкой, купленная в галантерейной лавочке на ВВЦ. Казалось бы, кому такая может понадобиться настолько, чтобы меня это заинтересовало? Но ведь заинтересовало же– купила, пошла в Ботанический сад (благо рядом), потеряла. И лишь пару месяцев спустя, из забытой в вагоне метро газеты, узнала о храброй девятикласснице Инне Морозовой. Той, благодаря которой и вовремя найденной ею пилочке для ногтей очередной Потрошитель не тронет больше ни одной девушки.
Чуть не забыла! Еще нельзя терять себя. Это уже не правило. Запрет. Естественный, как само мое существование в чреве города, древнего и юного одновременно. Как егожизнь, которая, не затихая ни на миг, пульсирует в моемсердце. И я даже не задумываюсь, что со мной будет, если однажды я нарушу этот запрет. Потому что не будет– меня.
Было массовое гуляние в честь какого-то очередного праздника. Шумный Новый Арбат на целый день превратился в пешеходную зону, заставленную сотней лотков с сувенирами, игрушками и сластями. Я бродила по нему с самого утра, теряя то леденец в яркой обертке, то монетку, то воздушный шарик в форме рыбки, веревочка которого очень удачно зацепилась за ветку безжалостно искромсанного куста. Незаметно наступил вечер, похолодало, всюду зажглись фонари. И тут я даже не услышала, а почувствовалабарабан, зазвучавший откуда-то со стороны Большого Афанасьевского переулка.
Не знаю, как назывался этот вид спектакля. Вероятно, что-нибудь специфически восточное. Семеро молодых ребят – две девушки и пять парней– в причудливых развевающихся одеждах и с раскрашенными лицами. За все представление они не проронили ни звука. Играли их тела– летали, совершали какие-то немыслимые кульбиты, приземляясь с кошачьей мягкостью и грацией, изгибаясь,– и все это было не громче шороха падающих в парке листьев. Лишь тихие комментарии самых непоседливых зрителей (все прочие молчали, завороженные разворачивающимся на их глазах чудом), да гипнотический рокот барабанов, в который иногда на высокой ноте вплеталось что-то нервно-струнное, да мечущиеся тени от факелов, закрепленных по углам импровизированной «сцены».
Еще один прыжок – почему-то он напомнил мне движение мышкующей в зимнем поле лисы,– деревянный меч «пронзает тело»,– падение– тишина– и…
Свист, крики, аплодисменты оглушили. Зрители бурно выражали свой восторг, спешили поделиться ощущением сопричастности, пока оно еще свежо. «Нет, ну ты видел?», «А прыгнула-то как! Я уж думал…», «Фантастика! Откуда они…», «Вот что по ящику показывать надо, а не сериалы ваши!»– звучало вокруг.
–Светка! Здорово-то как! А ты еще идти не хотела!
Стоящий рядом парень порывисто обнял меня за плечи, чмокнув в щеку. Его глаза за стеклами очков в тонкой оправе горели ярче факелов.
Я улыбнулась, не зная, что сказать. И тут же с огорчением увидела, как этот огонь гаснет, сменяясь растерянностью, а лицо парня медленно заливает краской стыда.
–Ой, простите, девушка…
–Ничего,– пожала плечами я и еще раз улыбнулась, пытаясь взглядом объяснить этому симпатичному бедняге, что все нормально. Действительно здорово, я бы тоже сейчас не прочь с кем-нибудь поделиться нечаянной радостью.
Не помогло.
–Извините,– еще раз тихо проговорил парень. В его лице явно читалась растерянность и какая-то детская обида.
–Света? Света, ты где?– выкрикнул он, лихорадочно озираясь, а потом отчаянно заработал локтями, выбираясь из толпы и одновременно пытаясь набрать номер на мобильнике. На меня он больше не посмотрел ни разу.
Во второй раз я наткнулась на него два дня спустя, в крохотной, но модной кофейне на Большой Никитской. Парень был слегка пьян и рассказывал сидящему напротив бородачу:
–…Еле нашел. Представляешь, сидит как ни в чем не бывало с какими-то знакомыми. В одной руке сигарета, в другой– «Секс на пляже»! Счастливая, веселая и довольная жизнью. Мне даже рта раскрыть не дала. Надоело, говорит, на эту муру пялиться, вот и ушла. И вообще, Гриша, она, дескать, хорошо подумала и решила, что ничего у нас с нею не выйдет. Дескать, гусь свинье не товарищ. Вот что мне теперь делать, а?
Приятель затянулся сигаретой и глубокомысленно изрек:
–Радоваться! Тебе, Санчо, такой комплимент сделали…
–Издеваешься?!
–Отнюдь. Поскольку гусь в этой паре явно ты. Сам прикинь, ну кто она такая? Подумаешь, Света Гонзалес, звезда эфира, мечта дебила… То есть, старик, я не тебя имел в виду, а…
–А я, между прочем, тоже не Бред Питт!– буркнул рассказчик, с отчаянием запустив пятерню в волосы.
Гриша раздавил окурок в пепельнице.
–Бред– это то, что ты несешь. Ты– Санчо Соколов, икона веб-дизайна! Твои работы через пару лет будут в институтах изучать, а от клиентов уже сейчас отбоя нет… Кстати, старичок, ты с Штейманом договор подписал?
Интересно, зачем я все это слушаю?– подумала я. Величественным жестом, подобающим моему теперешнему облику, подозвала официантку, расплатилась, оставив подобающе щедрые чаевые, и… осталась сидеть на своем месте.
–