ративно сжимаемый в тонких пальцах. Этот самый конверт, который она держала перед грудью, вздымавшейся, в честь торжественности момента, в глубоком декольте, настолько притягивал внимание, что отвлекал мужчин от внешности госпожи директора. Наконец Алла Аркадьевна картинным жестом извлекла драгоценную записку из бумажного футляра и начала называть имена счастливчиков, которым фонд выделил финансовую помощь для продолжения их ценнейших научных изысканий.
Андрей поглядел на доктора Шнайдера. Всего пятнадцать минут назад он обещал учёному полную оплату всех необходимых исследований и дальнейших «мероприятий», но было видно, как тот, сцепив в замок пальцы, постукивает ими по колену, покусывает губу, смешно топорща бороду. Когда прозвучала первая фамилия, доктор Шнайдер едва не взвился с кресла, должно быть, желая заявить во всеуслышание, что исследования коллеги– сущий бред, позавчерашний день и мракобесие, достойное инквизиции. Он наклонился было к Андрею, чтобы поделиться своим возмущением, но тут мелодичный голос исполнительного директора нежно проворковал:
–Самюэль Шнайдер, Нёвшатель, Швейцария, Лаборатория нового человека «Хомо Новус».
Док принялся одновременно пожимать руку Андрею, посылать воздушные поцелуи Алле Аркадьевне и пробираться к выходу, норовя сдвинуть с места наглухо привинченные кресла. Андрей потряс ладонь учёного, чувствую кожей золотой перстень с имперским орлом на его указательном пальце.
В отличие от швейцарца, о результате симпозиума Кернёв знал ещё позавчера. Не сказать, чтобы его радовало подобное совпадение предпочтений Питона с его собственными. Он даже предпринял лихорадочные попытки найти другого исполнителя, однако ничуть в том не преуспел. Как образно заметил Димка: «Коня на переправе можно сменить только на осла. Гении– порода редкая».
–Пойми,– наливая горячий чай из термоса, втолковывал он другу,– твой Питон уже окольцевал нас плотно, как бабушкин шарф. Можешь не сомневаться, если мы с дела не спрыгнем, он нас в покое не оставит. Рано или поздно придётся столкнуться нос к носу.
–Не нужен мне его нос,– буркнул тогда Андрей.
–Бог с тобой. Да кому же он нужен? Но ты мысли позитивно. Пусть твой шеф и останется с носом.
Кернёв хмыкнул:
–Если бы…
–Не желай зла ближнему своему. Ну, хочет человек принести пользу науке, что нам ему– палки в колеса вставлять? Ты видел, какие у него колеса? Чё-нибудь придумаем.
–Придумаем, придумаем,– глядя, как счастливый докприпадает к руке Аллочки, под нос себе пробормотал Кернёв.
«Знаю я условия этих грантов. Алла Аркадьевна их вчера сама любезно озвучила, когда я её с Сэмми познакомил. Это, мол, жест доброй воли и, быть может, лишь начало большого сотрудничества, мы рассматриваем варианты долгосрочного финансирования исследований, бла-бла-бла, бла-бла-бла». В сухом остатке всё сводится к одной неприятной детали: для проверки целевого использования средств фонд имеет право полного и всестороннего контроля на любом этапе исследований.
Поцелуи Шнайдера добрались уже почти до локтя исполнительного директора, и Аллочка сконфуженно пыталась выдернуть руку из клешней Сэмми, уже изрядно накатившего мартеля в ожидании церемонии оглашения победителей.
«Значит, предстоит столкнуться с Питоном нос к носу…»
Кожан остановил арендованную «Мазду» у высокой кованой ограды коттеджа. Расположенный в глубине запущенного английского парка дом с башенкой был выстроен в чопорном викторианском стиле, должно быть, как раз во времена Золотой лихорадки в Австралии. Сейчас он принадлежал известному художнику Артемизу де Мондидье, чьи изысканные пейзажи и полные чувственности женские портреты снискали ему славу австралийского Мане. Здесь, в Мельбурне, он жил затворником, выделяя раз в неделю три часа для тех, кто желал приобрести его полотна. Подойдя к переговорному устройству на калитке, ведущей в парк, Андрей нажал кнопку:
–Мистер Кернёв к господину де Мондидье. Назначено.
Замок тихо загудел, отодвигая ряд скрытых засовов. Калитка отворилась.
–Ничё так мужик обустроился,– отхлебывая из бутылки колу и глядя по сторонам, подытожил Кожан.– Я тут, пожалуй, воздухом подышу, по саду погуляю, так сказать, приобщусь к творческой атмосфере, а ты уж сам убеди маэстро, что сдавать кровь– это не страшно. Вон, на втором этаже, в башне, видишь окно приоткрытое– это как раз его кабинет.
–Откуда ты знаешь?
–Ну, я тут навёл кое-какие справки. Или ты думаешь, что я бездельничал все те полдня, что мы в Мельбурне?
–Тогда, может, со мной пойдёшь, раз ты у нас ходячий путеводитель?
–Не, лучше тут останусь. Во-первых, если я буду маячить у тебя за спиной, нас опять примут за русскую мафию. Ты один вон умудрился Шнайдера напугать. А во-вторых, ты вдохни. Какое благорастворение воздухов, аромат магнолий и океана!
–«Магнолия»– это отель, в котором мы остановились, а так ею здесь не пахнет.
–Да по барабану. С моим рихтованным носом пахнет только нашатырный спирт, остальное благоухает.
Андрей подошёл к двери, вышколенный мажордом впустил его, поклонившись и поглядев искоса на широкоплечую фигуру Кожана.
–Сэр?
–Несомненно! А ты что подумал?
Мажордом безмолвствовал, в резиденцию его хозяина частенько приходили заказчики в сопровождении телохранителей, но ведь не всякого пса следует пускать в дом.
Артемиз де Мондидье сидел в глубоком кресле, покрытом шкурой белого медведя, и курил длинную сигару, стряхивая пепел в пустой бокал для мартини.
–Вы мистер Кернёв из Москвы,– вставая и протягивая посетителю тонкую аристократическую руку, произнёс живописец.
Рукопожатие было на удивление крепким, впрочем, висящие на стене рапиры намекали, что потомок наполеоновского адъютанта хорошо владеет не только красками и кистью.
–Именно так.
–Вы писали, что желаете обсудить со мной некое приобретение.
–Всё верно.
–Итак, что бы вы хотели? Пейзаж или портрет? Может быть, вы намерены заказать собственный портрет или чей-нибудь из родных и близких? Но тут должен вас предупредить: очередь уже на три года вперёд.
–Я хотел бы обсудить несколько иное приобретение.
–Вот как?– брови на удлинённом холеном лице художника приподнялись.– Что же тогда? Мой дом? Или же мой мозг после смерти? Ничего этого я не продаю.
–Ну что вы, ваш мозг пусть служит хозяину ещё долгие годы.
Мондидье усмехнулся:
–Тогда чем могу быть полезен?
–Мне стало известно, что у вас находится небольшой сосуд со следами высохшей крови Наполеона Бонапарта.
–Интересно узнать, откуда вам сие известно?
–Из мемуаров вашего деда. Вы его единственный внук. В той части воспоминаний, где вскользь описывается история древнего рода Мондидье, он упоминает полковника Франсуа де Мондидье, спасшего жизнь будущему императору французов на Аркольском мосту. С тех пор пузырёк с кровью передавался старшему в роду. Ваш отец его не продавал, я проверил.
–Вы даже проверили,– вновь усмехнулся Артемиз и произнёс голосом, не предвещавшим ничего хорошего: – Могу я предложить вам мартини?
–Нет, спасибо.
–А зря. Но откуда вы знаете, что кровь здесь, а не во Франции, или же не была безвозвратно утеряна во время гитлеровской оккупации?
–Ваш дед упоминал, что, опасаясь бедствий Первой мировой войны, от греха подальше переправил сосуд из своего имения в дом жены. Правда, он забыл упомянуть её имя, но мне не составило труда установить, кто была эта почтенная женщина и что жила она именно в этом замечательном особняке, как и её отец, и, полагаю, дед– губернатор провинции Виктория, лорд Грэнхилл.
–Браво! Браво! Вы провели серьёзную работу. Что ж, искомый сосуд действительно находится у меня.
–Я бы очень хотел приобрести его. Назовите вашу цену.
–Цена…– Артемиз де Мондидье плеснул мартини в один из стоявших перед ним бокалов и, чуть пригубив, вернул на стол.– Вы хорошо изучили историю моей семьи.
–Насколько это было возможно.
–Тогда, должно быть, знаете, что произошло после воспетого легендами подвига моего предка?
–Что вы имеете в виду?
–Как он закончил свой боевой путь?
–К сожалению, я не нашел об этом никаких сведений.
–Действительно, моя родня сего факта не любила вспоминать, а историкам как-то не было дела до такой мелочи. Иное дело подвиг, да ещё и бок о бок с самим императором… Оговорюсь сразу: мой предок не воевал в России. Он оставался в Испании в одной небольшой крепости, запирающей перевал через Пиренеи. Службу нёс честно и отважно, в роду Мондидье ещё с эпохи крестовых походов все служили честно и отважно. Вплоть до 1813 года крепость оставалась неприступной. А потом, когда самовлюблённый корсиканец сбежал от русских морозов, да-да, именно сбежал, этот коротышка всегда убегал без оглядки, оставляя на растерзание врагам своих генералов, едва лишь чувствовал, что враги припекают его толстые окорока– и в Египте, и в Испании, и там, у вас…
Но я отвлёкся. Как только он примчался в Париж, начал собирать новую армию, и очень скоро в распоряжении моего доблестного предка вместо восьмисот солдат и двух десятков пушек осталось всего двадцать человек и одно старенькое орудие. Конечно же, столь дивный военный манёвр не мог остаться незамеченным. В первую же ночь гверильясы [44]напали на беззащитную крепость, перебили остатки гарнизона, захватив в плен полковника Франсуа де Мондидье. Вы, должно быть, знаете, как испанцы поступали с пленными, особенно с пленными офицерами? Моего прапрадеда, дважды раненного в ту ночь, запрягли в повозку с военными трофеями и, погоняя кнутами, заставили тащить её в гору, а потом на месте, под молитвенное завывание тамошнего падре, возглавлявшего, кстати, отряд, с него сняли кожу живьём и бросили на корм зверью. Так и закончил свои дни великий герой, спасший Наполеона. Эвуаля!
Андрей молчал. Увидев это, Артемиз встал с кресла, подошёл к стене и отдёрнул занавес из чёрного шелка.