Разумеется, о случившемся я не рассказала никому. Даже Пашке. Хотя, возможно, она все-таки стала что-то подозревать. Ведь грызть семечки и дремать на задней парте ей теперь приходилось в одиночку… Не скрою, на первых порах учеба давалась мне очень нелегко. Но чем дальше, тем больше хотелось узнавать новое. Я не ожидала, что это окажется настолько интересно. Вскоре я начала читать книги. А ведь еще совсем недавно считала их всего лишь бумагой для растопки и самокруток… Разумеется, сначала я без разбора проглатывала все, что попадалось под руку. От инструкции к швейной машинке до взятого в красном уголке журнала «Безбожник». Как раз за чтением этого самого журнала и застала меня однажды проходившая во время перемены по школьному коридору Антонина Арсеньевна. После чего посоветовала записаться в библиотеку при заводском клубе. И для начала взять там «Капитанскую дочку» А. С. Пушкина. Позже, опять-таки по ее совету, я прочла Гоголя, Чехова, Ивана Кольцова и даже кое-какие, чудом сохранившиеся в заводской библиотеке, произведения запрещенного тогда Достоевского… А казалось бы, что ей было за дело до какой-то там рабочей девчонки? Но без нее я бы никогда не узнала, что на свете есть такие замечательные книги. Книги, которые показывали не то, насколько зол и низок бывает человек, а прежде всего то лучшее, что все-таки таится в нем.
Еще раз повторю – этой женщине я обязана всем. Не только тем, что благодаря ей стала, как говорится, образованным человеком и уже который десяток лет преподаю в школе литературу. Именно она привела меня к вере. Но об этом потом. Пока же расскажу то, что знаю о ней. Сама Антонина Арсеньевна никогда не говорила о себе. И наше общение ограничивалось лишь краткими разговорами в школьном коридоре во время перемен. Поэтому многое из того, о чем пойдет речь дальше, стало мне известно только совсем недавно.
Я уже упоминала о том, что ее брат был епископом. У нас в Архангельске он отбывал ссылку. В те годы тут можно было встретить немало таких ссыльных священнослужителей. Почти все они очень бедствовали. Ведь тот, кто осмеливался помочь им, сам рисковал не только свободой, но и жизнью. А она по доброй воле приехала сюда именно для того, чтобы помогать брату. Как до этого, в начале 30-х годов, так же добровольно последовала за ним во вторую его ссылку – в Казахстан.
Нередко единственным источником их существования были те деньги, что ей удавалось заработать. На ней же лежали и все заботы по дому. Мало того – оказывается, в их квартире существовал домовый храм, где совершал богослужения епископ Парфений. Впрочем, он служил не только в нем, но и в домах своих прихожан, как в самом Архангельске, так и в его пригородах. И в том, что эти богослужения, а также встречи епископа Парфения с городскими и ссыльными священнослужителями достаточно долгое время оставались тайной, тоже была заслуга его сестры – Антонины Арсеньевны. Невозможно было бы найти лучшую и более верную помощницу и сподвижницу, чем она.
А ведь в те времена верующие люди были гонимы. Их можно было безнаказанно оскорблять, выгонять с работы. Мало того. На моей памяти – история о том, как один человек убил отца только за то, что тот крестил его сынишку, своего внука. И получил за это всего лишь год условно, как активный борец с «религиозными предрассудками»…[25] Неудивительно, что, страшась за свою судьбу, многие люди тогда отрекались от своих родных. А вот Антонина Арсеньевна, напротив, ради них отреклась и от личного счастья, и от соблазна купить себе спокойную и безбедную жизнь ценой предательства. И осталась верной своему брату до конца. До мученического конца…
Последний раз я встретилась с ней в начале ноября. Как обычно, на перемене в коридоре школы. Похоже, на этот раз она поджидала меня. Но зачем?
Вместо ответа она протянула мне что-то, завернутое в бумагу.
– Скоро ваши именины, Катя. Да, я знаю, что вы не верите в Бога… Но все равно хочу сделать вам подарок. На память о нас…
Я не могла понять, почему она вдруг решила что-то подарить мне. И почему она говорила так, словно навсегда прощалась со мной. По дороге домой, в трамвае, я развернула бумагу. Под ней оказалась старая книга с кожаным корешком, в переплете, оклеенном зеленой бумагой с мраморными разводами. На титульном листе значилось: «Сочинения Н. А. Некрасова». В одном месте между страницами виднелся засушенный цветок василька. Поэтому я сразу же прочла напечатанное там стихотворение:
Не говори: «Забыл он осторожность!
Он будет сам судьбы своей виной!..»
Не хуже нас он видит невозможность
Служить добру, не жертвуя собой.
Но любит он возвышенней и шире,
В его душе нет помыслов мирских.
«Жить для себя возможно только в мире,
Но умереть возможно для других!»
…Его еще покамест не распяли,
Но час придет – он будет на кресте;
Его послал бог Гнева и Печали
Рабам земли напомнить о Христе[26].
Его послал бог Гнева и Печали Рабам земли напомнить о Христе
До этого я не задумывалась над тем, почему мы живем ненавистью, а Антонина Арсеньевна – любовью. Но уже успела убедиться, насколько убога и безрадостна жизнь того, кто видит вокруг только врагов. Потому что, как сказал кто-то в старину, душа человека по природе – христианка и стремится не ко злу, а к добру. И лишь теперь мне открылось – она поступает так потому, что верует в Бога.
С этого и начался мой путь к православной вере. Так что я вправе говорить, что к ней меня привела именно Антонина Арсеньевна.
…Придя в барак, я спрятала подаренную книгу под подушку. Но на другой день, вернувшись со смены, обнаружила, что она пропала. Впрочем, соседки сказали, что перед самым моим приходом к нам зачем-то наведывалась Пашка. И я побежала к ней, в соседний барак. Она сидела на корточках перед печкой-буржуйкой, листая книгу. Ту самую, подаренную мне Антониной Арсеньевной. С криком я бросилась к Пашке. Она вскочила. Еще никогда не приходилось мне видеть свою подругу такой – с горящими глазами, с лицом, перекошенным яростью:
– А-а, явилась-таки, – злобно прошипела она. – А я-то все думаю, что это ты такое все почитываешь! А вон что! Нате-ка – «Кому на Руси жить хорошо»! Значит, выходит, что хорошо жить только царям, попам да барам! А нам, рабочим, при дорогом товарище Сталине, выходит, плохо живется, да? Ну так вот тебе за это! Будешь знать, как читать вражеские книжки!
С этими словами она ударила меня по лицу. А потом швырнула книгу в печь. И со всей силы захлопнула дверцу…
На следующий день урок немецкого языка не состоялся. Потому что вести его было некому. Антонина Арсеньевна исчезла. Поговаривали, что ее арестовали.
Епископ Парфений (Брянских) был расстрелян 22 ноября 1937 года
Лишь спустя полвека, когда были реабилитированы те, кто пострадал за веру, стало известно, что все попытки следователя заставить ее дать «откровенные показания» и признать себя виновной в «контрреволюционной деятельности» оказались напрасными. Она наотрез отрицала свою «вину» и не выдала никого. Спустя 4 дня после ее ареста, 22 ноября 1937 года, был расстрелян епископ Парфений. А ее расстреляли 9 января 1938 года, в один из тех дней после Рождества, когда православные люди празднуют святки… В ту пору ей было 48 лет. Верная сестра и сподвижница епископа Парфения разделила с ним и страдания, и мученическую смерть. И ту славу, что дает Христос любящим Его. В 2007 году, спустя три года после канонизации священномученика Парфения, была причислена к лику святых и его сестра – мученица Антонина Брянских. Одна из тех многих, известных и безвестных, кто во времена ненависти и безверия делами, жизнью и смертью своей свидетельствовал «рабам земли» о Христе.
Испытание чудом
Повесть о семи святых отроках Ефесских[27]
– Брат, скажи, как зовется этот город? Согласитесь – самый обыкновенный вопрос. Тем не менее я застыл посреди улицы, уставившись на того, кто мне его задал. Уж слишком странно был одет этот юноша, едва вышедший из отроческого возраста (по виду – мой сверстник). Коричневая льняная туника ниже колен, грубые ременные башмаки с толстыми подошвами, надетые на босу ногу[28]. И в то же время на руке у него – золотой перстень с печаткой из красного сердолика. Но еще более странным было другое – он назвал меня братом. А кто из нас сейчас считает другого человека – братом? Скорее, врагом…
Однако почему он то и дело озирается по сторонам? Ищет кого-то? И отчего у него такой испуганный вид? Странно…
– Это Ефес, – ответил я. – А ты здешний?
– Кажется, да… – нерешительно промолвил он, словно не веря самому себе. И тут я понял… Господи, как же все просто! Этот юноша – беглый сумасшедший. Оттого-то он и не понимает, где находится. И в то же время боится, что его поймают и вернут под замок. Судя по перстню на руке, он из богатой семьи… Что же делать? Пожалуй, прежде всего, нужно его успокоить. Вон как он испуган, бедняга!
– Не бойся! – сказал я, стараясь говорить как можно более участливо и доброжелательно. – Я не дам тебя в обиду. Ведь мы с тобой братья… Кстати, меня зовут Симеон. А тебя?
– Ямвлих, – ответил он и добавил: – Спаси тебя Господь, брат.
Что ж, полдела сделано. Он успокоился. Вдобавок теперь я знаю его имя…
– Ну вот и славно, Ямвлих. А теперь скажи мне, куда тебя отвести? Ты ведь куда-то шел, верно?
Его ответ подтвердил мою догадку: он – сумасшедший:
– Отведи меня в какую-нибудь хлебную лавку. Я должен купить хлеба для братьев. А потом мы все вместе пойдем к императору. Пусть он не думает, что мы боимся умирать. Мы готовы. И с радостью примем смерть за Христа.