— Полиция станет искать убийцу, прежде всего, среди нас, хмуро произнёс Фарина. — Он был нашим компаньоном, тело его оказалось у нас во дворе. Этого достаточно, чтобы мы попали под подозрением.
— Но, я надеюсь, его убил не ты? — спросил Винченцо вполне серьёзно.
— Не я, — так же серьёзно ответил Фарина. — Зачем мне осложнять свою жизнь?
— Хотел бы я знать, кто же так ненавидел Мартино, что не побоялся осложнить свою жизнь! — сказал Винченцо. — Мария отпадает — она целый день была дома вместе с Констанцией. Да и мы с тобой вроде никуда не отлучались, и Марселло.
— Значит, у всех нас есть алиби, — подвёл итог Фарина. — Это самое главное, что мы должны иметь в виду, когда нас будут допрашивать следователи. Меня беспокоит только одно: сможет ли подтвердить своё алиби Франсиска. Мартино сегодня был у неё, это всем известно, и многие могли видеть их вместе.
— Не беспокойся! Даже тупой следователь поймёт, что женщина не станет убивать своего любовника, когда их роман в самом разгаре, — мудро рассудил Винченцо, но Фарину это не успокоило.
— Я сегодня сам слышал от Катэрины, — сказал он, — что Маурисиу люто ненавидел Мартино. Как ты думаешь, это подходящая версия для тупого следователя?
— Я думаю, что Катэрине надо прикусить свой язык! — ответил на это Винченцо.
— Надо бы её предупредить...
— Сама догадается, не дура! — уверенно заявил Винченцо и, припомнив свои недавние беседы с Констанцией, добавил: — А вот Марии, наоборот, надо открыть полиции некоторые секреты. У Мартино были враги в Италии, они его там подстрелили, и он только чудом выжил. А потом поквитался с ними — убил аж троих человек! Всё это Мария рассказывала Констанции, пусть то же самое повторит и следователю.
Фарина сразу же ухватился за эту версию и развил её дальше:
— Ну, конечно! Как мы могли забыть, что Мартино был фашистом?! Это же самое главное! На это надо сделать основной упор, когда будем говорить с полицейскими. Мартино фашист, убийца. Бежал из Италии, чтобы замести следы преступления, но возмездие настигло его и тут. Кто-то приехал вслед за ним из Италии, подкараулил его, а потом демонстративно бросил труп у нашего порога. Дескать, трепещите и думайте, стоит ли вам в следующий раз брать себе в компаньоны фашиста! По-моему, убедительная версия. Даже я сам в неё почти поверил. А ты?
— Главное, чтобы следователь в неё поверил. А мое мнение ничего не решает, — ответил Винченцо.
— Значит, нам всем надо придерживаться этой версии, — заключил Фарина. — Я сам пойду в полицию и постараюсь убедить комиссара в том, что Мартино могли убить только заезжие итальянцы-антифашисты. Больше некому!
Этот план Фарине удалось осуществить довольно легко. Местный комиссар полиции оказался ярым антифашистом и не стал рассматривать иных версий, кроме той, что предложил ему Фарина.
— Думаю, наши предположения верны, — сказал он Фарине. — На теле убитого обнаружены рубцы от давних пулевых ранений, что косвенно подтверждает ваши показания. Кто-то отомстил фашисту, и это не преступление, а подвиг! Так, во всяком случае, считаю я. Будем надеяться, что этот человек теперь уже далеко отсюда, может, даже сел на пароход и отправился обратно в Италию.
Получив заключение о смерти, Фарина поспешил домой, чтобы успокоить Марию и семейство Винченцо, а потом заняться похоронами Мартино.
Однако по возвращении домой он узнал дополнительные подробности гибели Мартино — их сообщила Катэрина. Фарина встревожился: если комиссар узнает, что Мартино был убит на фазенде Франсиски, то станет допрашивать и её, и всех членов семьи, и прислугу — хотя бы из чистой формальности, и тогда могут всплыть какие-нибудь нежелательные детали...
— Нам всем нужно забыть о том, что мы сейчас услышали от Катэрины, — сказал он. — А я поеду к Франсиске и подскажу ей, как следует себя вести, если в её дом нагрянет полиция.
— Спасибо вам, — поблагодарила его растроганная Катэрина. — Я уверена, что и дона Франсиска охотно примет вашу помощь. Она тоже боится, что у нас будут неприятности с полицией. Один Маурисиу ничего не боится! Говорит, если полиция не нашла убийцу его отца, а потом и деда, то и теперь не найдет. Я его просто не узнаю! Он стал каким-то странным, не понимает, что сейчас совсем другие времена.
— Действительно странно, — ещё больше встревожился Фарина. — Дай бог, чтобы наш комиссар поскорее закрыл дело. А мы похороним Мартино и постараемся забыть всё это как страшный сон.
Похороны Мартино прошли тихо, без горьких слёз и долгих поминок.
Мария собралась ехать в Сан-Паулу, к своему единственному родственнику — сеньору Дженаро, но её беспокоило отсутствие денег. В чемодане покойного мужа она отыскала лишь небольшую сумму, которой хватило бы на билет до Сан-Паулу. А как жить там, на какие средства? Мария не была уверена, что сможет снять деньги со счёта Мартино.
— Когда умер мой отец, я не сразу получила право на наследство. Наверняка и тут существует какой-то срок. — растерянно говорила она. — Вряд ли мне выдадут деньги в банке...
— Но должны же они учесть, что ты и твой ребёнок были на иждивении Мартино и сейчас остались без средств к существованию, — возразил Фарина. — Хоть какую-то сумму они просто обязаны тебе выдать!
— Я не знаю здешних законов и не умею говорить с банкирами. А нанять адвоката мне не на что, — продолжала сокрушаться Мария. — И сеньор Дженаро зарабатывает немного, его денег хватает только на то, чтобы оплатить проживание в пансионе.
В конце концов Фарина сжалился над ней и сказал, что сам отвезёт её в Сан-Паулу и поможет уладить все банковские дела.
— Надо только подождать, пока комиссар окончательно не закроет дело об убийстве, — проявил он осмотрительность. — А то неизвестно, что тут может всплыть. Нам ещё рано расслабляться.
— И правда, поживи у нас, — любезно предложила Марии Констанция. — Хоть погуляешь спокойно по фазенде, отдохнёшь от всего, что тебе пришлось пережить.
У Марии не было выбора, и она осталась на фазенде Винченцо, хотя её сердце рвалось в Сан-Паулу. Ей всё время казалось, что Дженаро уже нашёл Тони, а она застряла тут на неопределённый срок. Единственное, что могла сделать Мария, — это сообщить Дженаро свой адрес. В письме она также сообщала о гибели Мартино и о своём скором возвращении в Сан-Паулу.
Письмо до Сан-Паулу, однако, шло больше недели, и за это время в жизни Тони произошло важное событие, существенно повлиявшее на его дальнейшую судьбу.
Всё началось с визита Дженаро к родителям Камилии.
Встретили его там как дорогого гостя. Накормили вкусным обедом, упросили сыграть что-нибудь на фортепьяно и Дженаро блеснул своим исполнительским мастерством. А потом Эзекиел взял в руки гитару, и вдвоём с Дженаро они составили довольно слаженный дуэт. После этого они почувствовали особую симпатию друг к другу и стали говорить уже совсем как близкие родственники. Речь, конечно же, шла о детях, поскольку эта тема волновала обоих прежде всего.
Дженаро посетовал на то, что его сын, работая грузчиком, окончательно загубил свои руки и, вероятно, уже никогда не сможет играть на фортепьяно. А Эзекиела, разумеется, заботила судьба его дочери, которая вынуждена прозябать в трущобах, хотя могла бы прекрасно жить вместе с мужем в родительском доме. И он попросил Дженаро повлиять на Тони.
— Я понимаю, мой зять очень гордый, — говорил Эзекиел, — он не хочет впадать в финансовую зависимость от тестя. Но я ж ему не чужой человек! У меня одна дочь, она вышла замуж за Тони, вот я и стараюсь ради их блага. А иначе — для кого ж мне стараться и копить эти проклятые деньги? Объясните это вашему сыну, сеньор Дженаро!
— Я бы и сам хотел им помочь, — сказал Дженаро, — но не имею такой возможности.
— Ну вот, вы меня понимаете, — подхватил Эзекиел. — А я, слава богу, имею возможность не только обеспечить их нормальным жильём, но и могу предложить Тони хорошую работу.
— Какую? — заинтересовался Дженаро, и Эзекиел подробно рассказал ему о своих коммерческих планах, в реализации которых предполагалось участие Тони и Камилии.
Идея этого проекта созрела у Эзекиела давно, ещё когда он стал догадываться о двурушничестве Маноло и соображать, на кого из конкурентов тот работает. Выяснить это оказалось несложно: пройдясь по магазинам, Эзекиел вскоре обнаружил знакомые брюки в продаже у Жонатана. Потом он припёр к стенке Маноло, и тот прямо сказал, что его заставило работать на два фронта:
— Жонатан мне платит вдвое больше!
Эзекиел призадумался. Терять таких квалифицированных работников, как Соледад и Маноло, ему не хотелось, и он решил увеличить им расценки. Но тут к нему неожиданно пожаловал сам Жонатан — с деловым предложением.
— Маноло рассказал мне о своих неприятностях, — начал он, — и я подумал, что мы с тобой могли бы уладить это дело миром. Почему бы нам не объединить наши усилия?
— Каким образом? — спросил Эзекиел, ещё не понимая, к чему тот клонит.
— У тебя давние связи с поставщиками, они продают тебе ткани по низким ценам, — пустился в объяснение Жонатан. — А у меня бойко идёт торговля и есть свободные деньги, на которые я мог бы купить швейные машинки и нанять с десяток хороших портных. А разместили бы мы всё это в бывшей мастерской Агостино. Она же всё равно пустует и не приносит тебе дохода!
— Значит, ты предлагаешь мне совместный бизнес?
— Да, именно так, — подтвердил Жонатан.
— Понятно, — усмехнулся Эзекиел. — Я отдам своё помещение под швейную мастерскую и буду обеспечивать её дешёвыми, но хорошими тканями, ты купишь несколько швейных машинок, а как мы будем делить доходы? Поровну?
— Ну конечно, как и подобает честным компаньонам!
— Нет, — сказал Эзекиел, — я ещё не выжил из ума, чтобы сотрудничать с кем-либо на таких условиях.
— Я могу тоже вкладывать деньги в покупку тканей, — начал торг Жонатан, но Эзекиел ответил ему твёрдым отказом.