– Мы почти не поговорили о вашей беременности. Как вы себя чувствуете? – спросила Инна Васильевна.
Арина видела, что их время заканчивается, и была этому рада, потому что отвечать ей было нечего.
– Все в порядке. Скорее всего, мне стало нехорошо, потому что кофеина в чае больше, чем в кофе, а тем более – в китайском пуэре. Мне сделали УЗИ – сердечко бьется. Через три недели первый скрининг – посмотрим, на кого он больше похож и чьи у него глаза. Нам сказали, что мы можем сами выбрать, узнавать нам пол ребенка или нет. Мы не можем решить, хотим ли мы сюрприз через девять месяцев или нет. А вы что думаете – лучше узнать пол заранее или нет?
– Я могу рассказать вам только с психологической точки зрения. Иногда разочарование от «неправильного» пола ребенка бывает очень сильным. Ждали мальчика, а появилась девочка. И нужно какое-то время, чтобы принять эту информацию. Поэтому лучше, когда это происходит еще во время беременности, пока ребенок в животе. Очень плохо, когда первое, что чувствует новорожденный младенец, – это отвержение и непринятие. Но в любом случае решать вам. Наше время заканчивается. До встречи на следующей неделе!
Глава 13ПсихологУсталость и задачи беременности
– Инна Васильевна, здравствуйте. Спасибо, что смогли принять меня онлайн. Это только на один раз, я сегодня совершенно разбита. Не пошла на работу, позвонила утром и соврала, что заболела. Не хочу им говорить, что беременна, на таком сроке, – сказала Арина в экран своего смартфона.
– Все в порядке, я рада, что современные технологии помогают нам не прерывать процесс терапии. Но у меня не очень стабильный интернет, поэтому я хотела бы вам предложить отключить камеры и оставить только звук. Хорошо?
– Конечно, – сказала Арина и отключила видео.
Инна Васильевна вздохнула с облегчением. Клиентская сессия по телефону и без видео была почти отдыхом: она могла сесть как ей хочется, расслабиться, записывать или рисовать цветочки. Не нужно было следить за выражением лица, чтобы не выдать своих мыслей, которые клиент мог принять за критику или осуждение. К ней за последние недели пришли три новых клиента на два раза в неделю, и это было хорошо с точки зрения денег, но она сильно уставала. В психоаналитических кругах было неписаное правило, что лучше не брать более двадцати клиентов одновременно, потому что это эмоционально очень тяжело. Приходится работать четыре-пять часов в день, сопереживать и вовлекаться. Конечно, были исключения: профессор-психоаналитик, например, у которого она проходила тренинговый анализ, работал, как ей казалось, не менее восьми часов в день, с одним часовым перерывом на обед. Может, после десяти или двадцати лет работы они отращивали такую психологическую броню, что к ним было не пробиться. Но Инна считала это и минусом опытных аналитиков. Она, хоть и работала уже более трех лет, до сих пор очень переживала за своих клиентов. Она думала о них между сессиями, иногда они ей даже снились. Или во время какого-нибудь обычного рутинного дела вроде мытья посуды или купания ребенка ей вдруг приходила в голову какая-то идея о клиенте. Иногда буквально приходилось все бросать и бежать записывать.
Ее супервизор ругал ее за это – он говорил, что для психолога неполезно брать домой проблемы клиентов. Говорил, что работу нужно оставлять в кабинете, поэтому очень не приветствовал принимать клиентов дома. Кроме того, что это могло быть просто физически опасно, если к тебе пришел сильно нарушенный агрессивный пациент, еще и невозможно было дистанцироваться и разграничить, где заканчивается работа, а где начинается твоя обычная жизнь. Люди удивляются: «Ты же психолог, почему ты не хочешь меня послушать?» Инна обычно отшучивалась и спрашивала: «Если бы я была врачом-урологом, то ты тоже сейчас без стеснения достал бы свой вопрос и показал?» Обычно после этого люди обижались или понимали, что это неуместно. Но это чаще случалось с новыми знакомыми – старые друзья давно знали, что с ней этот фокус не пройдет.
Когда она училась в институте и ей было интересно всем и каждому поставить диагноз, выслушать и пожалеть, у нее случилась одна история с подругой детства. Подруга, с которой они много лет не виделись, нашла ее в соцсетях и позвонила. Они отлично побеседовали – вспоминали, как вместе лазали по деревьям и убегали купаться туда, куда родители запрещали. Но Инна обмолвилась, что учится на психолога, и это стало началом конца. Теперь эта подруга начала звонить ей регулярно и рассказывать про свои беды: парень ушел, на работе мало платят, все плохо и прыщ на носу. Инна честно слушала это полгода. Даже выносила ее случай на первую ученическую супервизию – как первого клиента, но когда упомянула формат и отсутствие оплаты, супервизор очень выразительно покачал головой, хотя ничего тогда не сказал. Видимо, решил подождать, пока до нее самой дойдет. Ее раздражение копилось, а подруга звонила как по часам, ровно тогда, когда Инна была занята. Пока она ей прямо не сказала, что ей сейчас неудобно. Тогда Инна услышала о себе все – какой она плохой психолог, отвратительная подруга и как она вообще думает помогать людям, если не хочет ее выслушать. Чтобы закончить этот поток, Инне пришлось повесить трубку и заблокировать подругу везде, начиная от соцсетей и заканчивая телефоном. Потому что она начала писать ей сначала злые СМС, а потом и на странице в соцсетях. Это стало для нее хорошим уроком. Больше она так никогда не поступала. Работа без оплаты не идет на пользу, кроме самых исключительных случаев, когда клиент потерял работу или случилось что-то другое экстраординарное. Бесплатное воспринимается людьми как неценное. Клиент тоже должен вносить свою лепту в работу – эмоциональную и финансовую.
Эти мысли пронеслись в голове Инны Васильевны за секунду, а Арина тем временем продолжала, будто слышала, о чем думала психолог.
– А как лучше вносить оплату, когда мы онлайн работаем? До или после? В кабинете понятно – я отдаю деньги администратору, когда прихожу.
– Как вам удобнее. Мне не принципиально. В центре такой регламент оплаты по двум причинам. Во-первых, клиент может быть подавлен после сессии с психологом и просто забудет оплатить, а администратор может отойти. А во-вторых, когда отдаешь деньги сначала, это работа с сопротивлением – ты уже заплатил, как можно потом за свои же деньги что-то важное скрывать или не говорить то, что беспокоит?
– Значит, хорошо, что я заранее перевела, – сказала Арина.
– Что вас сегодня больше всего беспокоит? – спросила Инна Васильевна.
– Я не чувствую себя беременной. Кроме точки на мониторе УЗИ ничего не изменилось. У меня нет живота, и после того случая меня больше не тошнит. Иногда бывает такое мутноватое чувство, будто вчера вечером вместо двух бокалов выпила бутылку вина. Вроде не похмелье, но ходишь как в тумане. Я обычно принимаю в таких случаях контрастный душ и иду на пробежку или в спортзал. Сегодня утром я попробовала это провернуть, но с пробежки пришла в еще худшем состоянии, чем когда проснулась. И, поняв, что не могу сегодня ничего делать, позвонила на работу и вам. Весь день пыталась себя чем-то занять, смотрела ролики мам-блогеров про подготовку к рождению ребенка, и теперь у меня огромный список того, что нужно новорожденному. Но я подозреваю, что мне это может не понадобиться, – голос Арины звучал крайне иронично.
Инна Васильевна закатила глаза: как хорошо, что Арина не может ее видеть! Бегать в начале марта, в ноль градусов, по снегу на десятой неделе беременности!
Психолог медленно вдохнула и начала говорить:
– Арина, в вашем организме сейчас идет перестройка всех систем под новую задачу, которой он никогда раньше не занимался. Первый триместр в этом смысле самый тяжелый. Такое состояние почти у всех женщин в этот период. После двенадцати недель вам станет гораздо легче. Сейчас у вашего будущего ребенка формируются мозг и нервная система – база, на которой функционирует весь организм. Представляете, сейчас – всего лишь на десятой неделе беременности! – у вашего будущего ребенка появляются отпечатки на пальцах рук.
– Мне сложно представить, что у него уже есть руки, не то что отпечатки на них, – сказала Арина и продолжила: – Значит, мне нельзя заниматься спортом?
– Я не ваш врач, я не могу давать вам такие рекомендации. Но мне хотелось бы, чтобы вы думали о своем будущем ребенке и берегли его и себя. Приняли то, что сейчас ваш организм отправил весь ресурс на развитие и обеспечение его.
– Но я не могу лежать дома, как тюфяк, – сказала Арина.
– Я вам не это предложила. Как вы можете конструктивно провести это время в условном режиме энергосбережения, как вы думаете?
– Не знаю. У меня на примете есть пара книжек о родительстве, может, их почитаю. Одна – французская, вторая – японская, – ответила Арина.
Инна Васильевна порадовалась: Арина – в своей стихии. Читать и анализировать данные ей всегда нравилось и хорошо удавалось. Может, так и протянем первую психологическую стадию беременности. А потом уже плод зашевелится, и у нее не будет сомнений, что ей не стоит бегать по морозу. Инна Васильевна не осуждала Арину. Но как ей вообще взбрело в голову бегать по морозу беременной?! Она ведь могла поскользнуться и потерять ребенка. Конечно, Инна Васильевна никогда не скажет вслух Арине то, о чем сейчас думает, но, к сожалению, такое поведение ее не удивило. У нее уже бывало, когда клиентки на первой психологической стадии беременности рассказывали ей, что им трудно принять свое изменившееся состояние и достигнуть эмоционального слияния с плодом. У нее даже было такое, что женщина чувствовала себя прекрасно ровно до того момента, пока тест не показал две полоски. Как только факт беременности был подтвержден, у нее начался токсикоз, который в том случае имел только психологические причины.
– Как еще вы можете позаботиться о себе и своем будущем ребенке? – спросила Инна Васильевна.
– Знаете, у меня появилась какая-то повышенная чувствительность ко всему. Я даже сейчас ощущаю запах порошка – им пахнет одежда, которая висит в шкафу. Я вот думаю все перебрать дома, купить порошок без запаха, перестирать все вещи, половину выкинуть. Перебрать полки. Хоть мы только год здесь живем, но все равно кажется, что мы накопили кучу хлама. Есть книжка, которую мне давно дала Кристина, – «Магическая уборка». Когда она ее прочитала, то выкинула восемь или десять огромных черных мешков для мусора со всяким старьем, которое раньше рука не поднималась тронуть.