Когда она начала работать психологом, май тоже принес разочарование. У психологического центра были выходные, и клиенты не горели желанием приходить и рассказывать о своих проблемах. Они хотели приятно по-житейски выехать первый раз за город, погреться на солнышке, съесть первый в этом сезоне шашлык, еще не набивший оскомину, а кто-то, как и она в детстве, помогал своим родителям на грядках.
Зазвонил телефон. Инна взглянула на экран, и первым ее желанием было его перевернуть, прикинуться, что не увидела, а потом забыть перезвонить. Но чувство вины победило, и она взяла трубку.
– Алло, привет! – услышала она глубокий мужской баритон.
– Привет, пап. Как дела?
– Прекрасно. Только на погоду колено крутит. Вы приедете на дачу?
Инна знала, что это вопрос с подвохом – он не соскучился, а хочет их припахать.
– Не знаю. Глаша еще маленькая. На улице ей будет прохладно, а в доме пыльно. Она еще и не ходит толком. Может, лучше ты к нам? – с надеждой спросила она.
Ее отец видел внучку только один раз, почти сразу после их выписки из роддома.
– Через пару недель. Много дел. А может, Денис приедет? Мне нужно гараж разобрать, хотел ему кое-что отдать – пригодится.
– Пап, у него нет машины. Зачем ему?
– Может, подтолкнет купить. Не понимаю, как может мужчина жить без машины!
– Папа, такси дешевле.
– В наше время на такси не разъезжали. Даже когда мы могли полететь в Ригу пива попить, на такси мы не ездили.
Инне проще было согласиться, чем вступать в долгие споры о месте женщины в системе ценностей ее отца, потому что она и так знала, где оно – на кухне. А по уровню любви и привязанности – между собакой и любимым креслом.
– Ладно, жду Дениса тогда завтра утром. Скажи ему, пусть приедет пораньше, там много дел. Пока.
– Стой, папа. Денис не приедет. Мы разошлись, – выдохнула Инна.
– Что?!
– Мы решили немного пожить отдельно, – повторила Инна.
– Что ты натворила?
– Я ничего не сделала, мы оба так решили.
– Ты ему изменила? – Тон ее отца стал агрессивным.
– Не изменяла я ему! Мы просто устали друг от друга.
– Так не бывает. Просто так люди не разводятся. Что ты сделала? Иди проси прощения, возвращай его. Надень платье, приготовь ужин, накрась губы. Почему я тебя должен учить что делать?
– Папа, перестань! Мы с Нового года не живем вместе. Мы все решили, – нетвердым голосом повторила Инна.
– Ты ему точно изменила! Со своими подругами шлялась по кабакам…
– Папа, хватит! – уже чуть не плача, умоляла Инна.
– Знаю я вашу натуру!
– Папа, что сказала бы мама, если бы это услышала? – это был последний аргумент, которым она пыталась защититься от нападок отца.
– Мать твоя тоже… На ее похоронах было несколько слишком уж расстроенных коллег. Я читал ее письма.
Даже по отцовскому голосу она могла точно сказать, какое сейчас у него лицо и с каким презрением он в этот момент поджал губы.
– Побойся Бога, папа! Мама никогда тебе не изменяла. – А про себя добавила: «Что тебе никогда не мешало ревновать ее и скандалить на моих глазах». Вслух же она продолжила уже твердым голосом сквозь зубы: – И я тоже Денису не изменяла. Мы все уже решили. Пока, у меня дела! Еще созвонимся. – И повесила трубку.
Инна осела. Хорошо хоть у них маленькая кухня и рядом с ней оказался кухонный диванчик! Когда-то все равно бы пришлось рассказать папе, успокаивала она себя. Хорошо, что по телефону, а не лично! Инна не представляла себе его реакцию, если бы он пришел к ней в гости и увидел одну зубную щетку в ванной вместо двух.
Ее отец был типичным агрессором. В институте еще на первых курсах она узнала, что существует треугольник Карпмана, где всего три роли: агрессор, жертва и спаситель. И все свое детство в общении с родителями они разыгрывали спектакли исходя из этих трех ролей. Иногда она была жертвой, когда отец нападал на нее из-за оценок или чего-то еще, а мама выступала спасителем и защищала ее.
А потом Инна была спасителем, когда папа бил или толкал маму. Однажды он ей вылил кастрюлю неудачного, на его взгляд, супа на голову.
Или агрессором, когда она ругала маму за бесхребетность и требовала, чтобы она развелась, предлагала ей собрать вещи и просто сбежать. А мама говорила, что он без нее пропадет, что они ему нужны и он их любит. В эти моменты ее отец был жертвой, а спасителем была мама.
Когда ты в этом круговороте, на рельсах этого треугольника, тебе он кажется совершенно нормальным. Ты интуитивно чувствуешь, что должно быть дальше и как себя вести. Она и сейчас хорошо помнила, каково это. Будто в переполненном метро тебя несет толпа. И не вовлекаться, оставаться нейтральной при общении с папой ей стоило большого труда.
Она даже сделала татуировку-напоминалку на внутренней части запястья – треугольник с глазом внутри. Когда ее спрашивали, что он означает, она рассказывала, что это глаз Гора – для древних египтян, глаз Юпитера – для римлян, третий глаз Будды – для индусов, а для нее это просто глаз, который за ней приглядывает. И это было правдой – он приглядывал и напоминал ей о том, чего в ее жизни больше никогда не будет, чего она никогда не допустит и чего всеми силами избегает. Сейчас она иногда стеснялась его, закрывала толстыми браслетами или ремешком от часов. Ей казалось, что татуировки – это нереспектабельно для серьезного психолога. К тому же она проводила исследование в институте, и это даже было ее дипломной работой: «Типология личности, предрасположенной к украшению себя татуировками». И пусть это сейчас мейнстрим и она сама, если бы у нее был выбор, сделала бы тату еще раз, но результаты были не очень приятными: татуировки – это способ приобрести внутреннюю идентичность, поместив на себя какой-то символ, как сделала она. Или мазохистичный и деструктивный сценарий: пострадать для того, чтобы что-то получить.
Когда-то она даже слышала такую теорию от неприятного подвыпившего незнакомца – что он всегда знакомится с девушками с татуировками, потому что они обязательно едут к нему после первого свидания.
Треугольник Карпмана – это психологическая и социальная модель взаимодействия между людьми, впервые описанная Стивеном Карпманом в 1968 году. Он был сторонником идей трансактного анализа и последователем Эрика Берна, автора книги «Игры, в которые играют люди». Карпман, анализируя опыт старшего коллеги, пытался обобщить игры и роли, которые чаще всего используют люди. И у него получилось создать универсальную модель, описывающую три привычные психологические роли (или ролевые игры), которые люди часто исполняют в ситуациях.
1. Персонаж, который играет роль жертвы.
2. Персонаж, который оказывает давление, принуждает или преследует жертву, – преследователь, или агрессор.
3. Спаситель, который вмешивается, как кажется, из желания помочь ситуации или слабому.
Клод Штайнер, тоже трансактный аналитик, написал: «…Жертва на самом деле не так беспомощна, как себя чувствует; Спаситель на самом деле не помогает, а Преследователь на самом деле не имеет обоснованных претензий». Это значит, что каждый преследует свои цели и имеет вторичные выгоды от своей роли, что это треугольник не взаимодействия, а манипуляции.
Спаситель – «догнать и причинить добро»
Спаситель играет эту роль по нескольким причинам. Ему действительно нужно и важно помогать людям, но не потому, что людям эта помощь требуется, а потому, что только делая что-то для другого, они ощущают свою ценность. Иногда говорят, что у них низкая самооценка, но это скорее низкая самоценность себя как человека в целом. Спасители часто создают созависимые отношения, в которых чувствуют себя несчастными оттого, что «несут свой крест». Для них также характерно постоянное чувство вины, самобичевание, обращенность на проблемы других людей в ущерб себе.
Причины такого поведения формируются в детстве. Спасители безуспешно пытаются быть «хорошей девочкой» или «хорошим мальчиком» и заслужить одобрение родителей. С помощью похвал они пытаются укрепить свою самооценку, но это приносит только временные результаты.
Это самая сложная роль в треугольнике, потому что подобное поведение по большей части – социально одобряемая норма.
Жертва – «да, но…»
Роль жертвы – это роль ребенка, который не хочет брать на себя ответственность. Это пассивная позиция, но она привлекательна тем, что можно переложить свои проблемы на кого-то другого и не решать их. Если человеку, который обосновался в роли жертвы, предлагать пути решения, то он будет их все отвергать, говорить: «Да, но…» Потому что, играя эту роль, человек действительно считает свои проблемы неразрешимыми, он теряет объективность и не может реально смотреть на вещи. Он чувствует себя ребенком, который потерялся в огромном супермаркете, – абсолютно беспомощным.
Агрессор
Беспомощность – это то, что очень хорошо знакомо агрессору. Именно это чувство и чувство стыда человек пытается подавить в себе, когда переходит в эту роль. Он берет власть над другим, доминирует над жертвой. И согласитесь, это проще, чем взять ответственность за себя и за свою жизнь. Поэтому инструменты агрессора – проповеди, угрозы, запугивания, многочисленные нравоучения и открытые конфликты. Люди, которые преимущественно используют эту роль в треугольнике, скорее всего, в детстве подвергались абьюзу, или насилию, в связи с чем их центральный личностный конфликт – власть и беспомощность. Поэтому данная роль тесно связана с ролью жертвы, так как роли в треугольнике постоянно меняются.
Так, в супружеской паре, где муж издевается над женой физически, только на первый взгляд жена является жертвой. Потом жена начинает мужу мстить – не открытой агрессией напрямую, а наказывая его отказом от секса, например. Или провоцируя его – и теперь она становится агрессором.