– Помню. Та, которая хочет, чтобы вы ее оплодотворили, – улыбнулась Надежда.
– Почти. У нас с ней было еще три встречи. На них она немного коснулась темы своей семьи. Детство она описывает как счастливое, себя называет папиной дочкой. Про развод родителей пояснила, что как-то вскрылась интрижка отца. Он тихо и мирно собрался и съехал, без ссор, сцен и конфликтов. Между мамой и бабушкой, мамой мамы, отношения напряженные. С мужем все отлично, но он не знает, что у них проблемы. На работе у нее больше ответственности потому, что папа по какой-то причине отошел от дел. Но насколько сильно отошел и надолго ли, непонятно. Я сейчас излагаю факты примерно как она – безэмоционально и не застревая на деталях. Когда я ее спросила, сколько она хочет детей, она ответила, что троих, желательно погодков или даже близнецов. Вы все можете задавать вопросы, – добавила Инна.
Она видела, что в середине ее рассказа подключились Мария и Татьяна, и заранее раздражалась от того, что ей сейчас придется им еще раз все повторять.
– Какие она у вас чувства вызывает? – спросил Антон Павлович.
– Мне кажется, что она меня обесценивает. Будто в ней пустота, куда проваливается вся наша работа, – ответила Инна.
– А хотят ли в ее семье внуков – папа, мама? – спросила Татьяна.
Она сегодня выглядела просто неприлично хорошо. Инна снова застыдилась своих единорогов на футболке.
– Про папу и маму не знаю, а вот бабушка говорит, что хочет, но я сомневаюсь. Мне вообще многое в ее рассказах кажется амбивалентным, – сказала Инна.
– А у отца во втором браке дети есть? – спросила опять Татьяна.
– Нет.
– А планируют?
– Не знаю. К чему вы это спрашиваете? – не выдержала Инна.
– У меня появилась идея, что до какого-то момента все было хорошо, а потом начало меняться. Допустим, отец отошел от дел и разорвал символические рабочие отношения, где она была главным человеком для него. Правой рукой, любимой женой, хорошим сыном…
– Спасибо! Спрошу у нее. Хорошо было бы прояснить их семейные роли. И узнать, зачем она пошла работать к отцу, – ответила Инна.
– Вы говорите про роли, и мне кажется, что ваша клиентка играет мужскую роль. Из обсуждения беременности она исключает мужа, на работе занимает позицию отца. Хочет троих детей… Может, я сейчас притягиваю за уши, но мужские половые органы состоят из трех частей. Она хочет усилить себя детьми, «родить» себе пенис. Ощущение, что в уходе отца она винит мать и поэтому не хочет идентифицироваться со слабой женщиной, – сказала Мария.
В ее седых волосах играло солнце. В Израиле хоть иногда бывает плохая погода?
– А вы с ней обсуждали сеттинг и порядок ухода из терапии? – спросила как всегда умничающая Татьяна.
– Нет. Почему вы думаете, что это важно на данном этапе? – ответила Инна, подстраиваясь под стиль речи Татьяны.
– Из вашего рассказа я поняла, что ее родители очень тихо и мирно развелись, и мне кажется, что так же тихо и мирно она может прекратить терапию. Думаю, было бы полезно сообщить ей, что даже если она примет решение прекратить терапию, должны состояться еще три завершающие встречи, – сказала Татьяна.
– Да, у меня есть тревога на этот счет. Хотя она не опаздывает и четко оплачивает, все равно есть ощущение, что она может уйти и не вернуться. Будто она не вкладывается в то, что происходит в кабинете, а смотрит через стекло, – сказала Инна.
Несмотря на неприязнь к Татьяне, она сейчас была ей очень благодарна за эту ценную мысль.
– И резюмируя: в дальнейшей работе с этой девушкой было бы очень полезно обсудить тему детей. Зачем они ей вообще нужны? Женственность и материнство – как она себе это представляет, какие у нее на этот счет фантазии? И лапароскопия: чего она боится больше – того, что она больна, или того, что она может оказаться здоровой? – подвел итог Антон Павлович.
– Спасибо, коллеги, было, как всегда, очень полезно. Хорошей недели! – попрощалась Инна и отключилась.
Прошло несколько часов, Инна решила дать мужу еще немного поспать и отправилась гулять с дочкой. Глаша почти сразу уснула. Это была ее суперсила – засыпать в коляске и машине. Инна надеялась, что ребенок сохранит этот навык во взрослой жизни, потому что для нее это всегда было испытанием. Только за рулем ее не укачивало. В автобусах она могла ездить лишь со специальными таблетками. Ни читать, ни спать, ни заниматься чем-то в дороге она не могла – ее тут же начинало мутить. Инна удобно устроилась в парке на скамейке, предварительно купив себе огромный стакан кофе и шаверму. Ее муж, если бы узнал, что она ест, подшучивал бы над ней до тех пор, пока она в бешенстве не выкинула бы эту шаверму. Он очень щепетильно относился к еде, и его самой раздражающей чертой было то, что он никогда не ел разогретую пищу, из-за чего у них возникало множество ссор.
Инна не была бы против такой его особенности, если бы он сам себе готовил. Но для себя он мог приготовить только бутерброд, которым ее потом тоже попрекал. Она была виновата в том, что он ест невкусную и неполезную пищу. Хоть он и говорил «полезную», но в его представлении это могло быть мясо, возможно, даже зажаренное на сковороде. Овощные пюре, которые Инна готовила Глаше на пару´, муж едой не считал и отказывался даже пробовать. А Инна уже приспособилась: немного соли и перца – и детские овощи становились вполне себе ничего. Гомогенизированная консистенция мяса в баночках для Инны стала прекрасным паштетом, который она с удовольствием намазывала на хлеб, чаще всего под неодобрительные взгляды супруга. Пару раз в неделю муж уезжал к своей маме и возвращался с контейнерами еды, которую, как ей кажется, он втайне все-таки грел и ел еще пару дней.
Это был огромный камень преткновения в их отношениях. «Родители мужа возвели в своем доме культ еды, который их и погубил», – не без злорадства подумала Инна. Отца мужа свело в могилу сало, на котором у них в семье было принято все зажаривать. Он умер несколько лет назад от инфаркта. И с тех пор в их семье незримо воцарилась свекровь. Инна ей сочувствовала и понимала, что та осталась одна и, кроме сына и внучки, у нее никого нет, но докучливая забота, граничащая с тиранией, ее утомляла. Она же психолог, как часто напоминал ей муж, нужно относиться терпимее. Но постоянные звонки по 2–3 раза, пока она не возьмет трубку, доведут до бешенства и святого. «Денис трубку не берет. Что с ним? Я волнуюсь». Даже своими сообщениями свекровь нарушала ее границы. Ей стало грустно. Бывают ли хорошие родители, к которым у детей нет претензий? Интересно, чем будет недовольна Глаша, когда вырастет?
Шаверма и кофе на удивление быстро закончились, и она пошла обратно домой, думая о своей пациентке. Интересно, может ли она сейчас спать? И что может значить ее бессонница на символическом уровне? Страх смерти, страх потери контроля, страх встретиться со своим бессознательным?
Амбивалентность – двойственность, или расщепление, чувств к одному и тому же. Выражается в том, что один и тот же объект воспринимается как два разных, а не как сложная структура со своими плюсами и минусами.
Глава 6АринаПапа, Кристина и Лев
Арина чуть не ахнула от удивления, когда, выходя из офиса, увидела машину папы. Может, ее не заметят и у нее получится проскочить мимо? Она совершенно не хотела с ним встречаться, к тому же через 30 минут ей нужно быть у психолога. У нее заныло в груди от плохого предчувствия, когда папа с Кристиной выходили из машины. Арина с раздражением, за которым скрывалась зависть, задалась вопросом: как Кристина может так изящно выходить из высокого внедорожника, еще и будучи беременной?
Арина не сводила глаз с жены отца и по совместительству – одной из своих ближайших подруг.
– П-привет! – Арина поперхнулась, будто горло у нее пересохло.
– Милая, давно не виделись! Иди сюда! – пронзительно заголосила Кристина и полезла обниматься.
Хоть объятия и были теплыми и уютными, они все равно вызывали у Арины неприязнь. Она попыталась незаметно, но настойчиво стряхнуть с себя Кристину.
– Что вас привело в нашу скромную обитель в такой час? – на манер дворецкого начала Арина.
– Все в порядке. Правда, милый? – Кристина обратилась к своему мужу, Арининому папе – Дмитрию Борисовичу.
«Вот все у нее милые», – подумала Арина.
– Пап, вы по делу? – сказала она вслух. – Я немного опаздываю. Мне отменять встречу или я пойду?
– Минут пятнадцать у тебя есть? Пойдем кофе попьем, кое-что обсудим… – сказал Дмитрий Борисович.
Первая часть предложения должна была быть вопросом, но прозвучала как утверждение, и Арина поняла, что к психологу сегодня опоздает.
«Ну почему именно сегодня?» – пронеслось у нее в голове.
Дмитрий Борисович энергично поднялся по ступенькам, открыл дверь и пропустил вперед девушек. На вид ему было около сорока, но на самом деле – почти пятьдесят. Арина знала, чего стоит ему эта моложавость – он каждое утро бегал, три раза в неделю ходил в спортзал, не ел мяса и не пил алкоголь. Она в данный момент не была уверена, что готова вести такой образ жизни, чтобы иметь идеальную фигуру. Хотя, если честно, Арине фигура досталась от мамы – она была худощава и могла себе позволить есть ночью мороженое и не посещать спортзал.
А вот Кристина была отцу под стать – она тоже любила заниматься и истязать себя здоровой пищей. Хорошо, что беременность заставит ее притормозить, потому что последней их идеей отпуска был пеший турпоход по горам Алтая. Изначально это звучало даже интересно, и Арина хотела предложить Федору ехать вместе с ними, но потом узнала, что их высадят на вертолете на вершине какой-то горы с проводником и они две недели должны будут идти пешком назад, через точки, где их ждут припасы. Арина читала в детстве Джека Лондона и от идеи такого отпуска сразу отказалась. Но за папу с Кристиной сильно переживала.
Они сидели в переговорной и пили кофе. Папа сказал, что ему нужно посекретничать с главбухом, и оставил их с Кристиной наедине.