Винни отказывается. Она вновь терзается вопросом, не пропустила ли она что-то в «Справочнике…». Как бы тщательно она все ни учила и ни зарисовывала, ни один мозг не совершенен. У существа, которое она видела, точно есть название. И кто-то в Цугута-фоллз точно должен его знать.
Шестой: внедорожник подъезжает к усадьбе Четвергссонов. Часы на приборной панели показывают 00:42. Дежурные охотники будут бродить до рассвета, но большинство испытуемых, кажется, уже вернулись. У Кейси Вторнигана рука на перевязи, а Астрид сбрасывает остатки адреналина, танцуя под музыку, которую слышит лишь она. Когда Винни со своей компанией вытекает из машины, на парковку заезжает уже третий внедорожник.
Удар седьмой: близняшки и Фатима пересказывают всем историю Винни, дополняя рассказ о ее подвиге активной жестикуляцией. Теперь все звучит еще жестче, а вторая половина рассказа уже сплошной вымысел.
Винни по-прежнему не спорит.
«Потом, – говорит она себе. – Я расскажу правду потом». Когда будет не так много народу, чтобы сверлить ее взглядами и колоть словами ненависти.
Восьмой: как раз когда Эрнесто достает из багажника голову банши и все начинают ликовать и хлопать Винни по спине, подъезжает четвертый, последний внедорожник. Когти в нагруднике поблескивают. Кейси таращится на них и приговаривает: «Ка-а-ак же кру-у-уто! Кру-у-уто!»
Удар девятый: из последнего внедорожника выгружается тетя Рейчел и начинает, как обычно, с невозмутимым лицом оценивать обстановку. Она слушает, как близняшки в который раз пересказывают свою полуправдивую историю. А Винни чувствует, что ее горло по-прежнему перекрыто, и слова доносятся откуда-то издалека.
Рейчел изучает голову банши, затем наклоняется, чтобы рассмотреть когти, воткнувшиеся в нагрудник. Сердце Винни громыхает почти так же, как в лесу. Она молится, чтобы Рейчел не заметила, что на ней нет крови банши. Что пятна на кожаной куртке – всего лишь красная глина. Она скажет, скажет правду, но не сейчас. Не здесь.
А потом приходит он – десятый и финальный удар этой ночи: взгляд тети Рейчел меняется. Все острые углы сглаживаются, все лицо открывается. Линии лба больше не кажутся такими напряженными, на губах даже обозначается едва заметный проблеск кривой улыбки. Ее темно-карие глаза того же оттенка коры тсуги, что у ее сестры, у Дэриана и у самой Винни, встречаются с глазами племянницы. И тетя говорит:
– Блин, Винни, похоже, я должна извиниться.
Рейчел протягивает руку. Винни в таком изумлении, что не сразу решается пожать ее, а сказать что-то и подавно. А Рейчел сжимает ее руку и говорит:
– Молодец, девка. Прошла первое испытание.
Остаток ночи размазывается цветным пятном, словно Винни мчится на карусели. Все происходит помимо ее воли, и с каждой новой улыбкой, похлопыванием по спине или поздравлением тает ее решимость сказать правду. Пока наконец, почти на рассвете, за ней не приезжает мама. Естественно, Рейчел позвонила Франческе и все рассказала.
«Все» в кавычках, потому что на самом деле никто не знает, что произошло. Что на самом деле Винни не убивала банши, а сделало это какое-то другое существо, которое теперь за красными вешками, по эту сторону лесной границы. Может быть, вервольф… а может быть, та неопознанная нечисть, которую она видела. Которую не видел больше никто. Рассказ о которой никого не заинтересовал.
Вервольфы, однако, величина известная, и если претенденты говорят об этом чудовище с восторгом, взрослые серьезно напряглись. Винни слышит, как тетя Рейчел говорит: «Завтра первым делом уведомлю Совет».
Мама приезжает на вольво, одетая в халат поверх пижамы. Ритмичное завывание «Битлз» обгоняет свет фар. Мама паркуется и бежит, спотыкаясь. На ее лице – смесь гнева, облегчения и гордости. Гнева больше всего. Но она не позволяет себе дать волю чувствам, пока Винни не оказывается на переднем сиденье, а усадьба Четвергссонов не начинает уменьшаться в зеркале заднего вида.
И вот тут она обрушивается на Винни с яростью, какой та не видела с тех пор, как мама поймала папу и он сбежал. Сжимая руль белыми от напряжения пальцами, мама начинает с клокочущего шепота. К моменту выезда на главную дорогу она переходит на «внутренний голос». К повороту на главную дорогу – на «внешний голос». А к моменту парковки на обочине она достигает «концертного визга».
Сам монолог блуждает между тремя тезисами: «Как ты могла быть такой беспечной?» Затем: «А если бы ты погибла?» И наконец: «Почему ты мне не сказала?» Дойдя до конца списка, мама перескакивает в начало.
Винни молчит, как и бо́льшую часть ночи. В ее груди такая боль, словно рядом снова плачет банши, а сердце вот-вот разорвется пополам. Всю дорогу Винни без остановки протирает очки. Будто если она хоть на секунду перестанет тереть, тут же разревется и во всем сознается. И хотя она понимает, что правду в итоге надо кому-то рассказать, она не может заставить себя. Сейчас, когда ее горло все еще горит от трех глотков виски, а в ушах по-прежнему звенят одобрительные возгласы светочей.
Припарковавшись, мама широкими шагами обходит машину и вытаскивает Винни наружу. Она уже не орет. Вместо этого она с мокрыми глазами прижимает Винни к себе. Нагрудник и кожаная куртка лежат на заднем сиденье, и Винни тает в маминых объятиях. Она уже не помнит, когда они последний раз так обнимались. С момента ухода папы такого точно не было.
Почему-то Винни не плачет. Мамина пижама (в голубую полоску) и знакомый запах мыла (вербена) дарят ей больше тепла, чем виски, и даже больше покоя, чем слезы банши.
Но вот мама шепчет в ее волосы:
– Я очень тобой горжусь, Винтовка. Я так тобой горжусь. – И с этими словами отстраняется.
За ее спиной встает солнце – бледный поцелуй розового, который светится вокруг нее, словно гало.
– Злюсь, но горжусь. – Она берет лицо Винни в ладони, игриво морща нос. – Моя масенькая лялечка уже совсем больфая. А Рейчел тебе сказала? Благодаря тебе мы приглашены на ужин клана на следующей неделе. Это лишь… пробный визит, но уже кое-что.
У Винни холодеет внутри.
– Она нас уже пригласила?
– Угу. – Мама широко улыбается, и морщины между ее бровями разглаживаются, а Винни-то думала, что они залегли навсегда. – А еще тебе разрешили вернуться на вечерние тренировки в усадьбу Воскресенингов.
– Ох, – скрипит Винни.
В ее живот впивается что-то острое, будто когти банши, и горячее, будто поднимающийся туман. Это же все, чего она хотела, о чем мечтала эти четыре года. Она должна быть счастлива, а вместо этого ее вот-вот стошнит.
Все даже хуже. У мамы такое лицо, будто она помолодела лет на десять. Плечи словно расправились, стали шире, сильнее. Винни не хочет это терять. Не хочет, чтобы эта улыбка исчезла из маминых глаз и чтобы их мир снова стал серым, как лес.
– Дэриан будет в восторге! – Мама обхватывает плечи Винни.
Ну, все, это последний гвоздь, вбитый в гроб Винни. Теперь она просто не может рассказать маме правду. Ни ей, ни кому-либо вообще.
– Как насчет блинчиков на завтрак, Винтовка? – Мама тащит ее к переднему крыльцу с облезающей краской и болтающимися цепями, оставшимися от садовых качелей. – Надо подготовиться ко второму испытанию – охотникам нужны углеводы. Много углеводов. Выдавим на блинчики столько сиропа, сколько сможем.
Глава 14
Винни сомневалась, что сможет заснуть, но после блинчиков и горячего душа отключается, едва коснувшись головой подушки. Она не слышит, как мама собирается на работу (а как же поругаться из-за того, что мама слишком громко готовит себе кофе?). Она не слышит, как, ворча, оживает двигатель вольво, и не замечает, как за окном меняется свет.
Просыпается она в три часа дня. Она не знает, надо ли ей было в школу (сегодня ведь пятница) и в усадьбу Воскресенингов, но решает, что все это подождет до завтра. Кажется, ей вообще никогда не захочется вылезать из кровати.
Куда интереснее валяться под стареньким одеялком с подсолнухами и близоруко рассматривать пылинки и заброшенную паутину под потолком. Ее маленький письменный стол с салфетками, подсунутыми под одну из ножек для равновесия, завален линерами и скетчбуками. Дэриан умоляет Винни навести в них порядок.
«Ну дай я хоть подпишу их, – говорит он. – А даты? Разве тебе неважно, когда ты нарисовала тот или иной кошмар?»
Ей неважно. На самом деле теперь ей хочется содрать со стены и тот набросок геллиона, похожего на собаку и пускающего слюни, и карандашный рисунок келпи в обличье подводной лошади, мутный и расплывчатый.
Как же это было наивно – думать, что она когда-нибудь сможет запечатлеть лес на странице, что можно линером перенести на бумагу трехмерную реальность с паутиной волос над ее лицом и свисающей зеленой бархатной кожей.
– Нет, – бормочет она, подскакивая в кровати.
Одеяло спадает, и в постель забирается холодный воздух. Дождь начинает барабанить по стеклу, а солнечный свет, просеянный сквозь занавеску, становится все серее. И вот уже слышится рокот грома – необычный для весны в других местах. А в Цугута-фоллз – пожалуйста.
Взгляд Винни перескакивает на знамя, висящее над дверью спальни: медведь Средансов. Отрез хвойно-зеленого сукна длиной в два фута, который дарят каждому пятилетнему Средансу на первой тренировке в усадьбе Воскресенингов. Это знамя успело выцвести.
Дэриан после «инцидента» с папой свое знамя выкинул. А Винни повесила свое так, чтобы все время его видеть.
– Дело превыше всего, – говорит она, свешивая ноги с кровати. Пол стонет под ее стопами, старый бежевый ковер совсем холодный. – Преданность до мозга костей.
Да, она облажалась на охоте. Облажалась знатно. Но она не позволит этому провалу остановить ее.
Пусть прошлая ночь прошла не по плану. Пусть все были правы и она не готова к встрече с лесом. Что с того? Она все равно получила то, что хотела и что было так нужно ее семье. Так зачем останавливаться? Судьба вопреки всему подарила ей второй шанс. Ее мечта еще может исполниться. Надо только не сходить с пути, надо пройти второе испытание.