Она улыбается, ее темная кожа теплого коричневого оттенка натягивается на скулах, и Винни решается улыбнуться в ответ. Директор Джина тоже всегда была добра к Винни, если они пересекались, и она добра к Винни сейчас: выкатывается на своем кресле в коридор, чтобы проводить девушку на первый урок.
В школе все такое, как Винни помнит: стены, отделанные полированным деревом, тяжелые дубовые двери и свисающие люстры, пожалуй, даже слишком изысканные для кучки тинейджеров. К примеру, Винни четыре года назад точно была неспособна их оценить. Теперь же она вдруг осознает, как много лампочек приходится менять Воскресенингам.
По всей длине главного коридора висят знамена с эмблемами кланов.
«Культура гуще крови», – повторяет про себя Винни, пробегая глазами по каждому.
Первым идет белый лебедь Воскресенингов[14]. Девиз: «Терпение внутри. Спокойствие под давлением». Дальше белый свиток с черной лентой – эмблема Понедельниксов. «Интеллект на первом месте. Познание есть верный путь». Красный скорпион Вторниганов. «Сила тела и сердца. Мы держим оборону». А вот и черный медведь Средансов. «Дело превыше всего. Преданность до мозга костей». Серебряный колокольчик Четвергссонов. «Всегда наготове. Никогда без плана». Серый воробей Пятницки. «Целостность во всем. Честность до конца». И наконец, золотой ключ Субботонов. «Лидерство на словах – лидерство на деле. Сила в убедительности».
Каждый в Цугута-фоллз лепит из себя личность согласно потребностям своего клана, и все это во имя светочей. Все ради того, чтобы оберегать беспечный мир от четырнадцати спящих духов. Винни снова одна из этих личностей. Наконец-то.
Винни распирает от гордости. Преданность в крови.
Первый сдвоенный урок, к счастью, оказывается для Винни легким. Это анатомия кошмаров. Уж в чем в чем, а в этом Винни разбирается. Спросите ее, где печень у подменыша и почему у вампа нет печени вообще. Уже к концу первого часа Винни удается продвинуться на три уровня. До свиданья, профессор Андерс. Здравствуйте, профессор Иль-Хва.
Второй сдвоенный урок дается тяжелее. История светочей никогда не интересовала Винни. Кошмары – да. А вот история и всякая политика – это не для нее. Ей, разумеется, известно, что первый дух возник на севере нынешней Италии и оставался единственным почти тысячу лет. Второй появился в Норвегии, третий – в России. Потом распространение духов ускорилось и перекинулось на другие континенты, и вот последний образовался тут, возле Цугута-фоллз, в 1901 году. Тогда разные ветви светочей направили сюда своих людей. Так и сформировалась американская ветвь.
Но это только азы. В группе, куда попала Винни (тут всем по тринадцать, кроме четырнадцатилетнего кузена Маркуса), учат всякие скучные подробности: имена и даты… еще имена и еще даты.
К тому же профессор Самуэль – вредная задница, и уж это за четыре года не изменилось. Он вечно спрашивает Винни, когда знает, что у нее нет ответа. Это само по себе убийственно, а тут еще Маркус весь урок достает ее своей самодовольной улыбочкой.
Не спасает даже ее любимое рисование на полях. Приходится без конца что-то записывать. Нет времени ни на детальные рисунки кошмаров, ни на беглые наброски, ни на контуры, ни на штриховку. Но у нее мелькает мысль, что это, возможно, и к лучшему. В ее пальцах – пустота, как и прошлой ночью. Нет искры, нет зуда – нет никакого желания прорисовывать пустые глаза банши.
В целом утро выходит похожим на путаный сон в духе «Алисы в Стране чудес». Люди не просто милы с Винни, они слишком милы. Так бывает, когда ты остро чувствуешь себя виноватым, но пытаешься не подавать виду.
Винни не думает, что кто-то из светочей на самом деле мучается угрызениями совести за то, как они с ней обходились эти четыре года. Ведь ее объявили изгоем – чего же она хотела? Скорее, они не знают, как проявить дружелюбие, и превращаются в довольно неприятные, неестественные версии самих себя. Это напоминает улыбки персонажей видеоигры: они не вполне человеческие, но сходство достаточное, чтобы стало не по себе.
Каждый раз с кем-то сталкиваясь, Винни вздрагивает, словно ждет удара. От каждого выкрика: «Гроза банши!» – у нее внутри все сжимается, будто кричат: «Ведьмино отродье!» Каждая ослепительно-белая улыбка заставляет ее отшатнуться, вместо того чтобы улыбнуться в ответ.
Как же это все странно, слишком странно.
По мере того как день протекает мимо, а Винни протаскивает себя через занятия и людей, холод у нее внутри разрастается все больше. Уже к третьему сдвоенному уроку она ощущает неведомое ей, нечеловеческое изнеможение. Слишком много глаз смотрит на нее. Слишком много улыбок, неискренних и незаслуженных.
У входа в раздевалку, где все те же тринадцатилетки переодеваются на ОФП и болтают без умолку, а с ними и тренер Роза, Винни обнаруживает, что не может дышать.
То есть совсем не может дышать. Будто слишком близко подобралась к келпи и это существо тащит ее под воду, прочь от воздуха, прочь от жизни.
Винни влетает в женский туалет. Ее взгляд обегает четыре кабинки, древние, но чистые, и три раковины, словно сошедшие со старинного фотоснимка. Она вламывается в первую кабинку, обрушивается на сиденье и опускает голову между коленями. Дышать. Дышать. Дышать. Она справится. Она справится. Она справится. Тренер Роза ведь уже не первая, кто добивается от нее рассказа об убийстве банши; надо срочно что-то придумать.
«Ты справишься. Дыши, дыши, дыши».
Скрип двери – кто-то входит в туалет. Мимо кабинки Винни стучат каблуки сапог. Винни не поднимает глаз. Ее взгляд прикован к маленьким шестиугольным плиткам, которыми выложен пол туалета. Тысячи швов, куда могли бы забиться грязь и жир, но Воскресенинги этого не допустят. Они содержат это место в безукоризненной чистоте.
Она справится. Ей всего лишь надо постараться пересказать историю, которая получилась у близняшек две ночи назад. Представить себе, будто в гущу деревьев ходил кто-то другой. Будто рассказываешь о ком-то другом, кто встретил и убил банши, ведь это и в самом деле был кто-то другой. Или скорее что-то другое…
– Я знаю, что ты здесь, – врезается в ее мысли чей-то голос.
Эрика Четвергссон.
Стоит прямо за дверью кабинки Винни. Блестящий стальной носок ее сапога ритмично постукивает по полу.
– Что тебе надо? – спрашивает Винни. Ее голос предательски надламывается.
– У меня к тебе вопрос.
– Я занята.
– Нет, не занята.
Эрика поднимает мысок правой ноги и отточенным движением танцора поддевает дверь кабинки. Крючок вылетает из петли. Дверь распахивается. И взору Винни предстает сама Эрика.
Она великолепна. Ее макияж, как всегда, само совершенство. Тени подчеркивают естественную теплоту ее янтарной кожи, а толстая бордовая подводка – осенние тона ее карих глаз. Волосы цвета воронова крыла струятся гладкими прядями до самой талии. На ней кожаная куртка, почти как у Винни, только черная. А под курткой водолазка такого нежного оттенка голубого, словно ангел соткал ее из облаков специально для Эрики. Ее немыслимо длинные ноги прячутся под длинной серой юбкой, которая на ком угодно смотрелась бы старомодно. А на ней эта юбка предстает произведением Высокой Моды с большой буквы, вещью с заоблачным ценником. Всю эту идеальную картину портит лишь пластырь на большом пальце.
Как же она похожа на Дженну, свою сводную сестру, которая погибла четыре года назад. Интересно, Эрика нарочно ее копирует?
Винни резко вскакивает на ноги. Кабинка вместе с Эрикой плывет перед глазами. Эрика в этих сапогах выше Винни, что здорово сбивает с толку. Раньше преимущество в росте всегда было у Винни. Обескураживают и тушь на ресницах, и блестящие губы безупречной формы – Винни ни за что не догадалась бы, что они нарисованы контуром, если б не помнила природных линий лица Эрики.
Четыре года Винни не стояла так близко к своей лучшей подруге, и теперь это все равно что рассматривать иллюстрацию. Перед ней одновременно и та девчонка, которую Винни знала, и, странным образом, вообще не она.
– Что, – повторяет Винни, – тебе надо?
Эрика поднимает подбородок, смеривая Винни взглядом из-под полуопущенных ресниц. Сначала она замечает волосы Винни (взрыв на макаронной фабрике), потом одежду (внезапно не такую крутую, как Винни казалось) и, наконец, ее ключицы, между которыми примостился медальон Дэриана.
– Откуда у тебя это украшение?
Рука Винни тянется к медальону. У нее была тысяча вариантов, что могла произнести Эрика, но этого она точно не ожидала.
– Брат подарил.
– Когда?
– В четверг. На день рожденья.
– А брат его где взял?
– Без понятия. – Винни проталкивается мимо Эрики, глядя в сторону. Ей в нос ударяет парфюм бывшей подруги – запах денег в чистом виде. Быть дочерью главы клана неплохо в некоторых отношениях. – К чему этот допрос?
Винни подходит к раковине и открывает кран. Три нажатия на диспенсер с мылом – и Эрика уже стоит сбоку от нее, сложив руки на груди.
– Потому что у меня был такой же, Винни Среданс, и я хочу выяснить, куда он делся.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что Дэриан украл его у тебя? – в шутку говорит Винни.
– Может, и хочу, – совершенно серьезно отвечает Эрика.
– Что? – Винни поворачивается лицом к Эрике. На зеркало летят мыльные брызги. – Если ты обвиняешь его в преступлении, так и скажи.
Мыльная пена оставляет пятно на небесно-голубой водолазке. Несколько секунд Эрика выдерживает взгляд Винни, но в ее глазах читается неуверенность. Может быть, даже некоторое смущение. Однако она не моргает. Винни тоже.
С рук Винни на пол капает холодная вода. Из крана тоже до сих пор хлещет струя. Но вот Эрика опускает глаза.
– Да нет, – говорит она высокомерно. – Я не думаю, что его кто-то украл. Ты просто… спроси Дэриана, где он его взял, ладно? – Она поднимает бровь, бросая на Винни короткий взгляд. – И дай мне знать, что он скажет.