– На это похоже?
У Винни захватывает дух:
– Да, похоже – не то слово. – Черно-белое изображение с камеры ночного видения сильно пересвечено, но ошибиться невозможно: Винни знает, что она видит. Эти размытые края, эти выпукло-вогнутые искривления, эти сжатые, растянутые, искаженные формы. – Это именно оно, Марио. Где ты это взял?
– У Лиззи Пятницки, – называет Марио имя тети Джея.
Полумастер, полуученый, как и многие светочи, Лиззи родилась не в той семье. Как и Винни, ей надо было родиться Понедельниксом.
Эта мысль отзывается уколом в сердце Винни. Лиззи она любила почти как члена семьи. Но когда Винни бросил Джей, она потеряла и ее.
– У нее по границам усадьбы Пятницки расставлены эти, знаешь, камеры наружного наблюдения, – объясняет Марио. – Вот это попало на запись в ту ночь, когда погиб половинный. И я думаю, оно его и убило.
– Вот и я, – содрогается Винни. – А что это такое?
Перед ответом Марио выдерживает паузу, надувая гигантский пузырь. Хлоп!
– Даже не представляю. Я перебрал в «Справочнике…» все кошмары, на которые мог подумать. Кошмары, искажающие зрение, вызывающие кровавый туман, способные к невидимости… Я даже нашел пакистанский кошмар, который предположительно обладает собственным гравитационным полем. Но ни один из них так, – Марио стучит по монитору, – не выглядит. И не издает звук, который ты описываешь. И это, кстати, новые данные.
Он хватает блокнот. Теперь он не хмурится, а смотрит на нее широко раскрытыми глазами, взволнованно:
– Опиши-ка мне его еще раз, Винни. Каждую деталь – все, что помнишь.
У Винни начинают стучать зубы. Может, Марио и не боится этого существа, но она-то еще как боится. Что бы это ни было, там, в лесу, оно напугало банши. Оно напугало вервольфа. И Винни оно тоже напугало.
И она уже дважды находила останки его жертв по эту сторону датчиков.
Не получив немедленного ответа, Марио поднимает глаза, и его ручка зависает над блокнотом. Он видит стучащие зубы Винни. Он знает ее достаточно, чтобы понять ее состояние.
– Эй. – Он опускает ручку. – Не беспокойся об этом существе, ладно? Мы с Лиззи им занимаемся.
– А Совет нет, правда?
Хлоп-лоп!
– Ну ты же слышала, как меня отчитал Драйден?
Винни кивает:
– Будто его больше волнует его драгоценный Маскарад кошмаров, а не смертоносный дневной скиталец за пределами зоны действия датчиков.
– Ты недалека от истины. – Марио устало потирает глаза. – И так себя ведет не только Драйден. Скоро сюда приедут высшие чиновники со всего мира, чтобы оценить наш маленький уголок светочей. Волка-оборотня остановить легко… верней, нетрудно. Просто взять у всех кровь на анализ и разобраться с тем, у кого он окажется плохим. Но этого… как ты сказала? Ворчуна? О таком никто раньше не слышал, и легкого решения не существует. И увы, – он разводит руками в знак поражения, – пока у нас не будет более убедительного доказательства, чем это размытое изображение, нас никто не станет слушать.
– Даже притом что я сама это видела? – Винни показывает на свое лицо. – Собственными глазами?
– Даже притом что ты сама видела, Вин. Больше никто не видел, а ты ходишь в очках. Я не к тому, что они тебя делают ненадежным свидетелем. Я лишь предсказываю реакцию Совета. Но ты не беспокойся так, хорошо?
Винни корчит гримасу.
– Ну да, конечно. Не беспокойся о кошмаре, который повергает в панику и обращает в бегство банши и оборотней. И звучит так, словно в другое измерение протаскивают через карбюратор.
– Ну на твоих следующих испытаниях тебе ничего не угрожает, – настаивает Марио. – Охотники будут все время рядом. Чем бы ни оказалось это ворчливое чудовище, оно сдохнет, как любой другой кошмар.
Сдохнет ли? Винни сомневается. Но вслух ничего не говорит – а смысл? Реален Ворчун или нет, завтра она идет в лес на второе испытание. И все, что ей остается, – это молиться, чтобы не нарваться на этот шепчущий кошмар.
И чтобы другие светочи восприняли их открытие всерьез. Пока не поздно.
Глава 20
Винни только-только добралась домой и принялась заваривать себе «Эрл Грей», как на нее напустилась мама. Буквально напустилась, словно гарпия с обнаженными когтями.
– Звонил Джей Пятницки.
Винни перестает макать чайный пакетик в кипяток. Это неожиданно. Она думала, что Джей просто возникнет в ее дверном проеме, будто призрак с усталыми серыми глазами и вечно спутанными волосами. Предупреждать звонком как-то не в его духе.
– Что говорил? – Винни пытается изобразить непринужденность, примерно с таким же успехом, как недавно Марио.
– Четыре года, значит, ни слуху ни духу, – возмущается мама, опершись на рабочий стол. От нее сильно пахнет хашбраунами и беконом, а на ее футболке Винни замечает два пятна от кетчупа. – А теперь этот парень снова в друзья к тебе набивается?
– Все не так, – пытается объяснить Винни, но маму так легко не проймешь.
– А как тогда?
– Он помогает мне.
– Неужели? А с чего вдруг теперь? – Мама отталкивается от столешницы и начинает расхаживать по комнате. – Четыре года все в этом чертовом городе обращаются с нами так, словно поступок Брайанта сделал нас прокаженными.
Винни вздрагивает, услышав папино имя. Это так удивительно, так непривычно – слышать его из уст Франчески! Винни даже не замечает, что мама выругалась и теперь должна положить доллар в банку-руганку. Все, что она может, – это оторопело наблюдать, как мама ускоряет шаг.
– Я-то думала, что Джей таким не будет. Он ведь любил тебя, знаешь? Эрика тоже, хотя ей приходилось бороться с Марсией. Уж на что я гиперопекающая мама, но до Марсии мне далеко. – Ее имя мама всегда произносит так, будто это тоже ругательство.
– То, что Эрика отстранилась, меня не так удивило, но Джей? Я действительно думала, что он не такой, как все. И вот, приехали: четыре года прошло, и он точно такой же. Точно такой же, как все. И Лиззи тоже! – Мама внезапно пикирует на Винни. – Представляешь, она с утреца пришла ко мне в «Неупокоенную…» и давай о тебе расспрашивать. Она и все остальные светочи ведут себя так, словно могут получить часть твоего баншибойного сияния, стоит им пообщаться со мной.
У мамы покраснело лицо. Глаза выпучены, как пузырьки с ядом мантикоры, которые вот-вот лопнут. Винни просто стоит, держа за ниточку чайный пакетик, который уже заварился слишком крепко, и смотрит, как мама носится грозой по кухне, а ее долг банке-руганке доходит до астрономический суммы.
От этого зрелища у Винни внутри все завязывается в узел. Сначала это крошечный узелочек на золотой цепочке. А потом настоящая путаница, толстый клубок, такой плотный, такой скомканный, что цепочку уже не спасти. Если маму так расстраивает внезапное внимание людей, зачем Винни вообще напрягалась и ввязывалась во все это? Конечно, она и сама хочет стать охотником, но при оценке рисков она в первую очередь ориентировалась на возможность помочь семье и взвешивала полезность своих действий для близких.
Теперь поздно признаваться в том, что банши она не убивала. Дэриана продвинули по службе. Мама снова будет ходить на ужины Средансов. И Винни думала, что именно этого они хотели.
– Я думала, ты рада, что я это сделала, мам, – шепчет она. Слова звучат глухо и тихо.
Мама замирает на полушаге, с пышущими щеками и воздетыми руками. Похоже, узловатое отчаяние Винни написано у той на лице, потому что мама вдруг бросается к ней:
– Ох, девочка моя. – Она вынимает кружку из рук дочери и ставит на стол. И в третий раз за последнее время заключает Винни в объятия. Кажется, все рекорды побиты. – Прости. Мне не стоило все это на тебя вываливать. Я очень-очень рада, просто… Мне стыдно, что тебе пришлось пойти на такое, понимаешь?
Ее голос ломается, завязывая внутри у Винни новые узлы.
– Мне стыдно, что я сама не смогла разрулить все это. – Мама сжимает Винни крепче и говорит теперь ей в волосы. Они одного роста, но Винни чувствует себя такой маленькой. Хорошее чувство. – Я так тобой горжусь, так горжусь, Винни. Ты сделала то, что не смогла я, и ты завоевала для нас уважение, которое я потеряла.
– Это не ты потеряла. Это папа.
Мама ничего не говорит, но кивает.
– И еще меня коробит от того, как быстро кланы меняют свое настроение. Четыре года орать на меня, потому что им, видите ли, мало кетчупа, чтобы потом набиваться в друзья. Но… давай будем реалистами, Винтовка. – Она отодвигается с хитренькой улыбкой. – Я ведь и не против. Даже Марсия Четвергссон пригласила меня выпить кофе на следующей неделе. А я взяла и согласилась.
Винни пытается улыбнуться, но выходит так себе: затянутые узлы на золотой цепочке – натянутая улыбка на лице. А мама все видит:
– Я сожалею, что так завелась из-за звонка Джея. Я просто не хочу, чтобы он снова обидел тебя.
Винни роняет взгляд в пол:
– Да не так все. – У нее начинают сползать очки. – Мы не друзья. И он в друзья не набивается. Он меня только тренирует.
Это не ложь.
– Потому что я отстала и недостаточно подготовлена.
Тоже правда.
Мама вздыхает. Значит, сдается. Но и успокаивается:
– Что ж, ладно. Тогда давай хоть подвезу. Он сказал быть к двум, а сейчас… – взгляд на часы, – уже четверть второго. На велосипеде туда ни за что не успеть.
– Куда не успеть? – Винни семенит за мамой, которая теперь охотится за ключами от машины и курткой.
– В усадьбу Пятницки. – Мама натягивает темно-синюю флисовую кофту. – Он сказал ждать на улице.
С тех пор как Винни была у Пятницки последний раз, четыре года назад, ничего тут не изменилось. Разве что все стало еще более обшарпанным и потрепанным. Если усадьба Четвергссонов – музей искусства, то усадьба Пятницки – локация из ужастика. Населенный призраками готический особняк, как он есть: трехэтажный, со скошенной замшелой крышей, облупившейся белой краской, с высокими, изящно вытянутыми окнами (два из которых разбиты и закрыты фанерой) и двумя горгульями – одна нависает над восточным крылом, другая над западным.