К тому же ей просто сложно сосредоточиться на том, что он говорит, да еще и отвечать. Во-первых, она провела целый день, пытаясь понять, что означает папин рисунок в библиотеке… и думать при этом о чем-нибудь другом, потому что папу она по-прежнему ненавидит. Во-вторых, усадьба Средансов освещена так, как всегда после заката, и огни гостиной вспыхивают адским пламенем, как себе его представляет Винни. Она даже чувствует запах горелого – это из-за огромного камина, который, несомненно, поглощает дрова с такой скоростью, что официанты-Средансы еле успевают его подкармливать.
Мимо окон скользят силуэты людей. Ярко одетые, улыбающиеся, они двигаются с легкостью светочей, которых никто не изгонял. Так когда-то двигались и они – Винни, мама и Дэриан. Винни думает, помнит ли ее тело те движения. Что, если она попытается и опять самую малость, но промахнется, а Джея на этот раз рядом не будет, и никто не поправит позу и не подскажет, что надо целиться выше?
Они подходят к двойным передним дверям, и мама замедляет шаг, сжимая бицепс Винни.
– Спасибо тебе, – шепчет мама.
С другой стороны сестру приобнимает Дэриан и шепчет то же самое:
– Спасибо тебе, Винни, спасибо.
Потом двери открываются, и Винни не успевает ответить, хотя все равно не знает, что на это сказать. Мысль о лжи про банши с новой силой скручивает ее кишки, а внутри звучит песенка Данте: «Эй, диановое отродье!» – и доброжелательный, но обескураживающий вопрос мисс Морган: «Ты подумала о том летнем курсе в Херитедже?»
Нет, Винни здесь чужая. Ей не хочется входить. Хочется сорваться с места и ринуться домой. И спрятаться, пока кто-нибудь не успел посмотреть на нее и заметить, что все в ней – сплошная ложь…
– Фрэнни! – С передних ступенек соскакивает тетя Рейчел.
В руке у нее высокий фужер шампанского, что удивляет Винни (сегодня же ночь охоты), но этот фужер Рейчел передает маме:
– Добро пожаловать. Мы так рады, что вы здесь.
Мама словно тает от этих слов, как и Дэриан, и Винни старается заставить себя разделить с ними блаженную разморозку. Ведь это именно то, чего она хотела. Это даже лучше того, что она могла бы сделать.
Вот тетя Рейчел манит их в усадьбу и рассказывает, что сегодняшний ужин будет особенным. Вот тетя Рейчел ведет их в банкетный зал, и все толпящиеся там Средансы поворачиваются и начинают аплодировать.
Аплодировать! Это настоящие аплодисменты, поверх которых Маркус, пробивающийся к ним сквозь толпу, возмутительно скандирует «вуп-вуп». Приблизившись, Маркус хлопает Винни по плечам, словно они лучшие друзья, и смотрит по сторонам, чтобы убедиться, что люди это видят.
Никогда еще он не вызывал у Винни такого отвращения.
Теперь к ним через весь зал шагает Лейла Среданс, мама Фатимы и лидер клана. Она покинула свое обычное место у камина, и весь клан расступается перед ней. Лейлу Винни не видела четыре года. Даже издалека. Невероятно: эта женщина ни капельки не состарилась. Она ослепительна в своем сиреневом хиджабе, дополняющем темно-синий свитер и широкие брюки. Рядом с ней вприпрыжку идет Фатима, одетая более сдержанно: серый наряд и хиджаб с розами.
– Фрэн, – говорит Лейла, раскрывая руки навстречу маме. Ее улыбка яркая и глубокая, с лучиками морщинок вокруг карих глаз. На запястьях позвякивают браслеты. – Рада тебя здесь видеть. Мы все рады.
Все стоящие рядом Средансы поддакивают, и Винни видит, что у каждого бокал шампанского (у Лейлы, скорее всего, безалкогольное). Взгляд Лейлы перекочевывает на Винни, и ее улыбка становится еще шире, открывая безупречные зубы. – А вот и королева сегодняшнего бала! Вместе с нашими именинницами, конечно.
Некоторые смеются, и в этом смехе Винни различает хихиканье близняшек, болтающих с кем-то у камина.
– Ты явила нам невиданный пример преданности, – объявляет Лейла и подходит к Винни, окутывая ее своим ароматом – гардений и власти. Лейла обхватывает ее плечи руками.
А Фатима ободряюще подмигивает.
– Тост за Винни Среданс. Да будет каждый из нас храбр и предан делу, как она! – Лейла поднимает бокал, и все в зале повторяют за ней.
– Ура! Ура! – восклицают они. Или: – За Винни!
Или, в случае Маркуса, «вуп-вуп!».
Бокалы поднимаются, глотки глотают, и, словно дождь из тучи, вырывается на свободу беседа, пузырясь шампанским и звуча все громче и веселее.
– Садись за мой столик, – приглашает Лейла, легонько похлопывая Винни по плечу, прежде чем отойти. Потом добавляет, обращаясь к маме и Дэриану: – И вы двое тоже. Нам столько нужно наверстать.
Пиршество движется от блюда к блюду, зал вибрирует от разговоров и отблесков камина, а Винни замечает, что мама и Дэриан мучаются. И все из-за того контраста, который так разозлил маму в субботу, который возмущает и саму Винни. Все ведут себя так, словно Винни, Дэриан и мама просто уезжали ненадолго – в заграничный отпуск, мир посмотреть, а теперь вернулись домой, словно какие-то сетевики – граждане мира. Словно Фрэн не носила им добавку кетчупа в «Неупокоенной дочери». Словно Дэриан не варил кофе Драйдену Субботону и не вытирал пыль с его стола. Словно Винни не собирала трупы каждый четверг, когда охотники-Средансы обращались с ней как с пустым местом.
Но у мамы и Дэриана, в отличие от Винни, есть преимущество: шампанское смягчает их дискомфорт и сглаживает лицемерие светской беседы и звона столового серебра. Тем временем Винни просто жует мясо: она знает, что стейк шикарен, но ей кусок в горло не лезет.
Нет, она, конечно, улыбается, когда с ней заговаривают. И смеется (от души) над рассказами Фатимы о всяких приколах на тренировках прошлой недели. И ей даже удается увильнуть от рассказа о том, как она убила банши. Тут она уступила инициативу Фатиме, которая чуть ли не подпрыгивала на стуле от желания поделиться своими новостями.
Вечер кажется бесконечным, и, когда разные часы по всему дому наконец бьют восемь и все охотники поднимаются из-за столов и идут готовиться к лесному дежурству, Винни радуется возможности отдышаться.
Уже скоро ей надлежит явиться на вечеринку близняшек (в задние окна можно наблюдать за приготовлениями – гирлянды смотрятся волшебно). Но у нее есть оправдание, чтобы отлучиться: пьяненьких маму и Дэриана надо отвезти домой.
А вытащить их из усадьбы – та еще задачка. Они все время хихикают, а маму тянет со всеми поговорить. Винни было бы стыдно за болтливость матери, но, похоже, все искренне разделяют ее желание общаться. И с мамой, и с Дэрианом, и с самой Винни. От этого ей хочется закричать на них, как она кричала на Лиззи: «Мы же всегда были здесь! Вы могли разговаривать с нами в любое время!»
Винни тратит почти двадцать минут от оставшегося до вечеринки времени на то, чтобы пристегнуть маму и Дэриана к сиденьям вольво.
Хорошо еще, что Цугута-фоллз – городок маленький. Даже если тащиться на первой передаче со скоростью пятнадцать миль в час, Винни должна вернуться вовремя.
Пока она пытается доехать до центра, чтобы высадить Дэриана, их обгоняют три машины. Третья гудит.
– Да пошел ты, приятель! – Мама пытается показать тот самый жест, но путает пальцы, агрессивно демонстрируя безымянный. – Хотим ехать медленно – и едем. Но вообще-то, Винни… – Мама поворачивается к дочери и серьезно замечает: – Мы едем очень медленно.
– Очень медленно, – поддакивает Дэриан с заднего сиденья.
– Да я в курсе, – отвечает Винни, вцепившись в руль до боли в суставах. – Но вы меня еще не научили переключать передачи.
– Я же учила, – мама делает задумчивое лицо, – недели две назад. Или три. Когда-то ведь учила! Все так же, как при включении первой. Главное – понежнее со сцеплением.
– И совсем не так же, мама. Потому что сейчас я в движении и могу заглохнуть. Так что, если кто-то из вас хочет попасть сегодня домой, мы остаемся на первой передаче.
Мама хихикает:
– Вот умора.
– Реально смешно, – подхихикивает Дэриан.
Винни вздыхает. Этому столику больше не наливать. Никогда. Если шампанское, то только безалкогольное.
Когда Винни высаживает Дэриана (пусть с этим дурачком разбирается Эндрю), в машине становится намного тише. Мама теперь хранит безмолвие, даже когда их обгоняет с бибиканьем еще одна машина. Винни просит прощения взмахом руки.
Но на выезде из центра мама произносит нечто совершенно неожиданное:
– Мы с папой любили обедать за тем уличным столиком.
Винни бросает взгляд на маму, которая ссутулилась у окна и во все глаза смотрит на скверик, окруженный гортензиями, которым только предстоит расцвести.
– Он всегда рассказывал, как гортензии меняют цвет в зависимости от кислотно-щелочного баланса почвы. А я всегда говорила, что это невероятно.
Винни вспоминает, как папа и ей это однажды объяснял, но не решается сказать это маме. Мама впервые за четыре года упомянула папу без гнева в голосе. Но и без грусти. Скорее… с любовью. Словно это счастливое воспоминание, которое вызывает у нее улыбку.
– А ты знаешь, что он однажды на ужине Средансов поспорил с Рейчел, кто больше выпьет. И проиграл ко всем кошмарам. Пока он управился с двумя кружками пива, она уже уговорила почти четыре. Мы, – мама тыкает в сторону Винни пальцем, – в нашей семье умеем пить. За это можешь поблагодарить прабабушку Марию.
Винни не собирается ни за что благодарить прабабушку Марию, потому что пить мама определенно не умеет, и Винни зарекается впредь выступать в роли «трезвого водителя».
Доехав до их улицы, Винни очень-очень медленно поворачивает. И очень-очень буднично спрашивает:
– Мам, а ты когда-нибудь задумывалась, как мы это прохлопали? Как не заметили, кем на самом деле был папа?
Мамины брови подскакивают выше некуда, а сердце Винни переключается на такие высокие передачи, которые ей как начинающему водителю и не снились. Об открытках она расспрашивать пока боится, но это… вроде бы вполне невинный вопрос. Она надеется.
– Раньше задумывалась. – Мама откидывается на спинку сиденья. – Да я сначала вообще, черт возьми, не верила, что он этим занимался. Не верила, что он диан. Разве я могла иначе? Отрицание – очень сильный рефлюск… сильная рефлек… сия…