7 июля, не дойдя еще до полного отчаяния, мы направились к земле и вскоре подошли к мысу, который некоторые ошибочно приняли за место стоянки в проливе Фробишер. Но более опытные мореходы удивлялись тому, как могли они вдруг попасть в этот далекий пролив. Они не допускали мысли, что сделали такую грубую ошибку в расчетах и так плохо управляли судами. Между тем многие моряки обнаружили, что приливное течение здесь гораздо быстрее того, которое они наблюдали в прошлом году. И действительно, мы были поражены неслыханным шумом прилива и его натиском. Он наступал с такой силой, что порой наши суда вертело, как в водовороте, а рев волн был слышен не на меньшем расстоянии, чем у Лондонского моста[19]. 10 июля все еще было пасмурно и темно, и несколько судов, потеряв в тумане из виду адмирала[20] и остальную часть флотилии, блуждало, не зная, что делать: отыскивать ли путь к открытому морю через громадные ледяные поля, следовать ли неведомым курсом в таинственное море, залив или пролив либо держаться вдоль берега. Но здесь, у берега, в густом тумане они не заметили бы такой страшной опасности, как скалы или подводные камни, часто встречающиеся в этих местах.
Одни надеялись спастись вплавь на сундуках, другие решили прочно связать крышки люков судна и накрепко привязать себя к ним, рассчитывая на то, что их будет буксировать лодка, в которой иначе разместилось бы не более половины команды. Но если этим способом им и удалось бы благополучно добраться до берега, они погибли бы там от голода или стали жертвой прожорливых, кровожадных людоедов, обитателей этой земли.
Бóльшая часть флотилии следовала за генералом, который прошел около 180 миль по этим неведомым водам, видимо проливу, неизменно имея сушу с правого борта и открытое море перед собой.
Некоторые матросы утверждают, что в этом предполагаемом проливе они видели сушу с левого борта в 60 лигах от нас. Она показалась им более плодородной и обильно поросшей травой. Там можно было встретить больше оленей, медведей, зайцев, песцов и дичи, например куропаток, жаворонков, чаек, глупышей, кайр и соколов, чем в любом другом месте, открытом нами до тех пор. Один из наших джентльменов Льюк Уорд вступил в торг с местными жителями, обменивая ножи, колокольчики, зеркала и т. п. на птицу, рыбу, медвежьи шкуры и иные продукты этой земли. Здесь они также обнаружили самые крупные в этой местности лодки, вмещающие до 20 человек.
И вот после того, как генерал провел здесь много дней, подвергаясь немалым опасностям, он повернул обратно. Идя вдоль берега (это была задняя сторона предполагаемого Американского континента), он обнаружил большой пролив, ведущий к проливу Фробишер. Тогда направился он к этому проливу, считая, что наступило самое подходящее время вновь посетить ту гавань, где он был в прошлом году, и нагрузить суда рудой.
Но на флотилии уже распространились слухи об опасностях, которым подвергались разные суда, и это наряду с воспоминанием о пережитых мытарствах и ожиданием новых бед вселило немалый страх в сердца многих людей. Тут некоторые начали исподтишка роптать на генерала за его своевольные действия. Одним хотелось найти поблизости гавань, чтобы пополнить запасы провизии и подремонтировать свои поврежденные суда, дожидаясь, пока северные и северо-западные ветры разгонят лед и облегчат плавание. Другие, забываясь, вели еще более недостойные речи. Они заявляли, что им все едино, — висеть ли на виселице по возвращении домой или погибать здесь, отыскивая проходы среди льдов без надежды остаться в живых.
Пока флотилия стояла у подветренного берега и на судах царили сомнения относительно того, что же предпринять, внезапно к юго-юго-востоку от нас разразился сильнейший шторм, и лед с поразительной быстротой начал собираться вокруг нас.
Увидев это, каждый стал применять тот способ спасения, какой счел наилучшим в минуту бедствия.
Бóльшая часть судов флотилии, зашедших дальше в глубь пролива, последовала за генералом. Там убрали паруса и, оставшись среди льдов, переждали бурю. Но тем, которые пошли к открытому морю, пришлось дольше выдерживать жесточайший шторм.
26 июля во время шторма шел такой густой снег при холодном резком ветре, что мы почти не видели друг друга и с трудом открывали глаза, крепя тросы и паруса. На крышках люков толщина снежного слоя превысила полфута. Наши несчастные моряки так промокли, что даже у тех, кто пять-шесть раз сменил одежду, не осталось сухой нитки на спине. От сырости, холода и чрезмерного перенапряжения сил среди льдов немало матросов флотилии заболело. Многие моряки совсем пали духом, ибо ничего подобного им ранее не доводилось испытывать, и все решили, что там, где даже лето столь сурово, зима неизбежно будет лютой.
Генерал, невзирая на сильный шторм, не изменил принятого решения и пытался любой ценой дойти до той гавани, где он побывал в прошлом году. Обнаруживая разводья, он быстро проскальзывал по ним и так отважно шел впереди, побуждая другие суда флотилии следовать его примеру, что после неописуемых трудов и опасностей мы в конце концов пробились сквозь льды. 31 июля генерал после многих неудачных попыток, когда нас не раз оттесняло льдами, наконец вошел в гавань и поставил судно на якорь в проливе Графини Уорик. Однако при входе в пролив (как раз когда генерал счел, что все опасности уже позади) он встретил огромный ледяной остров, который нанес «Эйду» такой удар, что лапой якоря пробило под водой борт судна в носовой части. Пробоина была так велика, что только ценой громадных усилий удалось спасти судно от потопления.
Пока моряки приводили в порядок и ремонтировали суда, рудокопы занялись своим делом — добычей заданного количества руды.
17 августа капитаны со своими командами охотились и убили большого белого медведя, который сам набрел на них и с яростью напал на 20 вооруженных людей. Мясо убитого зверя в течение многих дней было для них лакомым блюдом.
В середине месяца генерал с двумя судами и множеством матросов отправился в пролив Бир, рассчитывая встретить или захватить людоедов. Последние время от времени там появлялись, как будто давая понять, что хотят встретиться с нашими людьми, немалое число которых работало тогда, добывая руду. Но, увидев, что приближаются наши суда, дикари совсем исчезли из виду.
30 августа каменщики построили на острове Графини Уорик дом из извести и камня, чтобы на следующий год выяснить, не будет ли он завален снегом, разрушен морозами или растащен местными дикарями. А для того, чтобы эти грубые, невоспитанные люди стали учтивее к нашему возвращению, мы оставили в доме ряд безделушек, вроде колокольчиков и ножей (которыми они особенно восхищались), а также свинцовые фигурки мужчин и женщин, статуэтки всадников, зеркала, свистки и трубки. В доме была выложена печь и оставлен испеченный в ней хлеб, чтобы туземцы могли его увидеть и отведать.
Мы закопали в землю лес для форта, который намеревались построить, а также много бочек с горохом, мукой, зерном и другой провизией, заготовленной для тех, кто раньше собирался остаться здесь на зимовку. Позднее от этого намерения пришлось отказаться из-за потери части строевого леса, затонувшего с барком «Деннис». Вместо всего этого мы наполнили суда рудой, которую считали более ценным грузом.
Получив приказ трогаться в обратный путь, в последний день августа вся флотилия вышла из пролива Графини Уорик, за исключением судов «Джудит» и «Анн Франсез», оставшихся, чтобы запастись пресной водой, и двух барков, «Майкл» и «Габриэл», задержавшихся вместе с «Буссом» из Бриджуотера для погрузки руды.
1 сентября я отправился на своей пинассе в пролив Бир, чтобы забрать на борт людей, оставленных на берегу. Но ветер после нашей высадки внезапно так усилился, что суда в море оказались в большой опасности, и мы боялись, что они вообще погибнут. Суда не смогли бы долго выдержать, находясь между громадными скалами с одного борта и дрейфующими ледяными островами с острыми краями с другого, а нашим малым пинассам не удалось бы их спасти.
Генерал приказал мне вместе с командой перейти на «Бусс», а сам взял на себя команду обоими барками, куда перевел всех остальных людей. На следующее утро шторм усилился, море разбушевалось и флотилия исчезла из виду. Это вселило в нас еще большую тревогу, так как «Бусс», наиболее тяжело груженное судно, держался так далеко к подветренной стороне от устья гавани, что мы не могли поднять паруса и выйти в море, опасаясь сесть на камни.
Утром генерал вышел в море на барке «Габриэл», чтобы разыскать другие суда флотилии («Джудит» ушла раньше, оставив позади «Бусс» и «Майкл»). «Майкл» поднял паруса и последовал за генералом, не оказав «Бусс» никакой помощи, в которой это судно крайне нуждалось.
Я был поставлен перед трудной задачей выбрать меньшее из двух зол: либо положиться на «Бусс», хотя были все основания сомневаться в том, что ему удастся выбраться, либо идти на своей маленькой пинассе, которую будет буксировать «Майкл» по бушующему морю. Ведь на этом барке нельзя было разместить тех людей, которые были со мной.
Решив положиться на милость Бога и моря, я прошел много миль с великими трудностями на буксире у барка, пока наконец не увидел с подветренной стороны «Анн Франсез», капитан которой, полностью сознавая свой долг по отношению к генералу и капитану, честно следовал этим опасным путем всю ночь, тогда как остальные суда флотилии ушли. И едва мы приблизились вплотную к этому судну и люди перешли на его борт, как пинассу встряхнуло и она развалилась на куски, затонув с имуществом несчастных матросов.
Всего за этот шторм флотилия потеряла до 20 лодок, несколько моряков смыло за борт волной, и они погибли. И все же, благодарение Богу, вся флотилия благополучно прибыла в Англию около 1 октября. Прибыл даже брошенный другими «Бусс». На этом судне у людей уже осталось мало надежды вернуться домой, и они были вынуждены прокладывать путь на север по неизученному фарватеру, что было весьма опасно.