Массалийская бирема представляла собой частично крытую двухсоттонную галеру, которую приводили в движение четырехугольные паруса и два ряда гребцов по 100 человек. Она не была приспособлена к условиям плавания в северных водах и не имела никаких специальных навигационных приборов или оборудования, если не считать знаний и находчивости ее кормчего, греческого математика Пифея. Он был ученым, но особого практического склада. Возможно, Пифей первым в истории изобрел успешный метод точного определения широты. Он хорошо разбирался в теоретических проблемах географии, знал, в частности, что Земля кругла и что, следовательно, где-то должен находиться северный полярный район, по всей вероятности замерзший мир.
Пифей без особых трудностей достиг северной Шотландии, и там местные жители рассказали ему о существовании другой земли, на северо-западе, находившейся на расстоянии шести дней плавания. По всей вероятности, взяв на борт лоцмана-шотландца, Пифей пустился в плавание, пока через шесть дней не достиг берега той земли, которую мы ныне зовем Исландией и которую он назвал Туле.
Пифей продолжил свой путь на север, но примерно в сотне миль от Исландии его историческому плаванию был положен внезапный конец. Бирема встретилась с арктическими льдами. До Гренландии — островного форпоста неоткрытого западного континента оставалось менее суток плавания, и ее высокие горы можно было бы легко увидеть с того места, где находился Пифей. Но их разделяли льды, а пронизывающий до костей холод и мрак, почти никогда не рассеивающийся туман мешали увидеть новую землю. Выдающийся средиземноморский грек был на волоске от того, чтобы сделать одно из величайших открытий всех времен — открытие Нового Света. Однако льды отняли у Пифея эту возможность, не позволив ему, как и почти всем последующим арктическим мореходам, полностью осознать все перспективы исследований в этих высоких широтах.
Со времен биремы Пифея и до плавания «Лабрадора» борьба за покорение льдов на северо-западе никогда не прекращалась. История этой борьбы — хроника жизни бесчисленного множества людей, отваживавшихся попытать счастья в борьбе против неведомых сил в самой враждебной на земле природной среде, людей, которые закалялись, а иногда и погибали в этой борьбе, но неизменно обрекали себя на лишения, непереносимые для тех, кто слабее духом. Более двух тысячелетий мир арктических льдов оставался Ultima Thule (крайним пределом) для людей, стремившихся познать неведомое.
И что это был за мир!
Мир далекий — не только из-за расстояний, хотя до самого последнего времени одни его размеры вселяли ужас в сердца людей. Нет! Он казался еще необычайно и чудовищно отдаленным из-за тех преград, которыми он ощетинился. Некоторое представление о мощи его бастионов можно получить хотя бы по тому, с какой легкостью им удавалось отстаивать почти полную неприкосновенность Арктики в течение многих веков, тогда как весь остальной мир уступил под натиском любознательности жителей Европы, был нанесен на точные карты и описан в трудах ученых.
У Арктики бесчисленные средства защиты от вторжения чужаков. Это томительная, длящаяся в более высоких широтах месяцами полярная ночь, когда свет дают только луна и полярные сияния. Это исполинские обледеневшие горы, напоминающие лунный ландшафт, огромные, скованные льдом острова, безграничные просторы континентальной тундры, где нет деревьев и вечная мерзлота глубоко проникла в горные породы. Это одна из самых необычных и загадочных в глазах европейца (а потому и внушающая ему страх) народность на земле — эскимосы. Это животные, подходящие для легендарного зверинца, порожденного фантазией средневековых схоластов, — морской единорог с огромным бивнем[3], морж с длинными клыками, огромный гренландский кит, хищный дельфин-косатка, земноводный белый медведь со змеиной шеей и допотопный мускусный бык. Это климат с его резкими переходами от палящей кожу летней жары до зимних стуж, еще более ее обжигающих. Такому климату ничего не стоит сковать льдом океан в разгар полярного шторма, породить непроглядные полярные туманы, окутывающие в течение многих дней и землю, и море, и лед холодным, осязаемым и почти абсолютным мраком. Это мир, который истязал вторгшихся в него чужаков муками хронического недоедания, неминуемой цинги и часто приводившей к роковому исходу жажды в ледовой пустыне.
И все же ни одно из этих средств защиты не могло сравниться с ужасающей непреодолимостью основной линии обороны — самих льдов.
Обламывающиеся у берегов ледники рождают гигантские айсберги; плавучий пак в мгновение ока может зажать корабль и, если не сокрушить его сразу же, то увлечь, как беспомощного пленника, в сторону на тысячу миль и более; ледяные глыбы, вздыбливаемые штормом, играючи пробивают борт самого прочного корабля; неподвижный зимний лед, в который суда вмерзали так же прочно, как мухи в янтарь, держал их в плену, пока экипаж не погибал от голода и цинги. Таковы проявления мощи этого противника, с которым западные мореходы боролись два тысячелетия.
Для большинства людей лед — это всего-навсего замерзшая вода, простое вещество. Он помогает сохранять пищу, охлаждать напитки и позволяет заниматься национальным спортом канадцев — хоккеем. Но даже по химическому составу морской лед вовсе не простое вещество. А что касается его физических свойств, то они так поразительно сложны, что мы и по сей день не изучили их до конца. Впрочем, те, кто на протяжении столетий пытался пробиться сквозь льды на своих кораблях, никогда не интересовались более подробными данными о сложных свойствах этого врага. Их тревожило и продолжает беспокоить по сей день бесконечное разнообразие его форм и «норов». У штурманов, чья жизнь прошла в борьбе со льдами, такое чувство, будто лед — это сознательное существо, активно враждебное и наделенное нечеловеческим коварством. Мы, служители современной науки, охотно верим, что можно объяснить законами механики поведение полярных льдов, и смеемся над суеверием старых моряков. Но даже в наши дни людям, много плававшим во льдах и знакомым со всеми их бесчисленными капризами, не покажется смешным утверждение, что этот противник действует почти как одушевленное существо. Они считают непозволительной роскошью относиться к нему с легкомысленным сознанием своего превосходства.
Арктический морской лед можно подразделить на две основные категории: постоянный ледяной покров, заполняющий большую часть полярного бассейна, и его «отпрыски» — дрейфующие в южном направлении «реки» пакового льда. Но постоянный полярный пак — это отнюдь не однородная замерзшая ровная поверхность. Он в основном состоит из бесчисленных полей, многие из которых отличаются исключительно большими размерами и толщиной. Такие поля связаны смерзшимся салом и вновь образовавшимся льдом. И весь этот упругий «континент» находится в постоянном движении, медленно вращаясь под воздействием арктических течений вокруг полюса. Относительно компактный «континент» окружен полосой разреженного пакового полярного льда различной ширины. Скорость дрейфа этой полосы гораздо выше, кроме тех случаев, когда движение задерживается арктическими островами высоких широт. Что же касается ледяных рек, то они состоят из обломков, оторвавшихся от краев центрального ледового «континента», и обильно питаются льдом, ежегодно образующимся у внешних границ полярного бассейна. Летом они дрейфуют на юг и исчезают в более теплых водах северной части Тихого океана и Северной Атлантики. Эта смесь пополняется бесчисленными айсбергами, отламывающимися от концов гигантских ледников Гренландии и более мелких ледников восточных островов Канадской Арктики.
В целом положение, занимаемое вращающимся полярным ледовым «континентом», относительно стабильно, но ледяные реки не постоянны. Они меняют свое «течение» не только по временам года, но и из года в год. Их сильное влияние испытывают на себе береговые зоны и подавляющая часть северных морей. Отсюда становится понятным, что арена борьбы человека со льдами в Западном море (так древние называли крайнюю северную часть Северной Атлантики) не ограничивалась в прошлом и не может ограничиваться в наши дни такой условной и малозначительной линией, как Северный полярный круг. Фактически и людям и кораблям приходилось вести борьбу со льдами далеко к югу, например на широте Нью-Йорка. Арктический лед погубил много судов и людей на всем протяжении от 38-й параллели и почти до самого полюса. Расстояние же с севера на юг составляет почти 4000 миль. Уже в доисторические времена человеку приходилось спорадически встречаться с арктическими льдами почти во всех районах Западного моря (айсберги часто сносило на юг до Азорских островов), но в подлинное царство льдов он попал лишь тогда, когда направил свое судно на северо-запад от Европы.
По сохранившимся письменным документам, повесть о плаваниях в этом ледовом районе начинается с Пифея, однако есть основание полагать, что за сотни лет до него обитатели побережья Шотландии и Ирландии уже далеко заходили в субарктические воды и там встречались со льдом. Суда этих доисторических моряков, вероятно, очень напоминали курраки, на которых в первые века нашей эры совершали плавания жители Северной Ирландии, Шотландии, Фарерских и Шетландских островов. Курраки состояли из деревянного каркаса, туго обтянутого кожей. Это были не маленькие рыбачьи лодки, какими пользовались жители Британии во времена римского владычества, а настоящие суда. Самые крупные курраки могли взять на борт до 60 человек со всем имуществом и запасами продовольствия на несколько недель. Они, видимо, очень напоминали большие кожаные умиаки[4], которыми эскимосы пользуются и в наши дни. Умиаки обладают такими высокими мореходными качествами, что несколько десятков лет назад отнюдь не считалось необычным перевозить на них по 70 человек с грузом через широкие полосы открытого моря в штормовую погоду. Шло ли такое похожее на умиак судно под веслами или под парусами, несомненно, первые ирландцы и шотландцы могли относительно легко и безопасно совершать плавания в северных районах Западного моря.