1 июля около трех часов дня мы всей командой отправились на судно, которое, к нашему изумлению, погрузилось только немного ниже 16-й метки на борту, причем вода едва покрывала часть твиндека. Поняв, что судно вряд ли погрузится на большую глубину из-за плавучести пустых бочек и материала, из которого оно построено, мы привели в действие все тали, но, даже когда все 150 человек вместе навалились на судно, мы не могли накренить его больше чем на пять-шесть меток. Добившись таким образом некоторого крена, причем два тяжелых якоря, подвешенные к мачте, служили мощными рычагами, я, захватив с собой около 120 человек, поднялся на борт. Все мы сначала встали на приподнявшейся стороне палубы, а затем мгновенно перебежали на ту, которая опустилась. Тогда судно вдруг начало так крениться, что мы испугались, как бы оно совсем не перевернулось. Однако после некоторого усиления крена движение прекратилось. Тали на льду были выбраны туго, и судно застыло во время крена. Мы еще раз взобрались на приподнятую часть палубы и перебежали на опустившуюся. Под конец, когда мы несколько раз повторили этот маневр, он уже ни к чему не приводил, и наш план накренить судно казался неосуществимым.
Поскольку положение стало теперь совсем отчаянным, можно было пойти на крайнюю меру — попытаться снять киль и шпунтовой пояс обшивки, мешавшие наложить пластырь. Ведь что бы ни случилось, хуже быть не могло. Когда эти помехи были устранены, парус для пластыря был тотчас же подведен под пробоины и в провисшую его часть мы набросали много разного материала. Под первый парус мы подвели еще фок и подтянули все это вплотную к судну, насколько позволяли остававшиеся на месте киль-болты.
Результаты превзошли все наши ожидания. Незадолго до того как эти работы были закончены, наши люди с помощью команды «Джона», капитаном которого был мой шурин, возвратившийся к нам после непродолжительного отдыха, установили три помпы, а также ведра, и принялись за дело так рьяно и умело, что через 11 часов помпы заработали. Команда «Джона» трудилась с воодушевлением и усердием, которые поистине достойны высокой похвалы!
Очень нуждаясь в плотниках, мы выстрелили из пушки и повторили сигнал бедствия, на который весьма кстати отозвался «Прескот», пославший к нам две лодки с шестью матросами в каждой. Такую же помощь мы получили от нашего испытанного друга м-ра Аллена, капитана судна «Норт Бритэн». Плотники с этих судов, а также с «Джона» взялись за работу. Сперва они начали пробивать отверстие между двумя шпангоутами, проходившими через трюм, перед тем местом, где была течь, или за ним.
К несчастью, шпангоуты в этом месте, как мы обнаружили, были так близко поставлены, что нам пришлось вырубить часть настила, чтобы подойти к наружной обшивке и заделать щели между ней и шпангоутами. Эта работа из-за большой толщины шпангоута и сильного потока воды, хлынувшей через отверстие, была крайне тяжелой, утомительной и неприятной.
Убедившись, что к нам прибыли надежные помощники, я дал своей команде четырехчасовой отдых в две смены и распорядился перенести для этого часть коек со льда на судно. Здесь впервые за четыре дня люди смогли по-настоящему выспаться. Думается, что на льду из-за холода и сырости многим не удавалось сомкнуть глаз в часы отдыха.
К нам прибыли несколько человек с «Джона», которые выправили топ-мачту и оснастили большую часть рей. За это время наши люди наводили порядок в трюме, где, после того как всплыли бочки, воцарился полный хаос. У некоторых бочек сорвало крышки, и вся ворвань вылилась; другие протекли или получили иные повреждения.
Полностью расчистив зазоры между «ребрами», или шпангоутами, плотники заткнули их конопатью и войлоком, а там, где зазоры были велики, кусками свиного сала. После того как все это накрепко загнали в зазоры посредством сосновых клиньев, промежутки между клиньями законопатили. Подобные меры обеспечили бы вполне надежную защиту, если бы вода, хлынувшая с еще большей силой, не залила помпы и не покрыла бы тот участок, где работали плотники. Они были вынуждены уйти отсюда как можно скорее, и это сказалось на последних операциях, которые были выполнены не так безукоризненно, как мне хотелось.
Все это время преобладал штиль с густым туманом. Только благодаря штилю несколько судов отстаивались поблизости и пришли к нам на помощь. При других условиях они ушли бы отсюда. Но теперь, когда прояснилось и можно было заняться промыслом, все суда нас покинули, кроме «Джона», но и он готовился к отплытию. Мы все еще подвергались большой опасности, и инстинкт самосохранения побудил некоторых матросов сделать попытку найти прибежище на «Джоне», как только он решится покинуть нас. Я был убежден, что если нам не будет гарантирована помощь «Джона», то вопреки всем нашим трудам и успехам, достигнутым в спасении «Эска», его придется вскоре бросить как ни на что не годную посудину.
В конечном счете мне пришлось уступить просьбам своей команды и передать капитану «Джона» Джексону значительную часть нашего груза при условии, что тот будет держаться поблизости от нас и оказывать нам помощь до прибытия в любой порт на Шетландских островах. Джексон согласился остаться с нами на этих условиях.
Когда они были надлежащим образом изложены и мы подписали соглашение, «Джон» подошел к кромке льда, в котором впервые после аварии «Эска» открылись разводья. Как было договорено, он взял на борт всю нашу ворвань, а также половину китового уса. Далее все шло как по маслу. Убедившись, что наши матросы вместе со своими помощниками не щадя сил занялись напряженной работой, я решил уйти к себе, чтобы дать отдых предельно уставшему организму.
5 июля с помощью всех матросов с «Джона» трюм, рангоут и снасти судна были приведены в полный порядок, и при умеренном бризе мы отошли от льдины. Но каковы же были наше изумление и ужас, когда мы обнаружили, что судном нельзя управлять! Руль пришел в полную негодность. Нельзя было не только сделать полный поворот судна, но и хотя бы в какой-то степени отклониться от курса, при котором давление ветра на паруса уравновешивалось другими силами. Нас постигло горькое разочарование. Однако, поскольку там, где мы находились, нашему судну постоянно угрожала опасность быть раздавленным льдами, «Джон» с невообразимым трудом отбуксировал его на три-четыре мили восточнее в относительно безопасное место. Здесь мы поправили руль и постарались несколько опустить корму, тем самым компенсируя в какой-то мере потерю ахтерштевня. Но и покончив с этим делом, мы из-за ветров и туманов не могли, не подвергая себя непосредственной опасности, пробиваться через сомкнутое ледяное поле, которое теперь преграждало нам путь в открытое море.
Все же после многочисленных треволнений, непрестанно следя за течью, мы благодаря неослабному усердию команды 23 июля наконец увидели землю и подошли на расстояние трех-четырех миль к берегам Шетландских островов. Вечером, когда «Джон» выполнил все наши требования, предусмотренные условиями соглашения, мы отослали на борт этого судна 12 человек из его команды. Они расстались с нами, трижды прокричав «ура», причем судно, как полагается, было расцвечено флагами. Теперь, когда нам пришлось идти под парусами, полагаясь только на собственные силы, наш ход замедлился. Рассвет 27 июля принес нам радость: показался наш порт. Мы устремились туда на всех парусах. Нам прислали лоцмана, когда мы подошли к молу. Судно незамедлительно вошло в гавань и в 5 часов 30 минут пополудни стало на якорь в безопасном месте.
Скорсби — отец и сын — покинули море до того, как произошла великая перемена и парус уступил место пару. Но китобойный промысел в северо-западных водах пережил и эту перемену. Он продолжался вплоть до первого десятилетия XX века. Правда, позднее сюда приходило значительно меньше судов, но зато они были гораздо крупнее. Эти суда, приписанные в основном к шотландским портам, были специально приспособлены к ледовым условиям. Весь последний период своей деятельности китобойцы служили вспомогательными судами для тех кораблей, которые вели борьбу со льдом в научных или исследовательских целях. Но китобойные суда совершали исследовательские плавания и самостоятельно. И нередко первыми достигали многих отдаленных бухт и проливов восточной части американской Арктики как раз паровые китобойные суда. Создание головных складов для исследователей, проводка сухопутных исследовательских групп через льды, спасение команд потерпевших крушение исследовательских судов, консультирование начальников экспедиций, снаряженных в далекие просторы ледовитых морей, — все это и еще многое другое было регулярной обязанностью китобоев до того, как сталь заменила китовый ус в женских корсетах и китобойному промыслу в восточной части американской Арктики был положен конец.
Из всех мореплавателей, отваживавшихся заходить в северо-западные воды, никто не знал льды так хорошо, никто не боролся с ними так упорно и никто не нес таких больших потерь, как китобои.
Глава восьмаяБесконечная зима
Одна эра арктических исследований закончилась с Джемсом Найтом. К концу XVIII века Фробишер, Гудзон, Байлот, Джемс и Мунк были почти забыты, а к началу XIX века Баффинов залив был стерт с карт, сочтен за плод воображения. Пролив Фробишер превратился в миф, и его перенесли к закованному льдом юго-восточному берегу Гренландии. Выветрилась из памяти даже первоначальная попытка Генри Гудзона пройти прямым путем к Северному полюсу через полярное море мимо Шпицбергена. Люди XIX века относились к прошлому с таким же пренебрежением, как мы, люди XX века.
И все же первые годы XIX века ознаменовались появлением нового поколения арктических исследователей. Этому вопреки ожиданиям способствовала война. Борьба с Наполеоном заставила англичан довести свой флот до невиданных размеров и мощи. Он превратился в полностью специализированный флот с тысячами кадровых офицеров и сотнями кораблей. Когда Наполеона сослали на остров Святой Елены, отпала необходимость в столь мощной военной машине. Но и тогда, как в наши дни, военные не могли смириться с мыслью об ослаблении своей власти, и посему лорды Адмиралтейства энергично занялись поисками новых путей, чтобы оправдать расходы на их ведомство.