Работы на судне продолжались; выбрали и место для порохового погреба на острове, неподалеку от нас. После учета запасов топлива выяснилось, что мы располагаем 700 бушелями угля и кокса. Этого, по нашим расчетам, должно было хватить для повседневных нужд на то же число дней. Полная инвентаризация всего провианта выявила, что запасов хватит на два года и 10 месяцев, если выдавать паек по полной норме. Эти запасы без особого труда можно было бы растянуть на три года. Растительного масла и свечного сала хватило бы на тот же срок, что и провианта. Кроме того, мы рассчитывали пополнить запасы охотой на медведей и тюленей в море и на суше.
13 октября отдельные части машины и медные пушки перенесли на лед, а нижнюю палубу очистили от некоторых резервных грузов, перенеся их на хранение в трюм. Тем, кто верил в приметы, представилась возможность заниматься догадками по поводу того, что предвещал ворон, летавший вокруг судна. Как далеко они зашли в своих толкованиях и что именно предсказывали, меня мало интересовало.
22 октября. Теперь, когда судно было значительно облегчено, пришлось обколоть лед вокруг него, чтобы оно могло подняться до нормальной осадки. Когда это было сделано, судно поднялось на девять дюймов и мы начали строить вокруг него вал из снега и льда для защиты от холода. Перенесли камбуз, поставив его в центре кубрика среди коек, чтобы тепло от печки распределялось более равномерно. На верхней палубе над котлами поставили бак из листового железа, и с помощью этого устройства собирался и конденсировался пар, доставляющий немало хлопот при столь низких температурах. Видели еще одного ворона. Ежедневно, хотя и не слишком успешно, занимались ловом волнистых рожков[58].
Я уже упоминал о том, какими запасами продовольствия мы располагали. Что же касается спирта, то его должно было хватить только на год. По этому поводу надо было скорее радоваться, чем огорчаться, ибо употребление спирта в этом суровом климате, несомненно, приводит к губительным последствиям. Одно из них, по моему убеждению, заключается в повышенной склонности к цинге. Итак, запас спирта надлежало зарезервировать для отрядов, которые позднее будут совершать походы на суше. Здесь он может принести существенную, хотя и недолговременную пользу. Спирт пригодится и при кораблекрушении, если придется плыть в лодках, в качестве горючего, наконец, он понадобится, если нам не удастся освободить судно из ледяного плена весной и будут продолжаться исследования на суше. Соответственно было отдано распоряжение прекратить выдачу грога, причем нас очень порадовало, что команда не роптала по этому поводу.
В течение первого месяца мы установили навес над судном, но все еще не покончили с возведением вала и засыпкой верхней палубы снегом. Внутри судна тоже проделали некоторые работы: на месте рулевой рубки построили помещение для хранения сундуков команды, кухонной утвари и хлебопекарных принадлежностей; от него вокруг всего жилого помещения были проложены медные трубы, куда поступал пар. Над паровым камбузом, очагом и проходом в верхней палубе сделали проемы, где установили железные баки вверх дном. Сюда поступал пар и здесь немедленно конденсировался.
Нам кажется, что такое устройство превосходит все применявшиеся ранее. Оно позволяло избежать сырости в помещении и избавляло от необходимости поддерживать чересчур высокую температуру, как это делали раньше[59], чтобы пар оставался в воздухе, пока не осядет на бимсах и палубе. Это также обеспечивало большую экономию топлива, ибо температура от 40 до 50 °F достаточна, чтобы в жилом помещении было сухо, тепло и удобно. Между тем на судах предшествовавших экспедиций ее часто приходилось доводить даже до 70 °F.
Люди спали на подвесных койках, которые убирали в шесть часов утра, вешали в десять вечера и два раза в неделю выносили проветривать.
Нижнюю палубу — пол нашего жилого помещения — каждое утро посыпали горячим песком и драили до восьми часов, когда команда садилась завтракать. В понедельник занимались стиркой, заканчивавшейся к полудню; белье сушили у печки. Когда со временем на верхней палубе скопился снег толщиной 2,5 фута, мы его утаптывали, пока он не превращался в твердую массу, а затем посыпали песком, чтобы образовалось некое подобие утрамбованной дорожки. Над всем этим стоял навес, о котором уже упоминалось выше; брезент был опущен так низко, что закрывал все судно. Окружавший нас снежный вал доходил до высоты планшира и в сочетании с навесом прекрасно защищал от всех ветров и в значительной степени от низкой температуры вне помещения.
Днем парового камбуза было достаточно и для обогрева, и для приготовления пищи; ночью нас обогревала печь, где выпекали хлеб; в ней же подогревался песок, с которым работали утром.
Подавать воздух, необходимый для топки печей, через двери в этих условиях было бы губительно (такой способ очень неудобен, хотя он принят в Англии). Поэтому я распорядился подвести снаружи к топке большую медную трубу. Это не только устраняло холодные сквозняки в помещении, где находилась печь, но и благодаря нагреву трубы повсюду поддерживало сухость воздуха.
При таком способе пар легко поднимался и конденсировался вне помещения, а не превращался в воду внутри него. К тому же, что было не менее важно, огонь горел равномерно и сильно. В подтверждение полезности конденсаторов приведу следующее доказательство: систематическая чистка их каждое воскресенье показала, что в них накапливается примерно бушель льда за день.
На завтрак подавались кофе или чай; обедали в полдень. Когда погода позволяла делать что-нибудь за пределами судна, люди работали после обеда на свежем воздухе до трех-четырех часов. В противном случае они в обязательном порядке гуляли установленное время на палубе под навесом. Чай подавали в пять часов, а затем люди с шести до девяти часов занимались в вечерних классах. По окончании занятий подвешивались койки, и в 10 команда ложилась спать.
По воскресеньям никакой работы не допускалось. Люди одевались в лучшее платье, строились и проходили смотр, после чего начиналось чтение молитв и проповеди. Чтобы можно было заполнить остаток дня, на судне имелся комплект брошюр, пожертвованный нам г-жой Эндерби из Блэкхита. Хорошо подобранная библиотечка оказалась полезным даром. В шесть часов вечера открывалась воскресная школа. В воскресный вечер занятия сводились к чтению отрывков из Священного писания. Все завершалось пением псалмов и чтением отрывков из Библии во время литургии. Я убежден в благотворном влиянии на людей этой системы, где обучение сочетается с отправлением религиозных обрядов.
Наша школа была организована исключительно для обучения чтению, письму, арифметике, математике и навигации. Из 18 человек трое не умели ни читать, ни писать, а что касается арифметики, то почти все знали ее слабо. Никого принуждать не приходилось, все изъявили добровольное желание учиться. Занятия всегда заканчивались чтением двух глав из Библии и пением вечерних псалмов.
Так проходили первые месяцы зимы 1829/30 года в том мире, который Росс и его спутники, по-видимому, считали мертвым и безлюдным. Но это безотрадное впечатление было обманчивым, как вскоре показали первые дни января.
9 января. Один из матросов, ходивший утром на берег, сообщил мне, что видел неизвестных людей. Тогда я пошел в указанном направлении и вскоре увидел нескольких эскимосов у небольшого айсберга, недалеко от суши, примерно в миле от корабля. Увидев меня, туземцы спрятались за айсберг, но, как только я приблизился, все вместе внезапно выскочили из своего укрытия, став в три ряда по десять человек в каждом. В стороне, ближе к суше, был еще один человек, видимо сидевший на нартах. Тут я отправил сопровождавшего меня матроса обратно, распорядившись, чтобы он прислал ко мне Джемса Росса и еще нескольких человек, которые должны были следовать за ним на некотором отдалении. Затем, подойдя один к эскимосам на расстояние сотни ярдов, я увидел, что каждый из них вооружен копьем и ножом.
Зная, что при встречах между племенами люди обращаются друг к другу с приветствием «тима-тима», я произнес эти слова, и они все ответили мне примерно тем же возгласом.
Когда подошли люди с судна, мы приблизились к эскимосам примерно на 60 ярдов, а затем бросили свои ружья с возгласом «айя, тима». Как мы узнали в Гренландии, так обычно выражалось намерение завязать дружественные переговоры. В ответ эскимосы подбросили вверх ножи и копья, повторяя за нами возглас «айя» и протягивая руки вперед, показывали, что у них, как и у нас, нет оружия.
Но эскимосы не сходили с места, и мы подошли к ним, обнимая поочередно всех, кто стоял в переднем ряду; в ответ они проделали тот же традиционный дружественный церемониал. Это, видимо, вызвало восторг среди туземцев, который нашел выражение в смехе, возгласах и возбужденной жестикуляции, и мы тотчас поняли, что впредь они будут оказывать нам полное доверие.
Опыт Джемса Росса нам здесь очень пригодился, и, узнав от него, что мы — европейцы, или «каблуна», эскимосы сообщили, что сами они — «иннуиты» («люди»). Группа эскимосов состояла из 31 человека. Двое были калеками, и их вместе со стариком перевозили на нартах. Один, как мы поняли, потерял ногу в схватке с медведем, а у другого было сломано или болело бедро.
Все эскимосы были хорошо одеты, главным образом в великолепные оленьи шкуры. Верхняя одежда была двойной и плотно облегала все тело. Спереди она спускалась от подбородка до середины бедра, а сзади кончалась капюшоном, надевавшимся на голову, тогда как полы свисали до лодыжек. Рукава прикрывали пальцы. Из двух шкур внутренняя пришита мехом внутрь, а наружная — наоборот. На ногах были надеты две пары сапог, обе мехом внутрь, а поверх низко спускались штаны из оленьих шкур.
Поскольку на эскимосах было так много одежды, они казались гораздо крупнее, чем были на самом деле. Все были вооружены копьями, похожими на трости, с шариком из дерева или моржового клыка на одном конце и роговым острием — на другом. Осмотрев древки, мы обнаружили, что они состоят из маленьких кусоч