До хижины мы добрались в пять утра 29 числа такими усталыми и голодными, что горячий завтрак и отдых доставили нам огромную радость. Мы захватили с собой немного мяса и нашли, что оно очень приятно, ибо в это время года не имеет ни малейшего привкуса мускуса.
Мы проспали не более четырех-пяти часов, когда нас разбудили крики Пуеттаха и громкий лай собак, заливавшихся вовсю. Мы узнали от паренька, что проводник примерно с час назад тихо вылез из хижины и направился преследовать быка, которого мы видели накануне. Вскоре охотник вернулся и сообщил, что увидел быка пасущимся на вершине холма, подобрался к нему по единственной доступной тропе, держась посреди собак, и проделал это с такой быстротой, что жертва, не найдя иного пути, бросилась прямо в пропасть.
Отправившись туда, мы действительно нашли тушу быка в пропасти, крайне изуродованную при падении с высоты, превышавшей 30 футов.
До середины июня, когда летняя оттепель положила конец санным путешествиям, белые проводили большую часть времени в коротких исследовательских походах. Однако все лето они в основном находились близ судна, где с нетерпением ждали, когда «Виктори» освободится из льдов и позволит им продолжить открытия.
19 августа. Прекрасный денек с северным ветерком был, однако, лишь продолжением сонного однообразия. Наше судно бездействовало, да и мы тоже. Рыбная ловля и прошедший ночью дождь лишь немного нарушили монотонность следующего дня. 21 числа закончилась еще одна неделя, и эту третью неделю августа мы находились там, где стояли с предыдущего сентября, все еще закованные в лед.
22 августа. В это воскресенье все было по-прежнему, правда, во второй половине дня стало гораздо теплее, чем раньше. С берега было видно разводье, проходившее вдоль берега к западу до горизонта на севере. В понедельник все было без перемен, но ночью поднялся сильный ветер с северной четверти, и на рассвете следующего дня мы увидели, что лед быстро несет на юг и он нагромождается в бухте. Внутренняя часть нашей гавани очистилась, как и побережье, примерно на две мили к югу, но затем сюда нанесло пак, заполнивший все, кроме места нашей стоянки.
26 августа. За два последующих дня тоже не произошло никаких достойных упоминания событий, если не считать довольно скромных успехов наших рыболовов и охотников; последние, в частности, добыли тюленя. Прошла еще одна неделя, а ночная температура мало изменилась, колеблясь в пределах 36–38°.
30 августа. Лед продолжало уносить на юг до четырех часов, когда его движение прекратилось на весь день. Мы готовились оттащить судно в полынью к северу от нас, чтобы нам было легче высвободить его, когда во льду появятся большие разводья. Этим и закончился август.
К концу августа мы простояли на одном месте 11 месяцев. Какова бы ни была ценность исследовательских экспедиций в эти края, они, несомненно, связаны с огромной затратой времени. За 11 месяцев мы могли бы совершить кругосветное плавание. И теперь, как мне казалось, никого особенно не интересовали перспективы открытия Северо-Западного прохода, даже если бы нам и удалось его достичь.
Говорить о том, что то был месяц повседневных и ежечасных треволнений, надежд и опасений, ожиданий и разочарований, я считаю излишним, тем более что никакое описание пережитого не даст о нем представления. Вот уже четыре недели, как продолжалось это обескураживающее лето, которое по-настоящему так и не наступило. Надежд на то, что оно войдет в силу, оставалось мало.
На протяжении многих прошедших дней мы не только надеялись, мы почти были убеждены, что вот завтра, или послезавтра, или еще через денек, который не за горами, мы высвободимся наконец изо льдов. И тот, кто больше всех поддавался этому чувству, думается, особенно тяжело переживал неизменные разочарования. Но, как бы то ни было, мне надлежало поддерживать бодрость в людях, а когда это становилось трудно, находить для них занятие, чтобы они не слишком предавались мыслям о будущем. В этих условиях разрешение заниматься охотой и рыбной ловлей весьма помогло, а разнообразие стола, которое обеспечивалось этими занятиями, тоже приносило пользу. И действительно, грешно было бы жаловаться на состояние здоровья команды.
Судно было целиком заново оснащено и подготовлено к плаванию; оно никогда не выглядело таким нарядным, прибранным, чистым и уютным. Освободилась большая площадь после того, как мы убрали машину. Этот немалый выигрыш компенсировал потерю машины, если избавление от такой машины можно считать потерей. Она приносила нам мало пользы, доставляла массу неудобств и вызывала досаду. Думается, что эскимосы еще долго пользовались тем, что осталось от продукции фирмы «Брейтуэйт и Эриксон».
4 сентября. Стояла чудесная погода, и мы, предполагая, что в два часа утра будет высокая вода, попытались пройти бар перед гаванью. Но не успели мы завезти верп[62], как уровень воды снизился настолько, что мы оказались на мели, где глубина была не более 14 дюймов. Воспользовавшись этим случаем, мы осмотрели днище судна и устранили несколько мелких повреждений, причиненных льдами. Поставив судно ближе к берегу, мы облегчили его, выпустив четыре тонны воды и переправив десять тонн других грузов в лодки, так чтобы оно оказалось на плаву при следующем приливе.
5 сентября. В два часа утра попытались перетащить судно через бар, но безуспешно. Ветер сменился на южный, и прилив не был таким высоким, как раньше. Раз высота прилива стала уменьшаться, потребовалась разгрузка судна. Для этого мы перебросили мостик к скалам, находившимся всего в восьми ярдах от нас, и перенесли все остальное имущество и провизию, а также еще находившиеся на борту детали машины.
6 сентября. Смена ветра на северный вызвала такой сильный прилив, что нам ранним утром удалось преодолеть бар. И все же припая было столько, что нельзя было далеко продвинуться, не рискуя сесть на мель, когда спадет прилив. Вот почему мы побоялись взять на борт многое из того, что переправили на берег. Днем все покрылось снегом, частично растаявшим в вечерней мгле, а ночь была ясной и морозной.
7 сентября. Ночью дул сильный штормовой ветер с севера, но подвижки льда не произошло. К утру мы все же сумели продвинуться и выйти на место, где глубина была на фут больше. Это позволило нам приступить к вторичной погрузке, после чего удалось выиграть еще фут. Таким образом всего мы продвинулись на расстояние примерно десяти футов. Благодаря этому мы вышли на глубину, достаточную, чтобы завершить полностью вторичную погрузку. На это дело у нас ушло два дня.
8 сентября. Погода и ветер изменились крайне незначительно, и мы продолжали брать на борт все, что выгрузили ранее. Пришлось также скалывать лед с носа, чтобы ничто не мешало при следующей попытке вырваться из ледового плена. Назавтра не произошло никаких перемен или особых событий. Мы скололи еще много льда, и судно продвинулось на несколько футов вперед. Все было уже погружено и уложено. На следующий день мы не продвинулись ни на один фут. Озера на берегу еще не замерзли, но лужи уже покрылись льдом.
16 сентября. Сегодня ветер принес мало пользы, ибо был слабым и неустойчивым, меняясь то на южный, то на западный. Впрочем, лед вблизи судна стал слабым, и мы продвинулись еще на два кабельтова, чтобы использовать любое разводье, если оно появится. Вечером несколько полос воды протянулось вдоль берега в северном направлении. На рассвете оказалось, что лед отнесло от берега, но судно отделяла от разводья, которое протянулось примерно на три мили к северу, сплошная ледяная гряда. Однако примерно в два часа дня лед стал трескаться, и мы, не теряя времени, отчалили, пробиваясь через окружающие нас в заливе льды. Через час наше судно наконец оказалось на свободной ото льда воде и под парусами.
Под парусами! Наши чувства пришли в смятение, и мы просто не могли поверить в то, что случилось. Нужно быть моряком, чтобы относиться к судну, на котором стоишь, как к живому существу, которое слушается и подчиняется малейшему движению руки, не способно двигаться иначе, как по его воле, и сознательно подчиняется его желаниям. Но что должен чувствовать моряк, попавший в наше положение, когда это существо, которое несло его по волнам океана целый год, вдруг стало таким же недвижимым, как окружающие его лед и скалы, беспомощным, потерявшим способность подчиняться желанию человека, мертвым. Теперь наш корабль, казалось, возродился для новой жизни; он снова подчинялся нашей воле и выполнял все наши желания. И мы сами тоже обрели свободу. Первым нашим чувством, когда мы снова очутились на воле, был взрыв радости, но вскоре мы поняли, как это случалось и с другими людьми, стремившимися к иной свободе, что она не принесет нам счастья.
Не прошли мы и трех миль, как встретились с ледовым хребтом и были вынуждены поскорее пришвартоваться несколько севернее. Здесь в достаточно вместительной гавани между двумя айсбергами мы провели ночь.
18 сентября. Ветер, к несчастью, переменился на противоположный — повернул на юг, и к утру наш путь был прегражден. Мы были вынуждены стоять на месте. Сегодня был сильный снегопад, и вся земля покрылась снегом. Мы застрелили четырех зайцев, но, попав в заточение, не особенно обрадовались вкусному обеду.
20 сентября. Маленькие разводья, образовавшиеся во льду под действием западного ветра, не принесли нам никакой пользы. Раз судно вмерзло в молодой лед, нам пришлось обкалывать его вокруг. После многократных перемен ветер наконец стал дуть с северо-северо-запада, причем превратился в шторм. Льдины пришли в движение, упорно нажимая на айсберги, под прикрытием которых мы стояли. Они толкали их вместе с нами к берегу с такой силой, что корма оказалась всего в 20 ярдах от скал. Одновременно «Крузенштерн» выжало из воды. К счастью, айсберги, под прикрытием которых мы находились, не снесло, иначе мы были бы увлечены вместе с ними в движущийся пак или выброшены на скалы.