Надежды не всегда сбываются, и в этом легко убеждаешься, когда попадаешь на север. Как все вокруг изменилось, когда я, немного вздремнув, вышел на палубу! Поднялся южный ветер. Корабль шел под парусами. Быстро надвигался пак, и на топе флагманского корабля подняли сигнал: «Готовьтесь к встрече со льдом». Мы встретились с ним, когда пак подошел к припаю и через несколько часов стал нас сжимать. «Интрепид» и «Пайонир» вместе зашли в естественный док и были в достаточной безопасности, но, когда выдающиеся вперед языки льдины обломались, пак стал в полную силу жать на суда, и тогда мы впервые реально осознали, что значит подвергаться сжатию в заливе Мелвилл. Суда, поднятые льдинами, поочередно выносило вперед одно за другим. Их протащило по льду примерно на 50 ярдов, пока они прочно не сели на многослойный лед, который стал надежной опорой под днищем.
Мы, разумеется, оставались пассивными наблюдателями, если не считать, что в качестве меры предосторожности на случай рокового сжатия за судами следовало несколько матросов с двумя-тремя лодками.
Лед несколько разредился, и образовались полыньи, в которых мы вскоре заметили стаю нарвалов, или рыб-единорогов, которые резвились, пуская фонтаны. Одному офицеру необычайно повезло; ему удалось смертельно поразить нарвала, тушу которого мы вытащили из воды; рог нарвала — великолепный трофей для охотника, и поэтому несчастным животным теперь не давали покоя. Как только они показывались из воды, их осыпали градом пуль.
Нарвал встречается на всех рыболовных угодьях Баффинова залива, но наши люди не особенно заинтересованы в его промысле. Эскимосы легко добывают нарвалов. Их мясо и кожа считаются лакомством. Впрочем, кожу как антицинготное средство едят даже английские китобои. Несколько наших матросов попробовали эту исключительно жирную на вид кожу, и один даже готов был поклясться, что она по вкусу напоминает каштаны. Я лично ее не пробовал, но, думается, человеку, который по-настоящему голоден, она должна действительно показаться вкусной. О назначении рога среди охотников нет единого мнения. Он слишком тупой, чтобы служить наступательным оружием, и его оконечность примерно на четыре дюйма всегда хорошо отполирована, тогда как остальная часть обычно покрыта илом и зеленоватыми морскими водорослями. Одни утверждают, что нарвал выкапывает этим рогом пищу с морского дна, а другие — что он прощупывает им трещины и расщелины в плавучих льдинах, чтобы поднять оттуда рыбешек, которыми якобы питается.
Пенни далеко проник в пределы того района, где пароходы зажало во льдах. Ему посчастливилось наблюдать процесс, который, хотя и происходит постоянно, редко удается увидеть: полный распад гигантского айсберга.
Этот айсберг мы видели с того места, где находилась эскадра, и нам бросились в глаза его исполинские размеры и массивность. Казалось, что он выдержит сотню лет под солнцем и при оттепели. Все находившиеся на борту «Леди Франклин» утверждали, что более поразительного зрелища они не видели. Айсберг внезапно начал буквально распадаться на куски, а море вокруг, куда обрушивались огромные глыбы, ломавшиеся и снова дробившиеся на тысячи кусков, напоминало кипящий котел. Льдины, которые сильное волнение отбрасывало на расстояние десяти миль, грозили потопить любой оказавшийся среди них корабль. Моряки поздравили себя, что оказались достаточно далеко от опасного места, чтобы все видеть, не подвергаясь непосредственной опасности.
Туман снова рассеялся на короткое время. Пенни поднялся на «воронье гнездо» сначала у нас, затем на «Резольюте» и вскоре сообщил нам неприятные новости: припай взломан, и мы оказались в паке, вместо того чтобы стоять, как нам это казалось, у «твердого льда», где можно было бы удержаться. «Нам ничего не остается, — заметил Пенни, — как пробиваться к берегу. Тут везде битый лед, и нас отнесет вместе с ним на юг».
На том и порешив, все шесть кораблей ночью беспорядочным строем двинулись на юг. У нас на буксире были «Резольют» и «Леди Франклин», а у «Интрепида» — «Ассистанс» и «София». Когда мы пробились через два слабых ледяных барьера, наши перспективы стали улучшаться. Нам сообщили с «вороньего гнезда», что за лежавшим впереди ледовым перешейком на восемь миль тянулась чистая вода, и, оставив буксируемые суда, я пошел на штурм льда. Сначала «Пайонир» хорошо продвигался вперед, но плавучие льды, достигавшие в толщину почти шести футов, были очень плотными и крепкими. К тому же они подвергались боковому давлению. И вот «Пайонир» снова застрял, а суда причалили к льдинам, чтобы выждать, пока покажутся разводья.
Утром 20 числа мы снова начали испытывать давление льдов, а южный ветер угрожал его усилить. Однако уйти было некуда. Думается, что слова: «Не страшись и уповай на Провидение» — самый подходящий девиз для арктических мореплавателей. Моя вера в эту аксиому вскоре подверглась испытанию. После того как я успел немного соснуть, меня попросили подняться на палубу, ибо корабль испытывал сильное давление. Вскоре я в этом и сам убедился: шпангоуты и обшивка трещали и стонали, корабль получил сильный бортовой крен, его выжимало на лед, переборки трещали, деревянные гвозди и болты ломались. Выйдя на палубу, я понял, что бедняга «Пайонир» действительно в большой опасности. Палуба от давления с бортов прогибалась, и по всему кораблю от носа до конца кормы пробежала дрожь агонии, между тем лед во многих местах взгромоздился до самого фальшборта, как будто ему не терпелось прикончить свою жертву.
Матросы, как это принято среди китобоев, не дожидаясь приказа, вынесли свою одежду и вещи на палубу, чтобы их легче было спасти. Они стояли группами, ожидая приказа офицеров, которые с тревогой следили за закраиной льдины, скользившей вдоль борта, чтобы выяснить, не ослабело ли давление. К счастью, так оно и оказалось и опасность миновала. Но глубокая вмятина в борту «Пайонира» длиной примерно 40 футов и тот факт, что с одной стороны был поломан 21 шпангоут, показывали, что корабль действительно подвергся суровому испытанию.
Когда мы позднее пробивались через пак, подтягиваясь посредством завоза верпа, впереди шли парусные суда, чаще всего «Резольют». Небольшая часть команды была оставлена для того, чтобы другие суда могли все время держаться за кормой, но большинство офицеров и матросов были заняты на головном корабле, чтобы протащить его через лед. Мы упорно применяли все способы: подтягивание на прочных тросах, подрывы пороховых зарядов, пропиливание и колку льда. Но успехи наши далеко уступали затраченным трудам, и «Резольют» со своим тупым носом скользил назад, вместо того чтобы раздвигать ледяные тиски. При верповании «Резольюта» через ледяной барьер с помощью пропущенных через клюзы тросов мне пришло в голову проделать то же самое с бочкой, продернув трос через отверстие для втулки; бочка скользила и моталась во все стороны, кроме той, которая была нужна. Я часто видел, как она намертво останавливалась, как будто ей преграждала дорогу стена. Затем начинались поиски, и наконец слышался чей-нибудь возглас: «Вот обломок, который ее не пускает!» — и ударом двухфунтового долота откалывали кусок льда толщиной всего два-три дюйма. Короче говоря, все мы или почти все усвоили, что острый нос — залог успешного продвижения в этих районах. Увеличивавшееся с каждым днем преимущество остроносых судов Пенни было тем самым лучшим тому доказательством, которое самые упрямые не могли оспаривать.
Наступила пятница 9 августа. Суда Пенни скрылись из виду в полосе воды, которая вела к мысу Йорк. Нас обгоняли шхуна и кеч сэра Джона Росса, и осторожность отступила перед настоятельной необходимостью двигаться вперед ради нашей чести. «Резольют» вырвался из тисков, а «Пайонир» наконец получил возможность расширить трещину своим клинообразным носом с помощью пара.
За один час мы преодолели барьер, задерживавший наше продвижение три утомительных дня. Везде царили радость и возбуждение. Казалось, сами пароходы чувствовали и сознавали, что проделали такую работу, результаты которой превзошли наши самые оптимистичные ожидания. К всеобщей радости, мы получили разрешение, попадая в ледяные тиски, применять этот способ прорыва через льды. Приведем пример, как это делалось. Путь нам преграждало ледяное поле шириной 200–300 ярдов и толщиной три фута. Установив, где находится самая слабая и узкая часть льдины, приводили парусники как можно ближе к кромке, чтобы они не мешали паровым судам, и большую часть людей направляли к линии, по которой предполагалось прорезать проход. Они брали с собой инструменты, порох для взрывов и множество коротких линей. Затем по очереди «Пайонир» и «Интрепид» штурмовали льдину, прорезая проход через нее, пока сила удара, накопленная судами на открытой воде, не выдыхалась из-за сопротивления льдов. Тогда подавалась команда: «Стоп! Тихий назад!» — и винтовое судно шло назад, оттаскивая с собой тонны льда посредством многочисленных тросов, которые закрепляли на баке матросы. Когда одно судно отходило назад, буксируя обломки, приступало к работе второе. Такой операции помогали взрывы пороха, но в целом этот свежий лавр был вплетен в наш венок благодаря гребному винту. «Интрепид» нанес окончательный удар ледовой массе, и она, как говорят, завертелась подобно колесу кареты. Тут вся флотилия вошла в проход, как подобает арктическим кораблям. На следующее утро мы шли впереди, и наши мытарства в заливе Мелвилл окончились.
Сегодня 10 августа. Клянусь небом, я никогда не забуду, как легко было у нас на сердце в этот день. Сорок дней мы были скованы льдами, и какой-нибудь один день, когда продуманно применили пар и порох и усердно поработали, позволил нам одержать победу в этом заливе, пользующемся дурной славой.
22 августа 1850 года. «Резольют» вместе с другими судами идет по проливу Ланкастер.
Этот великий путь, в ворота которого мы теперь быстро входили, вызывает много ассоциаций у английского моряка. Через его устье за 200 лет до нас прошел отважный мореплаватель Баффин. Примерно 35 лет назад сэр Джон Росс принял его за залив, но не миновало и полутора лет, как Парри, пройдя через него, открыл новые земли, простирающиеся на половину расстояния, остающегося до Берингова пролива, или примерно на 600 миль. И вот исследовать оставшиеся 600 миль неизвестного пространства и решили сэр Джон Франклин и его смелые спутники. Решимость и самоотверженность отважных моряков красноречиво подтверждается их долгим отсутствием и нашей тревогой.