24 февраля. Поднялся ураганный ветер. Не будь наш тент так хорошо закреплен, его бы снесло. Готовимся к выходу в море, убираем снег с палубы и вокруг корабля: очистили от него иллюминаторы, и поток света, который хлынул через них, казался невыразимо прекрасным. Но какая грязь и копоть повсюду!
23 марта. Вчера крепкий юго-восточный ветер поднял сильный буран. На расстоянии 20 ярдов ничего не было видно и слышно. Ночью судно, внезапно отделившись ото льда, начало крениться под штормом.
25 марта. За последнее время господствуют сильные северо-западные ветры. Судно испытывает бортовую качку и бьется, ударяясь своими многострадальными боками об лед. При этом раздается треск, не предвещающий ничего хорошего. Вот еще один нажим на льдину, которая служит нам барьером. Она немного подалась назад, насела на корабль, наклонила его — и корма поднялась на фут. Изнутри временами доносится скрип, а снаружи громоздится лед.
Наши лодки, провиант, сани, вещевые мешки и снаряжение подготовлены на случай быстрого ухода — и это все, что мы можем сделать. Пока еще держится наш верный ледяной барьер, нечего бояться, но кто скажет, когда он будет разрушен и настанет момент гибели корабля?
6 апреля. Сегодня великолепная погода, и мы тем полнее наслаждаемся ею, что она наступила после страшного северного ветра, который не унимался в течение двух суток. Два дня назад в нашей верной старой льдине, которая так долго была оплотом нашей обороны, появилась трещина. Образовавшееся при этом разводье вскоре расширилось до 60 ярдов, трещина прошла в 30 ярдах от «Фокса» и отрезала три лодки, перенесенные на лед. Вчера утром образовалась новая трещина и отделила от нас последние 30 ярдов льдины. По мере того как трещина расширялась, корабль поворачивало под прямым углом в разводье. Как можно быстрее мы снова так поставили судно у льдины, чтобы она служила для нас защитой. Если бы разводье сузилось хотя бы на несколько футов, когда корабль стоял поперек, это привело бы к тяжелым для него последствиям. Ведь, даже чтобы совсем незначительно изменить положение корабля, у нас ушло полных четыре часа, ибо дул яростный ветер, термометр показывал –12 °F, и мороз пробирал насквозь. Тросы от мороза не гнулись, и нам пришлось использовать цепи, чтобы верповать корабль к безопасному месту.
12 апреля. Утром нас бесславно вынесло дрейфом из Девисова пролива на юг, и мы пересекли Полярный круг. Настроение у нас было совсем иное, чем когда мы пересекали этот круг, направляясь на север, восемь месяцев назад!
8 апреля. Вчера утром, делая записи в журнале, я надеялся, что можно будет спокойно держаться у края льдины, пока не стихнет ветер и не наступит ясная погода, а затем, найдя проход, продвинуться ближе к чистой воде. Но удержаться не удалось: закраина льда обломалась, и мы стали дрейфовать. Некоторое время пришлось потратить на то, чтобы втащить обратно на корабль лодки и собак. К несчастью, пять собак так и не удалось поймать. Затем как можно быстрее поставили руль и подняли паруса, и примерно в три часа дня корабль быстро пошел на восток. Но за ночь лед сомкнулся, и утром почти нигде не было видно разводьев.
Вчера мы видели трех медведей, глупыша и овсянку, а сегодня к нам подошел на расстояние 150 ярдов превосходный представитель медвежьего семейства, и наши охотники его застрелили. Едва ли правильно относить полярных медведей к сухопутным животным: они встречаются здесь в изобилии на расстоянии 120 миль от ближайшей суши, на сильно разреженном битом льду, который беспрерывно уносит в Атлантику со скоростью 12–14 миль в день. Оставаться на таких льдинах означало бы для медведей гибель, если бы они не были почти земноводными существами. Для охоты за добычей у них основную роль играет нюх. Медведи постоянно перебегают так, чтобы оставаться в положении, перпендикулярном ветру и против него, поэтому тот же инстинкт, который руководит их поисками добычи, служит также и иной очень важной цели — он подсказывает зверю, где находится суша и более крепкий лед.
Я заметил, что верхняя часть передних лап у мишки всегда стерта. Петерсен объяснил, что, собираясь захватить тюленя врасплох, медведь сгибается, свернув и поджав передние лапы, и бесшумно подкрадывается к жертве, перебирая только задними лапами. Лишь приблизившись на расстояние нескольких ярдов, зверь бросается на ничего не подозревающую жертву, будь она в воде или на льду.
24 апреля. Днем дул крепкий юго-восточный ветер со снегом; погода хмурая. Ветер заметно стих, когда примерно в восемь часов вечера к нам подошла зыбь. Сейчас десять часов: длинная океанская волна уже поднимается на пять футов над поверхностью моря, подбрасывая остатки льда, лежащие толстым слоем один на другом. Льдины ударяются о борта судна со зловещим ожесточением. И все же нам радостно снова встретиться со старой знакомой — океанской волной! Давно мы ее не видели, а в изоляции так радостно приветствовать старого друга. Думается, если бы «Фокс» был так же прочен, как и его ледяные соседи, он с искренней радостью сам принял бы участие в ледовом турнире, а не ограничивался бы, как сейчас, громкими жалобами на свои страдания. Все крупные ледяные поля разбились теперь на множество малых льдин, и я сверху радостно наблюдал за этим процессом.
26 апреля. Мы в море! Где найти слова, чтобы описать события последних двух дней?
Ночью в субботу 24 апреля я вышел на палубу, намереваясь большую часть ночи провести за наблюдением, чтобы решить, что делать дальше. Волнение усилилось. Наверное, волна добиралась до нас несколько часов, ибо валы становились все выше по мере того, как льдины дробились на мелкие куски. За короткое время осталось лишь несколько льдин величиной с палубу, большинство же не достигало и половины этого размера. Мне было хорошо известно, что у кромки пакового льда море обычно бурлит и таит опасности. Но ветер стих, а у нас еще оставалась в запасе сила пара. Поэтому я принял решение при первой возможности выйти из льдов.
Вскоре после полуночи поставили паруса, и наш корабль стал медленно прокладывать себе путь на восток. В два часа утра в воскресенье мы пошли под парами, ибо ветер прекратился. К восьми часам мы уже значительно продвинулись на восток. Волнение усилилось, валы вздымались на 10 футов над поверхностью моря. Льдины с чудовищной силой ударялись о корабль, и нам пришлось неукоснительно держаться перпендикулярно волне. Мы медленно обошли небольшой айсберг высотой 60–70 футов. Волны несли ледяную гору вперед через пак, но за айсбергом оставалась узкая полоса воды, достаточная для того, чтобы волны разбивались о его утесы, а сильные фонтаны брызг падали даже на его вершину.
За день не произошло никаких перемен, если не считать, что снегопад прекратился и туман рассеялся. Постепенно волнение усиливалось, и валы накатывались все быстрее. Часто льдины смыкались так плотно, что мы с большим трудом продвигались вперед, несмотря на крепчавший попутный ветер. В паке было много высоких торосов и громадных обломков айсбергов. Натолкнуться на них было равносильно немедленной гибели. К пяти часам лед разредился, и впереди виднелись разводья. Мы ускорили ход, благодаря чему реже подвергались ударам, которые, правда, стали сильнее. Наконец мы добрались до такого места, где можно было обойти самые большие льдины. В восемь часов мы вышли из коварного пака и, быстро миновав дрейфующие льдины, оказались в открытом море. Машины были остановлены, и Брэнду дали отдых после непрерывного 18-часового дежурства. Ведь, кроме него, у нас больше не было машинистов.
В течение всего дня я дрожал за сохранность руля и винта. Лишись мы того или другого даже на полчаса, катастрофа была бы неизбежной.
Носовая часть у нас сильно укреплена и обеспечена солидной наружной обшивкой из железа, а форштевень такой острый, что льдины, которые непрерывно бросает волной на стремящийся вперед корабль, теряют свою разрушительную силу. Они ударяются о корабль под углом, но и от этих ударов все содрогается, начинают звонить колокола, а люди едва не падают с ног. Нередко машины останавливались из-за того, что винт застревал во льду. Однажды пришлось ждать несколько минут, пока винт снова не пришел во вращение. Какими жуткими были эти минуты!
За 242 дня, проведенные нами в паковом льду Баффинова залива и Девисова пролива, мы покрыли во время дрейфа на юг 1385 миль. Это самый длинный ледовый дрейф из всех мне известных.
Направляемся теперь к Холстейнборгу в Гренландии, где я намерен подремонтировать корабль и дать отдых команде.
После ремонта в Холстейнборге Мак-Клинток повел свой корабль вперед, медленно пробиваясь сквозь льды к проливу Ланкастер. Но только 10 августа ему удалось пройти этим проливом до Бичи, маленького, но знаменитого скалистого острова. После зимовки здесь Франклина в 1845 году остров Бичи стал отправным пунктом почти для каждой арктической экспедиции, идущей с востока.
11 августа. Сегодня около полудня мы стали на якорь у мыса Райли. Я направился к домику на острове Бичи и увидел, что дверь открыта. Должно быть, ее уже давно открыло восточным ветром, так как за ней набилось много снегу. Сухари, хранившиеся в мешках, большей частью попортились, но все другие запасы, оставленные предшествовавшими экспедициями, были в полной сохранности.
Воскресенье, 15 августа. Когда мы стояли в Годхавне, я нашел мраморную памятную доску, которую леди Франклин просила установить, чтобы почтить память ее погибшего супруга и сопровождавших его моряков. Эту доску вверили участникам американской экспедиции 1855 года под командой капитана Харстейна, чтобы установить на острове Бичи. Однако обстоятельства помешали американцам выполнить это почетное поручение, и судьбе было угодно, чтобы я доставил ее на место назначения. Памятную доску установили на высокой четырехугольной плите, в центре которой стоит монумент с именами погибших в поисковой экспедиции сэра Эдуарда Белчера.