Этот документ — печальная и трогательная реликвия, оставшаяся от наших пропавших друзей. Чтобы упростить изложение, я расскажу отдельно две истории, о которых в нем кратко сообщается. Прежде всего отмечу, что сообщение написано на печатном бланке, которым, как правило, снабжаются исследовательские суда, устанавливающие направление течений: их обычно запечатывают в бутылках и бросают в море. На бланках оставляется пустое место для проставления даты и местоположения судна.
На бланке, найденном Хобсоном, имелась следующая надпись:
«28 мая 1847 года. Корабли ее величества „Эребус“ и „Террор“ зимовали во льдах под 70°05′ северной широты и 98°23′ западной долготы. Перезимовали в 1846/47 году на острове Бичи под 74°43′28″ северной широты и 91°39′15″ западной долготы, пройдя до этого по проливу Веллингтон до широты 77° и возвратившись вдоль западного берега острова Корнуоллис.
Сэр Джон Франклин командует экспедицией.
Все благополучно.
Партия, состоящая из двух офицеров и шести матросов, оставила суда в понедельник 24 мая 1847.
В приведенный документ вкралась ошибка, а именно будто «Эребус» и «Террор» зимовали на острове Бичи в 1846/47 году. На самом деле это было в 1845/46 году, как видно из дат, проставленных на заголовке и внизу. В остальном же в сообщении предельно коротко рассказывается о замечательных успехах, достигнутых к 28 мая 1847 года.
Из сообщения видно, что после июля 1845 года даты, когда было получено последнее известие от Франклина, о чем узнали от китобоев в заливе Мелвилл, экспедиция, следуя проливом Ланкастер, вышла в пролив Веллингтон, южный вход в который был открыт сэром Эдуардом Парри в 1819 году. «Эребус» и «Террор» продвинулись в этом проливе на 150 миль. Предполагал ли Франклин продолжать путь на север, но был остановлен льдами на широте 77° или намеренно оставил путь, который, казалось, увлекал его далеко от уже исследованных морей у берегов Америки, на этот счет могут быть разные мнения. Но сообщение удостоверяет, что экспедиция сэра Джона Франклина, закончив это исследование, возвратилась в район к югу от 77-й параллели, на которой расположен северный вход в пролив Веллингтон, и снова проследовала в пролив Барроу вновь открытым проходом между островами Батерст и Корнуоллис.
В 1846 году экспедиция, очевидно, продвинулась на юго-запад, не дойдя только 12 миль до северной оконечности острова Кинг-Вильям; здесь она вынуждена была остановиться в связи с приближением зимы 1846/47 года. Эта зима прошла, видимо, без особых потерь для экспедиции, и, когда весной лейтенант Гор покидал суда со своей партией с каким-то особым заданием (весьма возможно, исследовать неизвестные берега острова Кинг-Вильям, между мысом Виктория и мысом Хершел), на борту «Эребуса» и «Террора» все еще обстояло благополучно, а отважный Франклин по-прежнему стоял во главе экспедиции.
Но увы! На полях той же бумаги, на которой лейтенант Гор написал свои обнадеживающие слова, другим почерком была позднее сделана следующая приписка:
«25 апреля 1848 года в 5 лигах к северо-северо-западу от нашего теперешнего местонахождения мы покинули корабли ее величества „Террор“ и „Эребус“, на которых были затерты льдами с 12 сентября 1846 года. Офицеры и матросы, всего 105 душ, под командованием капитана Ф. Р. М. Крозье, высадились в этой точке. Сэр Джон Франклин умер 11 июня 1847 года, и на сегодняшний день общие людские потери экспедиции исчисляются в девять офицеров и 15 матросов.
Мы отправляемся завтра, 26 числа, к Рыбной реке [Бакс]».
За год, истекший с тех пор, как Грейам Гор написал бодрую фразу «все благополучно», сколько печальных перемен произошло в судьбе экспедиции Франклина! Весна 1847 года застала ее всего в 90 милях от уже исследованных ранее западных вод[91] у побережья Америки. Разумеется, люди, которые в течение двух навигационных сезонов сумели покрыть свыше 500 миль в неисследованных водах, могли спокойно рассчитывать в предстоявшую навигацию 1847 года преодолеть совсем незначительное пространство и завершить плавание Северо-Западным проходом. Но все получилось иначе. Через месяц после того, как лейтенант Гор оставил свою памятку на мысе Виктория, скончался сэр Джон Франклин, и весна следующего года застает капитана Крозье в попытках спасти изголодавшихся на острове Кинг-Вильям людей. Мучительная смерть угрожала 105 человекам, и капитан пытался провести их вверх по Большой Рыбной реке, или реке Бакс, к территории «Компании Гудзонова залива»[92].
Никогда еще не рассказывалась более печальная история в таких коротких словах, глубоко волнующих своей простотой. Они со всей очевидностью свидетельствуют о том, что оба предводителя отступавшей в глубь страны партии были одержимы стремлением выполнить свой высокий долг. Они спокойно и смело предпочли последнюю и жестокую борьбу за жизнь бесславной гибели на своих судах. Ведь хорошо известно, что «Эребус» и «Террор» были снабжены провиантом только до июля 1848 года.
В своей записке лейтенант Хобсон сообщал мне, что нашел около гурия немного одежды и разных вещей. Очевидно, участники экспедиции, зная, что отступают ради спасения жизни, оставили там все, что считали при этих обстоятельствах излишним.
Запасы провианта у нас быстро истощались; пришлось пристрелить трех оставшихся щенков и использовать сани на топливо. Мы теперь могли совершать более дальние походы, так как лед здесь был очень ровным; прибрежные острова не позволяли огромным паковым льдинам наседать на берег.
К 29 мая мы достигли западной оконечности острова Кинг-Вильям. Я назвал этот мыс именем Крозье, капитана корабля «Террор», отважного предводителя отчаянного предприятия, о котором только что получил известие.
Очень низкий берег, по которому мы шли, был просто полосой гальки. Мы обнаружили здесь только следы медведя и нескольких песцов, но единственными живыми существами, которых мы встретили, были несколько белых куропаток. Даже следы бродячих эскимосов попадались гораздо реже после того, как мы оставили мыс Хершел. Изредка виднелись груды камней, указывавших местоположение лагерей. Но камни эти поросли мхом и, видимо, были сложены очень давно. И путь по льду тоже не сулил ничего хорошего. В этих мелких покрытых льдом водах тюлени попадаются редко, и, вероятно, их фауна так же бедна, как и на суше.
От мыса Крозье береговая линия круто поворачивает на восток. Рано утром 30 мая мы расположились лагерем около большой лодки, еще одной печальной реликвии, оставленной погибшей экспедицией. Как сообщал Хобсон в оставленной для меня записке, он нашел и осмотрел эту лодку несколько дней назад.
Мы прежде всего осмотрели сложенную в лодке в большом количестве одежду, превратившуюся в ветошь. Ни на одном предмете не удалось обнаружить имени погибшего владельца. Лодка была тщательно вычищена, и весь снег из нее был удален, так что ничто не ускользнуло от нашего внимания.
Длина лодки составляла 28 футов, ширина — 7 футов 3 дюйма. Суденышко было легким и в воде сидело неглубоко. Несомненно, его тщательно снаряжали, готовясь к плаванию вверх по реке Бакс. Ни весел, ни руля у лодки не было, но большой кусок светлой парусины, которую мы нашли, а также маленький блок для поднятия паруса заставляют предположить, что суденышко было парусным. В лодке имелся, кроме того, парусиновый навес или палатка.
Вес самой лодки составлял примерно 700–800 фунтов; кроме того, она была установлена на необычайно тяжелых и крепких санях, сооруженных из двух дубовых досок длиной 23 фута 4 дюйма, шириной 8 дюймов и средней толщиной 2,5 дюйма.
По моим подсчетам, вес саней составлял не меньше 650 фунтов, а то и значительно больше. Общий вес лодки и саней можно принять равным 1400 фунтам. Чтобы тянуть эти сани, требовалось не менее семи крепких и здоровых людей, но и для тех они были бы тяжелым грузом.
Но еще до того, как мы сделали все эти наблюдения, наше внимание приковало нечто ужасное. В лодке лежали части двух человеческих скелетов. Один принадлежал, видимо, молодому человеку слабого телосложения, другой — широкоплечему крепкому мужчине средних лет. Первый скелет, найденный в носовой части, был уже так разрушен, что Хобсон не мог определить, умер ли несчастный именно здесь. Крупные и сильные звери, вероятно волки, сильно повредили этот скелет, принадлежавший, возможно, офицеру. Около него мы нашли остатки вышитых туфель. Другой скелет был в несколько лучшем состоянии — на нем сохранились одежда и мех. Он лежал поперек лодки под сиденьем для гребцов. Рядом мы нашли пять карманных часов, а также два двуствольных ружья — один ствол в каждом был заряжен и курки взведены. Ружья были прислонены к борту лодки дулом вверх. Не приходится говорить, с каким пристальным вниманием мы осмотрели эти печальные остатки и с каким нетерпением переворачивали каждый обрывок одежды в поисках записной книжки, дневника или хотя бы метки. Мы нашли пять или шесть маленьких книг, все религиозного содержания, за исключением «Вокфилдского священника»[93].
Среди поразительного количества одежды лежало семь-восемь пар обуви различных фасонов — зимние матросские ботинки, тяжелые сапоги и особо прочные башмаки. Я обнаружил также шесть шелковых носовых платков, белых, черных и вышитых, полотенца, мыло, губку, зубную щетку и гребни. Кроме этих предметов, там были веревки, гвозди, пилы, щетина, дратва, порох, пули, дробь, патроны, пыжи, кожаная патронная сумка, ножи складные и столовые, коробки с иголками и нитками, бикфордов шнур, несколько ножен для штыков, разрезанных так, чтобы служить футлярами для ножей, два рулона листового свинца. Словом, всего было очень много. Это разнообразие удивило нас тем сильнее, потому что в большинстве случаев при передвижении на санях в полярных странах такие вещи рассматривались бы теперь как малополезные, но зато способные вымотать команду, волочившую сани.