Тут начали сгонять больных из кают в шлюпку, но, поскольку Френсис Клементс был другом Джона Томаса, а бочар — другом Беннета, между этими двумя людьми и Генри Грином произошел спор. Грин настаивал, чтобы все покинули судно, а Беннет и Томас — чтобы их друзья остались. В конце концов Грин был вынужден уступить.
Между тем некоторые матросы вели себя так, как будто судно было взято на абордаж и они могли безнаказанно грабить, взламывать сундуки и рыскать по всем уголкам.
Но вот все несчастные были брошены в шлюпку. Вот их имена: капитан Генри Гудзон, его сын Джон Гудзон, Арнольд Лэдлоу, Сайдрак Феннер, Филипп Стаф, Томас Вудхауз, Адам Мур, Джон Кинг и Майкл Бат. Плотник упросил негодяев оставить им мушкет, пороха и пуль, несколько пик, чугунный горшок с какой-то пищей и ряд других вещей.
Пока судно выходило из льдов, шлюпка все еще была привязана к корме. Но когда льды были почти совсем оставлены позади, канат на корме перерезали, подняли марсели и судно пошло на восток в открытое море. Вскоре мы потеряли шлюпку из виду. Тут убрали марсели, поставили руль и оставили только фоки, чтобы заняться грабежом и обшарить все судно.
В трюме был найден сосуд, наполненный мукой, и еще один, наполовину израсходованный. Обнаружили также два маленьких бочонка масла, 27 кусков солонины и с полбушеля гороха. А в капитанской каюте нашли 200 сухарей, пек (2 галлона) муки и большую бочку пива. Но тут дозорный объявил, что опять показалась шлюпка, и они убрали гротовые паруса, подняли марсели и бежали, как от врага.
Наконец, подойдя к восточному берегу, судно поставили на якорь в месте, где глубина была 16 саженей, и попытались ловить рыбу сетью, но из этого ничего не получилось, ибо мешали скалы. Майкл Пирс подстрелил двух птиц, и здесь оказалось много ракушек. Мы собрали их и принесли на борт. Простояв здесь всю ночь и большую часть следующего дня, мы шлюпку не видели, да и вообще никогда с ней больше не встретились.
Но вот ко мне пришел Генри Грин и передал мне волю команды, чтобы я перебрался в каюту капитана и взял на себя его обязанности. Я сказал ему, что это больше подходило бы Роберту Джуэту; Грин возразил, что Джуэту не место в капитанской каюте и ему опасно доверять карты и путевые журналы капитана. Мне пришлось подняться наверх. Грин дал мне ключ от капитанского сундука и сказал, что лучшие из вещей капитана он отложил и сам ими со временем воспользуется. Мне также доверили хранение хлеба.
С попутным ветром мы пошли на северо-восток — курсом, предложенным Байлотом вопреки Джуэту, который советовал идти на северо-запад. Мы шли, не теряя из виду восточного берега. Но ночью с берега в корму подул штормовой ветер, мы попали во льды и шли среди них, пока не вмерзли. Впереди был такой толстый лед, причем и сзади его так быстро подгоняло к нам, что мы остановились и простояли здесь две недели, испытывая более жестокие лишения, чем когда-либо раньше.
Наконец, когда море очистилось ото льда, мы пошли дальше, не упуская из виду восточный берег.
Теперь среди команды начались разговоры о том, что Англия будет для нас не безопасной. Тут Генри Грин поклялся, что судно не станет никуда заходить, а останется в море, пока не будет получен документ с собственноручной подписью короля и печатью, гарантирующий нашу безопасность. Генри Грин стал теперь капитаном, и так называли его все остальные.
Все еще не теряя из виду восточный берег, мы вышли на мелководье и натолкнулись на подводную скалу, но, насколько можно было судить, никаких повреждений судно не получило. Затем впереди показалась земля, простирающаяся на север. Тут матросы заявили, что, следуя курсом, избранным Робертом Байлотом, мы оставили мыс Дигс к югу и должны туда направиться, чтобы запастись провизией, которой у нас осталось совсем мало. Но Байлот настоял, чтобы мы шли вдоль берега. Итак, мы продолжали держать курс на восток и, оставив материк к северу, судно вошло в узкий проход между двумя островами, где стало на якорь.
Мы сошли на берег на западной стороне и нашли большой бивень морского единорога [нарвала] и много ракушек, что было для нас значительным подспорьем. Без них мы не смогли бы продолжить плавание из-за нехватки провизии.
Вскоре после этого мы обнаружили мысы Вулстенхолм и Дигс, но, держа курс на эти мысы, наскочили на скалу и простояли восемь-девять часов. Когда судно снова оказалось на плаву, мы пошли на восток и стали на якорь.
В этот день, 27 июля, на берег послали лодку, чтобы настрелять дичи. Лодка пошла прямо к тому месту, где гнездятся птицы. И тогда мы увидели семь лодок с дикарями, направляющимися с восточного мыса в нашу сторону. Однако дикари, заметив нас, втащили свои маленькие лодки в большие, а затем стали грести в нашу сторону, показывая жестами на запад.
Наши люди были готовы к худшему, но дикари подошли к нам с дружелюбными намерениями. Мы взяли одного из них к себе в лодку, а они — одного из наших в свою. Затем они повели нашего моряка к своим шалашам и тот оставался там, пока не вернулся их человек.
Наша лодка подошла к птичьему гнездовью, а их человек показал нам способ, которым дикари добывают птиц. Они берут длинную палку с петлей на конце и набрасывают ее птице на шею. Но наши знали лучший способ и показали дикарям, как мы пользуемся ружьями, из которых одним выстрелом можно убить семь-восемь птиц.
Наконец мы вернулись в бухту, где они должны были отдать нашего человека, а мы им — их заложника. Когда мы подошли к ним, они стали проявлять бурную радость — плясали, прыгали, били себя в грудь и предлагали нашим людям различные вещи. Но мы взяли только несколько моржовых бивней в обмен на нож и две стеклянные пуговицы.
Забрав нашего матроса, мы вернулись на судно, радуясь, что встретились с самым простодушным народом в мире. И Генри Грин проявил большую самоуверенность, чем все остальные, не сомневаясь, что перехитрил дикарей. Он и не подумал о том, чтобы держаться начеку и выставить охрану. Бог ослепил его, и Грин, рассчитывавший многим поживиться у этих людей, получил больше, чем ожидал.
29 июля мы поспешили опять на берег, после того как судно снялось с якоря и подошло как можно ближе (но все же не так уж близко) к гнездовью птиц.
И вот, поскольку я хромал, меня решили оставить в лодке для охраны вещей, захваченных для обмена. Так, больше суетясь, чем действительно спеша, при этом дело не обошлось без перебранки, мы пустились в путь. В лодке были Генри Грин, Вильям Вильсон, Джон Томас, Майкл Пирс, Эндрью Моттер и я.
Пока мы приближались к берегу, туземцы стояли на скалах, приплясывая и подпрыгивая. Мы причалили к восточному берегу бухты и пришвартовались к большому камню. Туземцы подходили к нам, и у каждого из них в руке было что-нибудь для обмена, но Генри Грин дал им понять, что они ничего от нас не получат, пока не принесут оленины.
И вот Генри Грин, Джон Томас и Вильям Вильсон стояли на берегу у самого носа лодки, а Майкл Пирс и Эндрью Моттер взобрались на скалы, чтобы набрать щавеля. Ни у одного из них не было оружия, кроме Грина, державшего в руке пику. Грин и Вильсон захватили с собой зеркальца и колокольчики, которые показывали дикарям.
Тут в нашу лодку залез какой-то дикарь. Когда я стал знаками показывать ему, чтобы он убрался, тот сделал вид, что ничего не понимает, и отвлекал мое внимание, показывая на берег. Пока я смотрел на берег, другой дикарь пробрался к корме и вдруг рядом со мной появились чьи-то ноги. Тогда, подняв голову, я увидел дикаря, который целился ножом мне в грудь. Я поднял руку, но дикарь, поранив ее, вонзил нож мне в грудь под правым соском.
Дикарь затем нанес второй удар, который я отразил левой рукой, но все же нож вошел в бедро, причем я едва не лишился мизинца. Но мне удалось ухватиться за бечевку, свисавшую с ножа, и, обернув ее вокруг левой руки, я с такой силой потянул дикаря вниз, что у того бок оказался не защищенным от удара. Вспомнив, что у меня на бедре висит кинжал, я, изловчившись, дотянулся до него и нанес ему удар в тело, а затем вонзил нож в горло.
Тем временем туземцы напали и на наших людей на берегу. Джону Томасу и Вильяму Вильсону вспороли животы, а Майкл Пирс и Генри Грин (последний смертельно раненный), шатаясь, еле добрели до лодки и упали в нее.
Когда Эндрью Моттер увидел, что началась стычка, он поспешно спустился со скал, прыгнул в воду и поплыл к корме лодки. Тем временем Майкл Пирс, размахивая топором, мужественно оборонял нос лодки от наседавших дикарей.
Генри Грин стоял рядом с ним, размахивая дубинкой; я крикнул, чтобы они скорее отвязывали нос; в этот момент Эндрью Моттер подплыл к лодке и закричал, чтобы его взяли на борт.
Видя все это, дикари взялись за луки и выпустили в нас столько стрел, что Грин был тут же убит, а Пирс сильно изранен, как и все остальные. Но Пирсу уже удалось отвязать лодку, оттолкнуть ее от берега и помочь влезть в нее Эндрью Моттеру. Только Пирс и Моттер были в состоянии грести, так как я был сильно ранен стрелой в спину.
Тут дикари побежали к своим лодкам и мы испугались, что они столкнут их в воду, но этого не случилось. Когда же мы отплыли на большое расстояние от берега, Пирс потерял сознание, а Моттер поднялся во весь рост и начал размахивать руками, чтобы лодку заметили с корабля, откуда нас пока не видели.
Наконец лодку увидели, судно подошло к нам и мы были взяты на борт.
Грина же бросили в море, так как он был уже мертв. В тот же день скончался и Вильсон, проклинавший все на свете и ругавшийся самой отборной бранью. Майкл Пирс прожил еще два дня и тоже скончался. Итак, я поведал вам о трагическом конце Грина и трех его помощников (ибо Джон Томас тоже скончался от полученных ран), самых отчаянных людей на судне.
С оставшейся на борту ничтожной командой мы сновали в разные стороны по проливу, не решаясь пуститься в плавание, пока не запасем побольше дичи. И мы занялись охотой, хотя и подвергались большой опасности нападения. Но мы не могли поступить иначе, ибо без дичи у нас не хватило бы провизии на обратный путь в Англию.