В этом году приступили к осуществлению поисков в широких масштабах. Четыре военных корабля под командованием капитана Остина отправились в пролив Ланкастер. По поручению британского правительства командир китобойного судна капитан Пенни направился с двумя маленькими бригантинами обследовать проливы Джонс и Веллингтон. Тем временем капитаны военно-морского флота Ричард Коллинсон и Роберт Мак-Клур получили приказ попытаться пройти на северо-восток со стороны Берингова пролива в пролив Ланкастер. Но этим дело не ограничилось. Американский миллионер Генри Гриннелл снарядил два спасательных судна под командованием лейтенанта военно-морского флота США Эдвина Хавена. Со своей стороны леди Франклин снарядила 90-тонное судно «Принс-Альберт» для обследования районов, прилегающих к полуострову Бутия. И, наконец, сам сэр Джон Росс, которому тогда уже исполнилось 74 года, снарядил два маленьких Судна за счет средств, собранных по подписке, и еще раз отправился на северо-запад.
Итоги этих многочисленных попыток, совершенных людьми и судами, обобщены более чем в двух десятках книг. Но почти все они написаны плохо, напыщенным и сухим языком, который стал de rigueur[91] для всех респектабельных исследователей того времени. На среди отчетов есть один, выгодно отличающийся от всех остальных. Он написан молодым лейтенантом королевского флота по имени Шерард Осборн. Хотя отчет Осборна вряд ли можно назвать героической эпопеей, это история о людях, в которой описываются чувства и переживания заурядного человека, вступившего в борьбу со льдом.
Отчет Осборна представляет интерес и по другой причине. Его корабль «Пайонир» входил в состав флотилии капитана Гораса Остина вместе с однотипным кораблем «Интрепид». То были первые настоящие паровые суда, которым предстояло встретиться со льдами и показать, на что способна сила пара. Плавание этих кораблей знаменует начало новой эры в истории многовековой борьбы с арктическим паком.
«Резольют» и «Ассистанс»[92] были оснащены, как барки; корпуса их укрепили согласно самым ортодоксальным правилам для арктических судов. Поэтому в конечном счете вместо того, чтобы обладать формами тела, предназначенного для движения по воде, они походили на неуклюжие табакерки. Их носовая часть, похожая на бык моста, скорее отталкивала воду, чем резала ее. Позднее, когда я с тяжелым сердцем вел неуклюжий «Резольют» и он, не торопясь, покрывал одну долгую милю за другой, мне часто приходили на ум слова одного старого морского волка, поседевшего во льдах Арктики: «Клянусь богом, сэр! Судя по тому, сколько дерева наложили на эти корабли, можно подумать, что ребята с судоверфи возомнили, будто они могут помешать всемогущему передвигать льды в Баффиновом заливе. Да ведь с каждым фунтом африканского дуба, который они туда набивают, падают шансы быть выжатыми кверху при напоре льда. А изо льда надо выскальзывать, не то придется идти ко дну! Если льдина не сможет проскользнуть под кораблем, она пройдет над ним».
Внутреннее оборудование кораблей достигало предельного совершенства. Ничто не было забыто, чтобы превратить их в самые комфортабельные суда, какие когда-либо снаряжались для зимовки в полярных льдах. Горячий воздух подавался посредством остроумного приспособления на всю нижнюю палубу и в каюты. Двойные переборки и двери мешали проникновению излишнего холодного воздуха. Кухонная плита была достаточно велика, чтобы на ней можно было жарить, кипятить, печь и топить снег для получения питьевой воды на весь день. Столовые для команды были оборудованы так же хорошо, как на военных кораблях. Полки, до отказа набитые глиняной и металлической посудой и утварью, свидетельствовали о том, что и моряки и морские пехотинцы не поскупились на то, чтобы обеспечить себе комфорт в предстоящем долгом плавании. Длинный ряд кают вдоль бортов показывал, как много офицеров было на обоих судах.
Судами, которые были избраны, чтобы первыми[93] продвинуть новое средство — пар — в гиперборейские страны, оказались однотипные корабли «Пайонир» и «Интрепид». Они принадлежали раньше фирме, занимавшейся перевозкой скота, и были снабжены винтами и двигателями мощностью по 60 лошадиных сил. Длина их достигала примерно 150 футов, водоизмещение — 400 тонн, а оснащение было, как у трехмачтовой шхуны. На весь каркас наложили твердую так называемую двойную обшивку толщиной от трех до шести дюймов. На палубах была также сделана двойная обшивка. Нетрудно догадаться, что на первоначальные шпангоуты торгового судна пришлось так много скреп (ибо в каждом бревне было просверлено множество отверстий), что они стали очень непрочными и бесполезными. В самом деле, суда были перестроены в бутерброды, основой их прочности стали двойная обшивка и палуба.
Матросов при выходе в плавание разместили в небольшом кубрике носовой части корабля, а оттуда до офицерских кают все было занято под уголь. Из Англии мы захватили 260 тонн этого топлива, а на Китовых островах мы довели запасы до 300 тонн. При средней норме расхода семь тонн в день это позволяло пройти, буксируя другое судно, 3000 миль или одному под парами — 5000 миль. Запас провизии был рассчитан на 12–18 месяцев.
Мы оставили Китовые острова в конце июня 1850 года и, обойдя центральный остров из группы Женских[94], увидели там поселение эскимосов. Среди разбросанных хижин возвышались один-два склада, окрашенные в красный и черный цвета. То было самое крайнее на севере из современных датских поселений. Здесь же когда-то находился древний норманский порт. Этот факт подтверждается недавней находкой на одном из прилегающих островов каменного столба со следующей надписью:
«Эллинг Сигватсон, Бьярне Тордарсон и Эндриди Оддсон воздвигли эти памятные камни и расчистили это место в субботу перед Gagndag [День Победы, 25 апреля] в лето 1135»[95].
Это событие произошло ровно за 452 года до того, как то место вновь открыл наш соотечественник [Джон] Девис.
Мы лавировали в море, пока не получили неприятное сообщение, что всем английским китобойцам преградил путь лед примерно в 30 милях к северу от нас. Капитан Пенни не мог пройти дальше, и сезон сулил отнюдь не радужные перспективы. Привязав прямые паруса к реям, мы снова пошли на север. Через несколько часов сильный отраженный свет к западу и северу от нас показал, что мы быстро приближаемся к ледяным полям Баффинова залива[96].
26 июня. На первой вахте видели, как бриги Пенни «Леди Франклин» и «София» застряли между плавучими льдинами; мы держались мористее. «Интрепид» и «Пайонир» теперь осторожно ощупывали носовой частью каждую льдину, к которой мы подходили, не штурмуя главного ледяного поля. Видя, с какой легкостью суда преодолевали битый лед, я уже предвкушал наступление новой эры в истории Арктики, полагая, что вскоре острые обводы носа вытеснят допотопные тупые.
Четверг, 27 июня 1850 года. Барометр показал, что давление падает, и нам пришлось причалить к айсбергам. Каждое судно к своему. Такой маневр очень полезен в арктических районах. Он избавляет людей и судно от многих ненужных работ и усталости, когда продвижение в требуемом направлении становится невозможным.
Эти ледяные горы уходят в воду на огромную глубину и обычно все время покоятся на дне, поднимаясь только в сизигийные приливы. Таким образом, моряку без особых трудов удается поставить судно на якорь у глубин 200 саженей. Для этого нужно только вырубить выемку в айсберге, забросить туда специальный якорь (который может поднять один человек) с линем, и корабль спокойно держится на подветренной стороне такого естественного волнолома даже при очень крепком ветре. Часто это избавляет от опасности очутиться в дрейфующем паковом льду.
Крепление судна к айсбергу связано с определенным риском и опасностью; иногда от первого удара кирки при установке якоря айсберг разваливается и посылаемым туда людям грозит большая опасность. Случалось, что с айсберга на судно падали куски льда, причинявшие сильные повреждения корпусу и рангоуту. Известны также случаи, когда выступающие вперед ледяные массы, называемые языками (они образуются под водой у основания айсберга), откалывались и ударялись о судно с такой силой, что оно шло ко дну.
Понедельник, 1 июля 1950 года. Наконец-то получен долгожданный сигнал «взять суда на буксир». Мы с бьющимся сердцем пошли первыми и начали тянуть за собой «Резольют», закрепив на носу этого судна шестидюймовый трос. То, что на расстоянии десяти миль мы принимали за сплошной лед, теперь, когда суда подошли ближе, оказалось свободным проходом. Трудности исчезают, когда начинаешь с ними бороться. Тот самый штиль, из-за которого парусные суда не могли бы использовать возможность идти в разреженном прибрежном паке, вполне устраивал паровые суда. Мы шли вперед мимо айсбергов и льдин, спокойно и уверенно их огибая, и вскоре оставили китобойцев далеко позади.
После того как мы прошли, буксируя другое судно, около 25 миль, на нашем пути стал сплошной ледяной массив. Каждое судно причалило к своему айсбергу, и мы стали ждать, когда появится проход.
Мы отправили лодку к материку, где на мысу виднелось много морских птиц. Экипаж лодки возвратился на следующее утро около четырех часов, не привезя с собой никаких птиц, но порох и пули были израсходованы.
Я послал за старым Абботом, старшиной на баке, который возглавлял неудачливых охотников, и спросил, как же это он ухитрился израсходовать фунт пороха и четыре фунта дроби, не застрелив ни одной птицы. Опустив голову и выглядя необычно смущенным, старик ответил: «Осмелюсь доложить, сэр, мы все это извели на медведя». — «На медведя! — воскликнул я. — Стрелять по медведю дробью № 4?» — «Да, сэр, — подтвердил Аббот, — и если бы среди нас не оказалось двух-трех трусов, мы доставили бы медведя на корабль».