авляются на палубу. Несколько человек остаются, чтобы убрать посуду, навести порядок, приготовить обед и удалить воду или лед, которые могли образоваться, пока мы спали, по углам и в отверстиях. Когда с этим покончено, приступают к общему осмотру. Офицеры проверяют, достаточно ли чисты матросы и в порядке ли все уголки корабля. Затем людей распускают, чтобы каждый мог приступить к своим обязанностям, которые в это суровое время года были необременительными. В основном они сводились к тому, чтобы принести повару снега для воды, последить, чтобы не замерзла прорубь в льдине, и подмести палубу. Если не было сильного ветра, можно было видеть, как моряки группами по два-три человека занимались физической зарядкой, немного отойдя от корабля. Другие в это время, прогуливаясь на подветренной стороне, беседовали о прошлом и строили планы на будущее. В полдень на обед подавали суп, консервированное мясо или солонину с консервированным картофелем. Этому угощению наши бравые моряки отдавали должное. Днем некоторое время занимались упражнениями, а вскоре наступало и время чая. Если вечер был отведен для учебы, ученики-добровольцы выполняли задание, а преподаватели занимали место за своим столом. Те, кто хотел читать, доставали книги, а занимающиеся письмом — грифельные доски. Художники рисовали при свете свечей. Карты, шахматы, шашки, беседы за вечерним стаканом грога с сигарой или трубкой во рту помогали скоротать время перед отходом ко сну.
Однообразие было нашим врагом, и мы все изощрялись в попытках убить время. Трудностей мы никаких не признавали, так как добровольно пошли на все, что переносили на зимовке, — холод, голод и опасности. Однообразие, повторяю, — вот единственное, что доставляло нам неприятности во время зимовки на острове Гриффит.
В тихие вечера начала зимы мы успешно запускали сигнальные ракеты. Доказательством их эффективности служит обмен сигналами, который происходил осенью и весной между гаванью Ассистанс и нашим отрядом, с помощью этих полезных снарядов. Между тем расстояние между нами составляло 20 миль.
Большой интерес вызывали у нас также воздушные шары как новейшее средство связи. План их использования был простым и остроумным; честь идеи применить эти шары для помощи сэру Джону Франклину, чтобы сообщать ему о местонахождении поисковых партий, принадлежит м-ру Шипперду. Делалось это так: воздушный шар с оболочкой из промасленного шелка, поднимавший в надутом состоянии груз весом около фунта, наполнялся водородом из особо прочного бочонка, куда засыпалось соответствующее количество цинковых опилок и серной кислоты. К основанию надутого воздушного шара прикрепляли кусок фитиля длиной пять футов, нижний конец которого поджигали. К этому фитилю через определенные интервалы нитками прикреплялись куски цветной бумаги и шелка, на которых печатными буквами были написаны сообщения о нашем местопребывании и намечаемых направлениях поисков. Воздушный шар быстро несло ветром, и, по мере того как фитиль сгорал, бумаги отделялись и падали на снег, где благодаря яркому цвету должны были всюду привлечь внимание, если бы им посчастливилось упасть вблизи наших бедных товарищей с «Эребуса» и «Террора».
Для связи использовали также голубей. Когда такое предложение было впервые сделано в 1850 году, многие скептически отнеслись к идее, что птица сможет принести пользу в нашем деле. Наша экспедиция не взяла ни одного голубя, но на «Феликсе» у сэра Джона Росса было две пары голубей. Должен сознаться, что и я присоединился к тем, кто смеялся над бедными птичками при виде их наполовину вылинявшего оперения, когда голубей предложили пустить с острова Бичи до Эйра в Шотландии, причем часть пути им предстояло проделать на воздушном шаре. Как бы то ни было, такой опыт решили сделать, если память мне не изменяет, 6 октября 1850 года из гавани Ассистанс. Две птицы с солидным грузом сообщений и записок от семейных моряков были посажены в корзину, которую прикрепили к воздушному шару так, чтобы по сгорании определенной части фитиля почтовые голуби могли подняться в воздух и начать полет. В это утро дул свежий северо-западный ветер и температура была ниже нуля.
Когда мы, находясь во флотилии у острова Гриффит, узнали об этом способе отправки почты, большинство считало, что голуби погибнут от мороза. Но мы ошиблись: примерно через 120 часов одна из этих птиц, по свидетельству ее бывшей хозяйки, прилетела прямо на ту голубятню в Эйре, где она вывелась. Этот замечательный перелет на расстояние 3000 миль оказался самым продолжительным из всех зарегистрированных ранее.
И, наконец, мы осуществили, думается, скорее для развлечения, чем рассчитывая на пользу, замысел участников экспедиции сэра Джемса Росса во время зимовки в гавани Леопольд в 1848/49 году надевать песцам, попавшим в капканы, ошейники с вшитыми в них записками, а затем выпускать зверьков на волю. С наших кораблей было выпущено несколько песцов с записками или сообщениями, но, честно говоря, боюсь, что во многих случаях уже на следующую ночь бедный «почтальон» попадал в другую ловушку, откуда его доставали и убивали. А затем, сняв шкуру, прятали ее в сундук в надежде, что со временем она будет красоваться на какой-нибудь очаровательной Дульцинее. Я был младшим офицером, и меня посвятили в эту тайну, иначе я бы, как и другие, считал, что исчезновение песцов с ошейниками означает выполнение ими своей почетной миссии. Чтобы представить убийство «почтальона» в истинном свете, заметим следующее: эти зверьки, испытав раз радушный прием на кораблях или поблизости от них, редко удовлетворялись ничего не дающей им честью таскать медный ошейник и возвращались к судам, где их снова и снова ловили. Ввели строгие правила для охраны песцов, например было запрещено убивать зверьков, попавших в ловушку. Понятно, что после этого запрета не было ни одного случая, чтобы песца брали живым: все они оказывались по непонятной причине мертвы, кроме некоторых особо жалких экземпляров, мех которых не имел никакой цены. В этом случае песцу сохраняли жизнь, но лишь для того, чтобы ее остаток он таскал на себе записку в медном ошейнике или же медленно умирал в неволе, ибо его собирались переправить в Англию в зверинец лорда Дерби.
Отбытие «почтальона» было довольно забавной сценой. Все моряки от капитана до кока гнали песца, который, до полусмерти запуганный, не знал, куда ему бежать. С одного корабля на другой доносились громкие возгласы и смех, по мере того как число преследователей песца увеличивалось, а те, кто бежать не мог, взбирались на ближайший торос и кричали: «Ату!».
7 февраля 1851 года. Громоподобный голос боцмана «Резольюта» возвестил, что с марса видно солнце, и на всех кораблях люди забрались на ванты, чтобы поймать первый проблеск возвращающегося дня. Солнце не радовало нас своим появлением уже 96 дней, и теперь его возвращение вдохнуло новую жизнь в уставших от долгой ночи людей. Целый час мы наслаждались видом огненной сферы, освещавшей весь мир, но не согревавшей нас. Действительно, мороз усилился, и самая низкая температура, самая суровая погода пришлись как раз на март.
С появлением солнца ускорилась подготовка к весенним санным походам.
Все начали «закаляться» к предстоящим трудам. Ежедневно можно было видеть, как самые ретивые из нас пускались на разнообразные эксперименты. Из своего таким тяжелым трудом зарабатываемого жалованья некоторые матросы приобретали и изготовляли паруса особого покроя для своих саней, а другие после окончания «рабочих часов» мастерили фляги, велосипеды, кастрюли. Поистине никто не жалел ни трудов, ни стараний. Офицеры и матросы соревновались друг с другом.
Сани были изготовлены на Вулиджской верфи из прочного и хорошо выдержанного дерева. У них были железные подполозья. Поперечины или рейки соединяли полозья, образуя дно, на которое клали грузы. По четырем углам саней в гнезда были вставлены легкие железные стойки для лодки, чтобы санная команда в случае необходимости могла переправиться через водную преграду. Лодка предназначалась также для того, чтобы положенные в нее продукты и одежда оставались сухими.
Вот суточная норма продовольствия на человека для санных партий, установленная капитаном Остином:
Пеммикан 1 фунт
Отварная свинина 6 унций
Сухари 12 унций
Ром, концентрат ¾ джила[102]
Табак ½ унции
Порошок сухарный 1 унция
Чай и сахар ¾ унции
Шоколад и сахар (поочередно через день) 1 ¾ унции
Лимонный сок (десятидневная норма) ½ унции
Для приготовления пищи на партию в семь человек отпускались: одна пинта один джил винного спирта или один фунт восемь унций жира в день.
Простой подсчет показал, что на одни сани можно погрузить максимум 40-дневный запас продовольствия. Если в среднем проходить по 10 миль в день, это позволяло каждому санному отряду с учетом обратного пути исследовать 200 миль береговой линии.
Для поисков было снаряжено 15 саней и откомандировано 105 офицеров и матросов. В тихий день 12 апреля при температуре около 50° ниже точки замерзания разыгрались оживленные и веселые сценки; сани вывели на смотр перед выходом на старт.
Торжественность минуты беспрерывно нарушали выходки собак, предоставленных в наше распоряжение капитаном Пенни. Они повсюду носились со своими маленькими санками, запутывались, выли, призывая на помощь, и сновали между ногами матросов, отчего те под общий смех падали в снег.
На пункте сбора был подан завтрак, всех нас осмотрели, одобрили, приказали построиться и обратились к нам с речью, которая, как мы позднее отметили, значительно подняла наше настроение.
Назавтра, в два часа утра, мы подошли к высокому торосистому льду. В надежде, что вечером погода прояснится, было приказано остановиться и разбить палатки. Мы выбрали самые ровные места и надежно закрепили семь саней отряда. Приготовили чай и, подсушившись, все улеглись в спальные мешки в палатках, трепетавших под ветром, мечтая о хорошей погоде и о том, как мы найдем сэра Джона Франклина.