«Склеп» был не единственным в городе клубом линии «УЖАС»; там были и прочие, изображавшие иные знаковые периоды истории. Клуб «Вывих» имитировал диккенсовскую Англию, в «Бенедикте» воспроизвели колониальный стиль древней Мерики, а «МОРГ» привлекал тех, кто тащился от культуры евроскандинавских викингов. Грейсон посещал все клубы. Он был настолько известен своими рассказами, что без труда завоевал уважение фриков из тамошних сообществ.
Более всего Грейсона беспокоило то, что ему начинали нравиться и такая жизнь, и роль, которую он в ней играл. До этого он держался подальше от всего, что ассоциировалось со «злом»; теперь же это самое «зло» стало сутью его жизни, и ему не просто разрешили жить в таком образе, но и поощряли в этом. Ночью от этого не спалось. Грейсону необходимо было обсудить свои дела с «Гипероблаком», но он знал – это невозможно. Хотя, конечно, «Гипероблако» за ним наблюдало; ведь камеры располагались во всех клубах, которые посещал Грейсон. Прежде молчаливое, но неустанное присутствие «Гипероблака» было для Грейсона источником покоя и радости. Даже тогда, когда он чувствовал себя одиноко, он знал, что не один на свете. Теперь же молчание «Гипероблака» приводило Грейсона в отчаяние – неужели «Гипероблаку» за него стыдно?
Чтобы справиться с этими страхами, Грейсон прокручивал в голове свои возможные разговоры с «Гипероблаком». Исследуй новые стороны своей личности с моего благословения! – говорило ему «Гипероблако» в этих воображаемых диалогах. Все в порядке, только помни, кто ты есть на самом деле, и не теряй себя.
Но что, если я именно такой, и в этом суть моей личности?
На этот вопрос даже воображаемое «Гипероблако» дать ответа не могло.
Звали ее Лилия Виверос, и она была фриком до мозга костей. Грейсон сразу понял, что красная буква «Ф» на ее удостоверении личности появилась не случайно, не в результате неблагоприятного стечения обстоятельств, а как следствие намеренной реализации вполне четкого плана.
Более необычной личности Грейсон не встречал. Волосы ее были обесцвечены настолько, что казались прозрачными; в кожу головы были введены разноцветные фосфоресцирующие пигменты, и их сияние передавалось к кончикам волос, отчего голова Лилии напоминала декоративный оптоволоконный светильник.
Грейсон инстинктивно понимал – она опасна. Но красота ее была неотразима, и его тянуло к ней. Интересно, а если бы он встретил ее тогда, в своей прошлой жизни, была бы она для него столь же привлекательна? Но теперь, после нескольких недель существования в новом для него модусе, Грейсон стал подозревать, что критерии привлекательности для него сильно изменились.
Встретились они в одном из клубов линии «УЖАС» – на том конце города, где Грейсон пока не бывал. Клуб назывался «Тюряга» и действительно имитировал бытовавшие в эпоху смертных формы заключения под стражей. По прибытии каждого гостя обыскивали тюремщики, а потом, протащив через серию металлических дверей и зарешеченных коридоров, бросали в камеру к случайному сокамернику, причем могло быть так, что и иного пола.
Сама идея заключения казалась Грейсону столь странной и абсурдной, что, когда за ним со зловещим грохотом закрылась дверь и от этого грохота содрогнулась бетонная камера, он рассмеялся. Так с людьми никто обращаться не станет. Это, конечно же, преувеличение.
– Ну наконец-то! – раздался голос с верхних нар. – Я уж думала, мне никого и не подсадят.
Она представилась и объяснила, что Лилия – ее действительное имя.
– Лилия – белоснежная и чистая! Когда мои предки искали имя, они и не подозревали, что в моем случае все перевернется с ног на голову. Если бы они хотели, чтобы я была пай-девочкой, им следовало назвать меня Чертополохом или Крапивой.
Она была стройной, но не маленькой. На вид Лилии было года двадцать два, хотя Грейсон и подозревал, что пару раз разворот она уже сделала. Вскоре Грейсону предстояло убедиться, что Лилия была и сильной, и проворной, а в острых жизненных ситуациях – сообразительной.
Грейсон осмотрелся. Камера как камера, без особых изысков. Он попробовал открыть дверь. Бесполезно. Новая попытка. Дверь с грохотом подалась на полдюйма, но не открылась.
– Первый раз в «Тюряге»? – спросила Лилия.
Поскольку врать смысла не было, Грейсон кивнул.
– Ну, и чем займемся? – спросил он.
– Можно поближе познакомиться, – ответила Лилия с озорной улыбкой. – А можно позвать охранника и потребовать «последний ужин». Принесут все, чего ни пожелаем.
– Вот как?
– Именно. Они только притворяются, что нам ничего нельзя. А потом приносят – такая у них работа. В конце концов, это же клуб-ресторан.
Вскоре Грейсон догадался, в чем фишка этого клуба.
– Предполагается, что мы должны отсюда сбежать, так? – спросил он.
Лилия улыбнулась той же озорной улыбкой:
– Ты быстро сечешь фишку, а?
Грейсон не понял, серьезно она или притворяется. Но, как бы там ни было, ее слова ему понравились.
– Выход есть в любом случае, – сказала она. – Нам остается только догадаться. Либо это потайной коридор, либо напильник в еде. Иногда нет ничего, но можно поработать головой. Если уж совсем ничего не выходит, охранников можно перехитрить. У них работа такая – быть тупыми и медлительными.
Грейсон услышал крики и топот ног, доносящиеся откуда-то из глубины клуба. Сбежала из-под стражи парочка гостей.
– Итак, что ты предпочитаешь? – спросила Лилия. – Ужин, побег или же веселенький часок со своей сокамерницей?
И не успел Грейсон ответить, как она поцеловала его – так, как его никогда до этого не целовали. Когда Лилия оторвалась от него, единственное, что он смог выговорить, было:
– Меня зовут Слейд.
– Мне все равно, – ответила Лилия и вновь поцеловала Грейсона.
Хотя Лилия, казалось, была готова идти с Грейсоном до конца, он чувствовал себя неловко – мимо решетки их камеры туда-сюда вышагивали охранники, проносились убегающие гости клуба, успевавшие бросить в камеру плотоядный взгляд и ухнуть по-совиному. Грейсон отодвинулся.
– Давай сбежим и найдем более удобное местечко, чтобы получше узнать друг друга, – сказал он.
Лилия остыла так же быстро, как и разгорелась.
– Хорошо, – сказала она. – Только учти – отложенное свидание – не такое интересное.
Затем она вызвала охранника, сказала ему, что хочет есть, и заказала ребрышки.
– Нет ребрышек, – лениво отозвался охранник.
– Нет, вы обязаны принести ребрышки! – настаивала Лилия.
Охранник что-то проворчал и ушел, вернувшись через пять минут со столиком, на котором стояло блюдо с таким количеством ребрышек, что можно было бы накормить роту солдат, а также с неимоверным количеством закусок и салатов и белой пластиковой бутылкой с винтовой пробкой.
– На вашем месте вино я бы не пил, – сказал он. – От него заключенных в соседней камере тошнило.
– Тошнило? – переспросил Грейсон. – Что вы имеете в виду?
Лилия долбанула его под столом ногой – достаточно сильно, чтобы активизировались его болеутоляющие наночастицы.
– Спасибо! – сказала она охраннику. – А теперь проваливай.
Охранник хмыкнул и ушел, вновь заперев камеру.
Лилия повернулась к Грейсону.
– Нет, ты определенно тормоз, – произнесла она. – То, что он сказал про вино, – это намек.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что на бутылке начертан предупреждающий знак – для еще более тупых, чем он сам, подумал Грейсон.
Лилия открутила пробку, и сразу же по камере распространился едкий запах, от которого у Грейсона стали слезиться глаза.
– Ну, что я тебе говорила? – спросила Лилия.
Она вновь навернула пробку и отставила бутылку в сторону.
– Что нам с ней делать, решим, когда прикончим ребрышки, – сказала она. – Не знаю, как ты, а я умираю от голода.
Во время еды Лилия говорила с полным ртом, утирала губы рукавом и все густо сдабривала кетчупом. Грейсону она казалась девушкой из ада, и от встреч с такой его наверняка предостерегали бы родители, если бы им было не все равно. А ему она нравилась! Она была полной противоположностью тому, что он видел в прежней своей жизни.
– Ты чем занимаешься? – спросила она. – Ну, то есть когда не таскаешься по клубам. Зарабатываешь или сосешь соки из «Гипероблака», как эти лузеры, которые называют себя фриками?
– Я сейчас на программе гарантированного Базового Дохода, – сказал он. – Но это потому, что я только что появился в городе. А так – ищу работу.
– А твой Нимбо ничего тебе не нашел?
– Мой кто?
– Твой агент Нимбуса, у которого ты в подопечных, тупица! Нимбус обещает работу всем, кто ищет. Что у тебя не так?
– Мой Нимбо – просто безмозглый ублюдок, – ответил Грейсон, потому что именно так выразился бы Слейд. – Ненавижу его.
– Ничего удивительного.
– К тому же мне не нужна работа, которую предлагает ИУ. Мне нужна работа, которая подходит мне.
– А что тебе подходит? – спросила Лилия.
Теперь настала его очередь улыбнуться озорной улыбкой.
– Работа, от которой кровь в жилах кипит, – сказал он. – Никакой Нимбо не предложит такую.
– Мальчик со щенячьими глазками ищет неприятностей? – поддразнила его Лилия. – Интересно, что он будет делать, когда их найдет?
Она облизала губы и отерла их рукавом.
В бутылке оказалась какая-то кислота.
– Похоже, плавиковая, – сказала Лилия. – Вот почему в пластике. Похоже, там еще и тефлон, потому что эта кислота проест что угодно.
Они налили кислоту на основания прутьев решетки своей камеры. Кислота принялась пожирать железо, выбрасывая в воздух ядовитые испарения, которые подвергли серьезным испытаниям восстанавливающие наночастицы в их легких. Меньше чем через пять минут прутья были сбиты, и они выбежали в коридор.
В «Тюряге» царил хаос. Большинство заключенных покончили с ужином и теперь бежали, превращая клуб в развалины и руины. Охранники носились за беглецами, беглецы за охранниками. Швырялись друг в друга едой, дрались на кулаках; при этом, если кто-то вступал в стычку с охранником, охранник непременно проигрывал – нес