Отлично! «Гипероблако» увидит бесчинствующего фрика и примет меры. Может быть, к месту происшествия уже направлены блюстители порядка.
Фрик тоже посмотрел на камеры. Присутствие «Гипероблака» беспокоило его – как то и положено. Да и Гэвин, попав под наблюдение камер, почувствовал себя более смело.
– Давай, вали отсюда, – сказал он фрику. – А то «Гипероблако» тебе что-нибудь заменит.
Но фрик, похоже, не слышал его. Вместо этого он смотрел вдоль переулка, где группа людей сгружала тюки с грузовика. Потом фрик что-то пробормотал. Гэвин не был уверен, что расслышал все, но слова «первое свидание» и «кислота» он опознал точно. Что, этот фрик предлагает ему романтическое свидание? Или галлюциногены? Гэвин был одновременно и напуган, и заинтригован.
Но вот уже подоспели прохожие, призванные им на помощь, и Гэвин вдруг ощутил разочарование – что же это они так быстро?
– Эй, что тут происходит? – спросил один из подошедших.
Фрик поднял Гэвина с земли. Что он собирался сделать? Ударить? Или укусить? Эти фрики так непредсказуемы!
– Отпустите меня, – слабым голосом произнес Гэвин, в глубине души надеясь, что фрик не исполнит его просьбы.
Но фрик отпустил Гэвина, словно моментально утратил к нему всякий интерес, и помчался вдоль по переулку.
– С вами все в порядке? – спросил один из подошедших с той стороны улицы.
– Да, – ответил Гэвин. – Все хорошо.
Но в голосе его звучало разочарование.
«Прочь! Олимп ты сдвинуть хочешь?»
Слова были произнесены, и распорядитель сцены принялся отчаянно жестикулировать, глядя на Жнеца Анастасию.
– Это вам сигнал, ваша честь! – беззвучно проговорил он одними губами. – Ваш выход.
Ситра взглянула на стоящего рядом Жнеца Константина, который в своем дурацком смокинге выглядел как какой-то дворецкий. Тот кивнул.
– Делайте то, что должны, – проговорил он.
Ситра вышла на сцену. Мантия ее развевалась сзади, создавая потрясающий драматический эффект. Она не могла отделаться от мысли, что на ней самой – театральный костюм. Пьеса в пьесе, сцена на сцене, текст в тексте.
Она услышала приглушенные вздохи, кто-то вскрикнул. Ситра не была столь известна, как Жнец Кюри, но ее мантия дала зрителям понять, что перед ними жнец, а не римский сенатор. Шекспир не вводил в «Юлия Цезаря» фигуру жнеца, и зрители начали догадываться, что именно происходит. Вздохи и охи переросли в глухой ропот, но Ситра не видела лиц зрителей из-за ослепительного света рампы. Услышав густой сценический баритон сэра Олбина, произнесшего «Брут напрасно гнул колени», она вздрогнула.
Ситра никогда до этого не была на театральной сцене и не подозревала, что огни театральной рампы так ярки и горячи, отчего фигуры актеров почти сияли. Доспехи центурионов горели огнем, а туники сенаторов отражали так много света, что больно было глазам.
– Так говорите, руки, за меня! – завопил актер, игравший Каску, после чего актеры извлекли кинжалы и принялись «убивать» Цезаря.
Жнец Анастасия сделала шаг назад – скорее сторонний наблюдатель, чем актер. Взглянула в темноту зрительного зала, вспомнила, что профессионалы так не поступают и, спохватившись, вновь обратилась к тому, что происходило на сцене. И, когда один из членов труппы жестом дал ей знак, вышла вперед и выхватила собственный кинжал. Нержавеющая сталь, крытая церакотом. Подарок от Жнеца Кюри. Увидев оружие, зрители взволновались. Кто-то в темноте закричал.
Олдрич, с покрытым гримом лицом, с туникой, залитой поддельной кровью, посмотрел на нее и подмигнул – так, чтобы зрительный зал ничего не увидел.
Жнец Анастасия шагнула к нему и вонзила лезвие меж ребер, справа от сердца. В зале раздался душераздирающий вопль.
– Сэр Олбин Олдрич! – громко произнесла Жнец Анастасия. – Я явилась, чтобы прервать вашу жизнь.
Актер скривился от боли, но из роли не вышел.
– И ты, Брут? – воскликнул он, хрипя. – Так пади же, Цезарь.
Жнец Анастасия сдвинула кинжал, перерезав аорту, и сэр Олбин упал. Вздохнув в последний раз, он умер – в точности так, как написал Шекспир.
Эффект был подобен электрическому удару. Никто не знал, что делать, как на это реагировать. Кто-то принялся аплодировать. Ситра поняла – ее поддержала Мари. И, повинуясь примеру Жнеца Кюри, зрители принялись нервно хлопать в ладоши. И именно тогда в трагедии Шекспира произошел ужасный поворот.
Кислота! Грейсон проклинал себя за тугодумие. Он же должен был догадаться! Все боялись огня и взрывов, но люди забыли, что кислота не менее эффективна в уничтожении человека. Но как Лилия и ее команда собираются совершить то, что задумали? Как они смогут изолировать жнецов и преодолеть их сопротивление? Жнецы мастерски владеют любым оружием и могут уничтожить целую толпу людей, не получив и царапины. Но потом он понял, что убийцам совсем не нужно изолировать жнецов. Всего лишь доставить кислоту в нужное место и придумать способ окатить ею жнеца.
Грейсон открыл боковую дверь и вошел. Перед ним простирался длинный коридор с артистическими уборными по краям. Направо лестница вела в подвал, и именно там он обнаружил Лилию и ее команду. С ними были три большие канистры из белого тефлона – такого же, из которого была сделана винная бутылка в тот самый первый вечер, когда Грейсон встретил Лилию. В канистрах было не меньше сотни галлонов плавиковой кислоты! Там же стоял насос высокого давления, уже подсоединенный к трубе, ведшей к системе автоматического пожаротушения, которая выходила на сцену и в зал театра.
Лилия сразу же увидела Грейсона.
– Что ты здесь делаешь? Ты должен быть снаружи!
Встретившись с Грейсоном взглядом, Лилия поняла, что он предал их дело. Ярость вырвалась из ее глаз подобно радиации. Она жгла его, буравя насквозь.
– Даже не думай об этом! – прорычала она.
А он и не думал. Начни он думать, пришло бы сомнение. А, взвесив все за и против, мог бы и передумать. Но у него было задание, и это было не то задание, которое дала ему Лилия.
По расшатанным ступеням лестницы Грейсон бросился наверх, в помещение за сценой. Если начнется даже маленький пожар, спринклеры противопожарной системы заработают. Сначала польется вода, которая есть в системе. Пять секунд, самое большее десять, и, иссякнув, вода уступит место кислоте. И, хотя медные трубы постепенно растворятся, как растворились железные решетки в камере, где Грейсон сидел с Лилией, они продержатся достаточно долго для того, чтобы доставить в нужное место смертоносную жидкость.
Появившись за сценой, он услышал в зале ясно различимый стон и последовал на звук. Он должен выбежать на сцену. Выбежать и прокричать: если все они – и актеры, и зрители, и жнецы, и охрана, – не выбегут сейчас же из зала, то страшная кислота растворит их без остатка и ни один восстановительный центр не вернет их к жизни.
Позади Грейсон слышал топот – это Лилия и ее подручные, подсоединившие канистры к насосу, бежали за ним. Он не мог позволить им поймать себя.
Вот он уже пробрался в кулисы. Прямо перед собой, на сцене, он видит Жнеца Анастасию. Какого черта она там делает? Но она вонзила кинжал в одного из актеров, и Грейсону стала понятна причина, по которой она вышла на сцену.
Неожиданно некая фигура выросла перед Грейсоном, закрыв Анастасию. Высокий мужчина в смокинге, с красным галстуком-бабочкой. В лице его что-то знакомое, но Грейсону не вспомнить.
Смокинг щелчком открыл неожиданно оказавшийся в его руках большой выкидной нож с зубчатым лезвием, и Грейсон сразу понял, кто перед ним. Он просто не узнал Жнеца Константина без его красной мантии.
Но, похоже, и жнец его не узнал.
– Послушайте меня, – торопливо заговорил Грейсон, не спуская глаз с лезвия. – Вы ждете пожара. Но пожар не самое страшное. Опасность – в системе пожаротушения. Когда она заработает, весь театр будет залит кислотой, и ее будет достаточно, чтобы прикончить всех. Нужно немедленно очистить помещение от людей.
Константин улыбнулся, но и шагу не сделал, чтобы предотвратить катастрофу. И вдруг воскликнул:
– Грейсон Толливер! Мне следовало догадаться.
Уже достаточно долго никто не называл Грейсона его настоящим именем. Грейсон остолбенел. И осознал – один неверный шаг, и все пропало.
– С огромным удовольствием прерву линию твоей жизни, – произнес Жнец Константин.
Неужели Грейсон так ошибся? Он знал, что в основании заговора против Жнецов Анастасии и Кюри стоял жнец. Так неужели Жнец Константин, ответственный за расследование покушений, и является их организатором?
И в этот момент Константин бросился вперед, нацелив лезвие в грудь Грейсона Толливера, а также заодно и Слейда Моста…
Но в следующее мгновение весь мир с шумом и грохотом раскололся, едва не выбив у Грейсона почву из-под ног. Потому что на сцену выбежала Лилия, и в руках у нее оказался огромный, устрашающего вида обрез. Она подняла его, прицелилась, но не успела нажать на курок, как Константин, отбросив Грейсона в сторону, с невероятной скоростью подлетел и схватил обрез за ствол, направив выстрел в потолок. Одновременно с этим одним мягким движением он перерезал Лилии горло и вонзил лезвие ей в сердце.
– Нет! – закричал Грейсон.
Лилия упала, но не так, как за несколько мгновений до этого рухнул на сцене Юлий Цезарь. Никаких финальных слов – ни слов примирения, ни слов протеста. Вот она еще жива, а теперь – раз, и мертва!
Но не просто мертва, осознал Грейсон. Это не смерть, это жатва.
Он бросился к ней. Взяв ее голову в ладони, попытался сказать что-то, что она забрала бы с собой в неведомые дали, куда уходят те, кого подвергли жатве. Но было слишком поздно.
За кулисы прибежали еще люди. Переодетые жнецы? Охрана? Грейсон не знал. Он чувствовал себя лишь зрителем и наблюдал, как Константин отдает распоряжения.
– Не дайте им устроить пожар! – приказал он. – Система пожаротушения заряжена кислотой!
Значит, Жнец Константин его услышал! И он не был частью заговора!