ел, и вряд ли оно специально будет горевать по поводу его бед. Он в безопасности. Он защищен. О чем еще он может попросить?
Обо всем.
Вечером, между девятью и десятью часами, в комнату Грейсона пришел викарий Мендоза. Когда он открыл дверь, вслед за ним к спальню скользнул свет из коридора, но потом в комнате вновь воцарилась темнота. Грейсон услышал, как жалобно скрипнул стул, на который уселся вечерний гость.
– Я пришел спросить, как ты устроился, – произнес викарий.
– Отлично, – отозвался Грейсон.
– Все, что требуется на этом этапе – это минимальный комфорт, как я полагаю.
Затем его лицо осветилось экраном планшета. Викарий пробежался по нему пальцами.
– Я думал, вы отрицаете электричество, – сказал Грейсон.
– Ни в коем случае, – отозвался викарий. – Мы выключаем свет во время наших церемоний, а также не держим света в спальнях, чтобы члены братства искали общения друг с другом в общих помещениях.
Затем викарий повернул монитор в сторону Грейсона и показал картинки горящего театра. Грейсон постарался скрыть свои чувства.
– Это произошло два дня тому назад, – сказал викарий. – Я полагаю, ты в этом участвовал, и жнецы сейчас ищут тебя.
– Так вы не против насилия и жестокости? Вы их поддерживаете?
– Мы поддерживаем тех, кто противится неестественной смерти. А жнецы как раз и приносят неестественную смерть, а потому все, кто мешает им пользоваться их ножами и пулями, наши друзья.
Потом он протянул руку и тронул похожий на рог нарост на голове Грейсона. Грейсон отпрянул.
– Это необходимо убрать, – сказал викарий. – Мы против изменений плоти. А потом твои волосы придется побрить, чтобы вернуть тот цвет, который назначила им вселенная.
Грейсон промолчал. Теперь, когда Лилия умерла, судьба Слейда была ему безразлична. К тому же само имя Слейд напоминало Грейсону о ней. Но и лишаться всякого выбора в своей нынешней роли он не хотел.
Мендоза поднялся.
– Я надеюсь, – сказал он, – что ты посетишь нашу библиотеку или одну из комнат отдыха и познакомишься со своими братьями и сестрами. Я знаю, что они хотят узнать тебя получше, особенно сестра Пайпер, с которой ты встретился, когда переступил порог нашего монастыря.
– Я только что потерял близкого мне человека, – отозвался Грейсон, – и мне не очень хочется общаться.
– Тем более ты должен решиться на это, особенно если твоя утрата вызвана жатвой. Мы, тоновики, не признаем смерть, проистекающую от действий жнецов, и в этом случае скорбеть запрещено.
Что же это? Ему теперь будут говорить, что он должен чувствовать, а что нет? Остатки Слейда в Грейсоне хотели было послать викария к черту, но вместо этого он просто сказал:
– Я не смогу притворяться, что понимаю ваш здешний уклад.
– Сможешь, – покачал головой Мендоза. – Если ты нуждаешься в укрытии, среди нас ты обретешь новую цель и будешь притворяться, пока наша жизнь не станет твоей жизнью.
– А если этого не случится никогда?
– Тогда продолжишь притворяться, – ответил викарий.
Потом добавил:
– У меня же получилось.
В шестистах двадцати милях к югу от Вичиты Роуэн Дэмиш вел спарринг-бой с Тигром Салазаром. В иных обстоятельствах занятие с приятелем боевыми искусствами, которые он так любил, доставило бы ему немалое удовольствие. Но теперь эти вынужденные противостояния с неопределенным финалом все более и более беспокоили Роуэна.
Спарринг-бои шли дважды в день вот уже две недели, и с каждым боем Тигр дрался все лучше, но Роуэн неизменно побеждал. В свободное от занятий время Роуэн оставался в своей комнате один.
Тигр, с другой стороны, был теперь гораздо более занят, чем это было до прибытия друга. Еще больше изматывающих кроссов, тренировки на выносливость, бесконечные упражнения по системе «Бокатор», да еще разнообразные приемы с мечом и кинжалом, которые Тигр теперь воспринимал как естественное продолжение своих рук. В конце дня, когда усталые мышцы отказывались ему служить, Тигр принимал глубокий массаж, возвращавший стянувшейся в узлы ткани мускулатуры гладкость и гибкость. До приезда Роуэна массаж проводился, может быть, два или три раза в неделю; теперь же массажист являлся ежедневно, и Тигр к вечеру бывал так измотан, что засыпал, лежа на столе.
– Я побью его, – сказал он Жнецу Рэнд. – Вот увидите.
– Не сомневаюсь, – отозвалась она. Для человека, который, по мнению Роуэна, был лживым и бессердечным, эти слова звучали достаточно искренне.
Во время одного из сеансов массажа Изумрудный Жнец, войдя в комнату, попросила массажиста удалиться. Тигр подумал, что она сама захотела продолжить разминать его мышцы, и приготовился к неземному наслаждению от прикосновения ее рук, но Жнец Рэнд даже не притронулась к его коже.
Она просто сказала:
– Ну что ж, пора.
– Пора что? – не понял Тигр.
– Пора тебе получить кольцо.
В голосе ее притаилась легкая грусть, и Тигр подумал, что знает ее причину.
– Я думаю, вы не хотели отдавать мне его, пока я не побью Роуэна…
– Это неизбежно, – ответила она.
Он встал и надел халат, ничуть не заботясь о правилах приличия. Зачем? Он ничего не хотел скрывать от нее, ни того, что было у него внутри, ни того, чем он был наделен внешне.
– Ты мог бы позировать Микеланджело, – сказала Жнец Рэнд.
– Я бы с радостью, – отозвался Тигр. – Чтоб стоять потом мраморным столбом.
Рэнд приблизилась к нему и слегка прикоснулась губами к его губам – так, что он едва ощутил прикосновение. Тигр решил, что этот поцелуй был прелюдией к чему-то более серьезному, но Рэнд отстранилась.
– У нас завтра утром серьезная встреча, – сказала она. – Хорошенько выспись.
– Что вы имеете в виду? Какая встреча?
Легкая, почти незаметная улыбка скользнула по ее губам.
– Нельзя же получить кольцо жнеца вообще безо всяких формальностей, – сказала она.
– А Роуэн будет?
– Лучше бы его не было.
Разумеется, она права. Никакой нужды не было в том, чтобы еще раз напоминать Роуэну о том, что ему отказали в чести стать жнецом. Но Тигр твердо решил про себя – как только он получит кольцо, первым же делом наделит старого друга иммунитетом.
– Надеюсь, – сказал он, – как только кольцо окажется на моем пальце, вы станете смотреть на меня другими глазами.
Рэнд одарила Тигра долгим взглядом, и этот взгляд сделал для его тела гораздо больше, чем каменные костяшки пальцев массажиста.
– Я уверена, теперь все будет по-другому, – ответила Жнец Рэнд. – Будь готов ровно к семи утра.
Дождавшись, пока за ней закроется дверь, Тигр удовлетворенно вздохнул. В мире, где каждому гарантировано удовлетворение всех нужд, не каждый получает то, что хочет. Роуэн – не получил. А до совсем недавнего времени он, Тигр, даже не подозревал, что хочет стать жнецом. Но теперь это должно случиться, это было совершенно правильно, и в первый раз Тигр Салазар ощутил себя в высшей степени удовлетворенным от того, что жизнь его движется в верном направлении.
На следующий день спарринга не было, не было его и через день. Единственными людьми, кого видел Роуэн, были охранники, приносившие еду и забиравшие поднос с пустой посудой.
Он вел счет дням. Старинные праздники прошли, но в пентхаусе, где он жил пленником, не слышно было никаких увеселений.
Началась последняя неделя года. Роуэн даже не знал, как будет называться год следующий.
– Год Хищника, – сказал охранник, которого он спросил об этом.
Надеясь, что этот тип окажется поразговорчивее, чем другие, Роуэн задал следующие вопросы:
– А что происходит? Почему Тигр и Жнец Рэнд не вызывают меня на спарринг-бой? Только не говорите, что мои возможности в системе «Бокатор» им уже не интересны.
Но, если охранник и знал ответ, он промолчал. После чего сказал:
– Ешь. Нам дали строгие указания хорошо тебя кормить.
Ближе к вечеру второго дня в комнату Роуэна вошла Жнец Рэнд в сопровождении обоих охранников.
– Каникулы кончились? – не без сарказма спросил Роуэн, но Изумрудный Жнец сегодня не была расположена к шуткам.
– Посадите его в кресло, – приказала она охранникам. – И зафиксируйте так, чтобы он не мог двинуться ни на дюйм.
Краем глаза Роуэн заметил в руках одного из охранников рулон герметизирующей клейкой ленты. Быть привязанным к креслу веревкой – это одно. Лента – много хуже.
Вот оно, подумал Роуэн. Тренировки Тигра кончились, и то, что она собиралась сделать, произойдет сейчас.
И Роуэн начал действовать. Как только охранники попытались его схватить, он взорвался серией жестоких ударов, сломав одному челюсть, а другого бросив на пол, где тот хватал воздух разбитыми губами. Но не успел Роуэн прорваться к двери, как Жнец Рэнд швырнула его на пол и прижала сверху, вонзив в грудь колено с такой силой, что невозможно было вздохнуть.
– Ты дашь себя связать, – прошипела она. – Иначе я тебя вырублю, и затем тебя все равно свяжут. Но только останешься без зубов.
И, когда Роуэн почти потерял сознание, она убрала колено. Ослабевшего, охранники потащили Роуэна к креслу, где, привязав, и оставили. Больше часа он провел в одиночестве.
Лента была гораздо хуже, чем веревка, которую охранники использовали в доме Жнеца Брамса. Лента сдавливала грудь так, что дышать Роуэн мог только короткими вдохами и выдохами. Руки и ноги – как он ни старался отвоевать себе пространство для маневра – были абсолютно неподвижны.
Солнце село. Бледные огни Сан-Антонио разгорались с каждой минутой, а над городом поднялась почти полная луна. Бледно-голубой свет ее проник в комнату, выхватив из темноты кресло, на котором сидел Роуэн.
Наконец дверь открылась, и охранник вкатил в комнату странное кресло с колесами по обеим сторонам. В кресле кто-то сидел. Позади шла Жнец Рэнд.
– Привет, Роуэн.
Это был Тигр. Его силуэт вырисовывался на фоне света, струящегося из коридора, а потому Роуэн не видел лица своего друга, но он узнал голос – усталый и несколько дребезжащий.