– Я слышала, это место кишмя кишит фриками, – сказала Анастасия.
Мунира бросила на нее взгляд, полный высокомерия.
– Я, может быть, и не жнец, – сказала она. – Но я была учеником Жнеца Бен-Гуриона и знаю, как обращаться с фриками.
Жнец Кюри положила руку на ладонь Жнеца Фарадея, отчего ритм его сердца слегка ускорился.
– Майкл! – попросила она. – Подожди до окончания расследования. Если все пройдет так, как мы надеемся, я организую в это место официальную экспедицию. А если нет, я присоединюсь к тебе, потому что не хочу принадлежать сообществу, которым будет командовать Годдард.
– Это дело, не терпящее отлагательства, Мари, – покачал головой Фарадей. – Боюсь, тучи стремительно сгущаются над сообществом, и не только в Мидмерике. Волнения идут по всем регионам. В Верхней Австралии новые жнецы провозгласили себя «Гвардией обоюдоострых лезвий», и к ним примыкает все больше сторонников. В Транссибири сообщество жнецов раскололось на шесть фракций, а Чильаргентинский регион вообще находится на пороге гражданской войны, хотя тамошние жнецы этого и не признают.
Эти проблемы, равно как и другие, не менее серьезные, не ускользнули и от моего внимания, поскольку я имело доступ и к иным источникам информации. Но было приятно, что кто-то, кроме меня, озабочен глобальными вопросами и имеет перед собой столь широкую картину.
Анастасия пребывала в нерешительности, словно разрывалась между двумя своими учителями.
– Если Основатели предпочли удалить это место из памяти человечества, – сказала она, – то, может быть, нам следует уважать их решение?
– Да, они решили спрятать его, – вмешалась Мунира. – Но это не означает, что оно должно было, по их замыслу, исчезнуть окончательно.
– Откуда вам знать, что думали Основатели? – возмутилась Анастасия.
Эти двое, как было видно, с большим трудом выносили друг друга – как маленькие дети, конкурирующие за внимание родителей.
Тем временем официант, без спросу, принялся убирать со стола пустые чашки, что едва не взорвало Жнеца Кюри. Но она сдержалась – в обычной одежде, с волосами, собранными в пучок, она здесь – всего лишь обычная посетительница.
– Я вижу, что отговорить тебя невозможно, Майкл, – сказала наконец Кюри, когда официант отошел. – Но чем мы можем тебе помочь?
– Я просто хочу, чтобы вы знали об этом, – отозвался Фарадей. – Только вам я открыл суть того, что мы нашли… и куда мы отправимся.
Конечно, это была не вся правда.
Третий разговор был не так важен для всего мира, как для меня.
Он произошел в монастыре тоновиков, в самом сердце Мидмерики. Мои камеры скрытно установлены по всему монастырю. Хотя тоновики и ненавидят жнецов, ко мне они относятся хорошо, поскольку я защищаю их право на существование в мире, жителям которого хотелось бы, чтобы они исчезли. Тоновики могут говорить со мной не так часто, как прочие люди, но они знают, что я появлюсь именно тогда, когда у них возникнет во мне необходимость.
Монастырь сегодня посетил жнец. Это всегда плохо. Мне пришлось стать свидетелем бойни, устроенной в тонистском монастыре Жнецом Годдардом и его подручными в начале Года Капибары. Все, на что я было способно, так это терпеливо ждать, пока мои камеры не расплавились в пламени. И я надеялось, что этот визит был иной природы.
Жнецом был Досточтимый Жнец Сервантес, который ранее принадлежал к Франкоиберийскому сообществу. Он покинул те края несколько лет назад и примкнул к Мидмериканскому сообществу. Конечно же, он пришел в монастырь не с целью совершения акта жатвы, поскольку именно из-за нежелания уничтожать тоновиков он покинул прежнее место жительства.
Никто не вышел, чтобы поприветствовать его у длинной каменной колоннады, ведущей во внутренний дворик монастыря. Мои камеры развернулись и принялись следить за его маршрутом – это то, что жнецы называют «молчаливым салютом» и научились полностью игнорировать. Сервантес шел так, словно знал, куда идет, хотя это не так. Обычное поведение для жнеца. Он дошел до комнаты приема посетителей, где брат Маклауд, сидящий за столом, раздавал брошюры тем потерянным душам, что ищут сочувствия и смысла жизни. Песочно-коричневого цвета мантия Жнеца Сервантеса напоминает мешковину, которую носят тоновики, что заставляет последних относиться к Сервантесу с меньшей антипатией.
Если обычных граждан брат Маклауд приветствует со всем возможным теплом и добросердечием, то жнецам в этом отказано – особенно после того, как жнец сломал ему руку.
– Что вам угодно? – спросил брат Маклауд.
– Я ищу Грейсона Толливера.
– Мне очень жаль, но здесь нет никого, кто носил бы это имя.
Сервантес взохнул и сказал:
– Поклянитесь Великим Резонансом.
Брат Маклауд помрачнел.
– Я не обязан делать ничего из того, что вы предлагаете.
– Итак, – сказал Жнец Сервантес. – Ваш отказ поклясться говорит о том, что вы лжете. Значит, перед нами проблема выбора. Вариант первый: я долго и тщательно ищу Грейсона Толливера и, в конце концов, нахожу. Вариант второй: вы сразу приводите его ко мне. Но в первом случае я, разозлившись, могу ненароком подвергнуть жатве нескольких тоновиков. Второй вариант предпочтительнее для всех заинтересованных сторон.
Брат Маклауд колебался. Тоновики не большие мастера самостоятельно принимать решения. Я пришло к выводу, что в этом и состоит главная выгода от того образа жизни, который они выбирают: если все решения принимаются за тебя, то – никакого стресса!
– Я жду, – сказал Сервантес. – Тик-так!
– Брат Толливер нашел здесь религиозное убежище, – наконец сказал брат Маклауд, – и вы не имеете права подвергнуть его жатве.
Сервантес вновь вздохнул.
– Нет, – сказал он, поправляя Маклауда. – Я не имею права изымать его из монастыря. Но, поскольку у него нет иммунитета, я имею полное право подвергнуть его жатве, если на то будет моя воля.
– А она именно такова? – спросил брат Маклауд.
– Это не ваше дело, – ответил Жнец Сервантес. – А теперь отведите меня к брату Толливеру, или я скажу вашему викарию, что вы выдали мне тайные гармонии своей секты.
Эта угроза вызвала у брата Маклауда ужас, но и ярость одновременно. Он поспешил прочь и вернулся с викарием Мендозой, который принялся угрожать Сервантесу; тот же за словом в карман не полез, и, когда стало ясно, что от жнеца братьям не отвязаться, викарий Мендоза сказал:
– Я спрошу его, хочет ли он принять вас. Если да, я вас провожу. Если нет, мы станем защищать его даже ценой собственной жизни.
Викарий ушел и через пару минут вернулся.
– Следуйте за мной, – сказал он.
Грейсон Толливер ждал жнеца в меньшей из двух часовен, находящихся на территории монастыря. Это была часовня для личных раздумий, и здесь же стоял небольшой камертон и лохань с грязной водой у алтаря.
– Мы будем за дверями, брат Толливер, – сказал викарий. – Если понадобимся, зови.
– Хорошо, – ответил Толливер, – нужно будет, позову.
Казалось, он хотел поскорее покончить с этим.
Викарий и брат Маклауд вышли, закрыв дверь. Я осторожно повернуло камеру, расположенную в глубине часовни, стараясь, чтобы металлическое жужжание не помешало встрече.
Сервантес приблизился к Грейсону, который стоял на коленях во втором ряду скамей, установленных в часовне. Юноша даже не посмотрел на жнеца. Телу, голове и коже он вернул обычное их состояние, а черные волосы сбрил, и теперь у него на голове топорщился аккуратный ежик естественного цвета.
– Если вы явились, чтобы подвергнуть меня жатве, делайте это побыстрее, – сказал он. – И чтобы поменьше крови, а то кому-то придется убирать.
– Вам так не терпится покинуть этот мир? – спросил Сервантес.
Грейсон не ответил, тогда Сервантес представился и сел рядом с юношей, не говоря пока о цели своего визита. Наверное, хотел понять, достоин ли Грейсон Толливер его внимания.
– Я сделал кое-какие запросы на ваш счет, – сказал Сервантес.
– И что, нашли что-нибудь интересное?
– Да, – покачал головой жнец. – Оказывается, Грейсона Толливера не существует. Я знаю, что настоящее ваше имя Слейд Мост и вы спихнули с моста целый автобус.
Грейсон рассмеялся:
– Вы нашли историю моего темного прошлого?
Он не хотел разуверять Сервантеса ни в чем.
– Вам повезло.
– Я знаю, – продолжил Сервантес, – что вы каким-то образом были вовлечены в заговор против Жнецов Анастасии и Кюри, и Жнец Константин готов все здесь перевернуть с ног на голову, чтобы найти вас.
Грейсон повернулся к Сервантесу.
– Так вы работаете на него? – спросил он.
– Я ни на кого не работаю, – отозвался Сервантес. – Я работаю на человечество и во имя человечества, как и все жнецы.
Он перевел взгляд на серебряный камертон, торчащий из алтаря. Потом продолжил:
– У меня дома, в Барселоне, тоновики доставляют людям гораздо больше неприятностей, чем здесь. Нападают на жнецов, из-за чего, защищаясь, жнецы вынуждены подвергать их жатве. Я перевыполнял свою квоту за счет тоновиков, которых я совсем не хотел убивать, но они лишили меня возможности выбора. Это была одна из причин, по которым я переехал в Мидмерику, хотя иногда я начинаю сожалеть об этом.
– Так зачем вы пришли сюда, ваша честь? – спросил Грейсон. – Ради того, чтобы лишить меня жизни? Вы могли бы это сделать уже давно.
– Я пришел по просьбе Жнеца Анастасии.
Поначалу мне показалось, что Грейсон обрадовался, но потом радость сменилась горечью. Как же много бед выпало на его долю! И я совсем не этого хотело.
– Она слишком занята, чтобы самой меня проведать? – спросил он.
– Да, – отозвался Сервантес. – Занята по горло делами сообщества.
Деталей, однако, не прояснил.
– Ну что ж, – покачал головой Грейсон. – Я жив, и вокруг меня люди, которые заботятся о том, чтобы мне было хорошо.
– Жнец Анастасия предлагает вам более безопасный и более комфортный способ существования, чем здесь, среди тоновиков, – сказал Сервантес. – В Амазонии. У нее там есть друг, который готов вам помочь.