— Не худо! — пробормотал Кротов. — Это задаток. Полностью получишь от меня…
— За что? — выкрикнул парень, хватаясь за скулу.
— Подойди сюда! — крикнул унтер Юрасю.
Юрась подошел.
— Пусть скажет, кто ему помог бежать?
Юрась перевел, но человек со шрамом трясся от страха, не понимая, чего от него хотят.
— Молчишь?! — немец снова ударил его. — Повтори вопрос. И предупреди: если будет молчать, я вырву его поганый язык и скормлю собакам!
Юрась повторил вопрос.
— Ниоткуда я не бежал! — заскулил парень. — Меня господин комендант знает! Меня в гестапо знают, я сам — за новый порядок!
Из всех этих слов немец уловил только знакомое слово "гестапо.
— Что он бормочет про гестапо? — спросил гитлеровец.
Юрась, не задумываясь, пояснил:
— Боится попасть в гестапо!
— Ага! Заговорил! Спрашивай, куда он хотел бежать, где хотел скрыться?
— Да чего мне бежать? — хлюпая разбитым носом, заныл парень. — Я же не пленный, не партийный, не партизан!
— Что он говорит про партизан?
— Говорит, что в местном лесу есть партизаны…
Унтер разинул рот. Оказывается, этот тип связан с партизанами! Вот повезло! Надо срочно сообщить начальству об аресте большевика, связанного с партиза; нами. И уж тогда командование отметит заслуги Карла Бегальке! Скорее всего, его произведут в фельдфебели! Лишь бы начальство не узнало про обман.
— Становись! — приказал он парню.
Обмякший от страха парень встал в строй рядом с Кротовым. Довольный немец расправил усы. В лагерь вернется тридцать пленных. Тридцать ушло, тридцать пришло. Порядок!
Парень шагал рядом с Кротовым. Он не узнал в этом изможденном человеке путника, который несколько недель назад доверил ему свою жизнь.
— Ты им объясни… — приставал он к Кротову. — Напутали они… Я жаловаться буду… Разве это порядок — хватать без разбору…
Егор молча усмехался и только один раз сказал:
— Это и есть новый порядок. Шагай веселей!
Колонна подошла к лагерю. Часовые открыли ворота и приняли по счету пленных. Когда ворота захлопнулись, Кротов спросил предателя:
— Тебя как звать-то?
— Степан. Степан Щур…
— Хорошее имя! Был Степан Разин — вольный казак. Еще был Степан Халтурин, за свободу голову сложил. Ты вот тоже живешь на свете, Степан Щур. — И неожиданно добавил: — Спать будешь в нашем бараке. Идем.
Юрась пошел было за ними, но Кротов остановил его:
— Нынче на твое место гостя дорогого уложим. Ты уж переночуй на свежем воздухе. Ничего не поделаешь, гостю завсегда надо уступать лучшее место.
Утром унтер-офицер Бегальке докладывал коменданту лагеря:
— Господин капитан! В бараке номер один сегодня ночью повесился военнопленный. Какие будут распоряжения?
Комендант пожал плечами:
— Выкиньте на свалку!
Карл Бегальке был разъярен. Он не верил, что пленный повесился, хотя труп его болтался на поясе, перекинутом через балку у входа в барак. Нет, конечно, его прикончили сами русские. Но кто? Почему?
Сегодня Бегальке также узнал, что в конце недели лагерь перейдет в ведение политической полиции. Это означало, что он, унтер-офицер Бегальке, снова окажется в танковой бригаде. Тем более, что рана его на ноге совсем зажила. Говорят, что у русских появились неплохие противотанковые пушки, от которых не спасает никакая броня. Было от чего прийти в дурное настроение. Сжимая короткую тяжелую дубинку, он шнырял по лагерю, выбирая очередную жертву.
Кротов, Юрась и учитель сидели в это время у повозки с бочкой. Здесь можно было спокойно поговорить: часовые стоят далеко. Поодаль, радуясь короткому отдыху, сидели другие пленные.
— Думают о нас на воле, думают, — говорил Кротов. — Долго мы здесь не задержимся…
— Вот разобьем Гитлера, и приеду я, Егор Егорович, к вам в гости, — сказал учитель. — Будет нам о чем вспомнить…
— Не гостем, а братом будешь, милый ты человек! Вот и Юраська ко мне приедет! Приедешь?
— Если мама позволит… Где-то мы с мамой будем жить?
— Отца, значит, не считаешь, вычеркнул из своей жизни? — спросил Кротов.
Мальчик опустил голову.
— Кажется, ты сделал поспешные выводы, — сказал учитель.
Юрась поднял на учителя глаза.
— Подлец-то признался нам, — сказал Кротов. — Верно, это он тогда приходил к твоему батьке… Политруком, упырь, прикинулся.
— Зачем же он приходил?
— В том-то и дело! Приходил твоего отца проверить. Нет, значит, твоему родителю полного доверия. Вот фашисты и подослали провокатора: если, мол, укроет политрука, — значит, с большевиками заодно. Во как дело-то может одернуться!
— Но отец же не знал… Он думал, это настоящий политрук… И он его выдал… избил…
— А вдруг знал? — спросил учитель.
— Знал! По всему видать — знал! Вот и дал ему прикурить! Нет, Юраська, тут дело не так просто. Дай срок, все выясним. Не торопись от отца отрекаться!
— Смотрите, унтер! — встревожился учитель. — И переводчик с ним.
— Пойдем от греха, — сказал Егор. Но едва они поднялись, как услышали окрик переводчика:
— Оставаться на месте!
Они замерли: приказ сулил недоброе. Немцы приближались, и переводчик продолжал выкрикивать:
— Оставаться на месте! Оставаться на месте!
Унтер-офицер остановился перед Кротовым. Этот пленный был ему сейчас особенно ненавистен. Он наверняка причастен к смерти парня со шрамом. Из-за него Бегальке не получит чин фельдфебеля.
Кротов выдержал взгляд унтера. В серых запавших глазах пленного не было ни страха, ни покорности. Это привело Бегальке в ярость. Он мог бы без всяких разговоров пристрелить пленного. Но нет! Прежде он сломит его, заставит делать все, что захочет.
Фашист перевел взгляд на учителя.
— Юде? [4] — спросил он свирепо.
Ничего не ответив, учитель снял очки и старательно начал протирать их пальцами.
— Молчишь! — размахнувшись, унтер ударил его кулаком в лицо. Учитель упал.
— Не смейте! — рванулся Юрась, но Кротов с силой оттолкнул его в толпу пленных.
Унтер вскинул голову. Он не понял, что крикнул мальчишка, но почувствовал в возгласе протест, неповиновение. Фашист обвел глазами пленных. Сейчас он покажет русским, что они бессловесные твари, что немецкий солдат может заставить их делать все, что захочет!
— Подними! — крикнул фашист Кротову и пнул учителя сапогом в лицо. Кротов помог учителю подняться. Боясь упасть снова, учитель обнял Кротова за плечи.
— Держись, Борисыч… — мягко сказал Кротов. — Обойдется…
— Плюнь бородатому в морду! — приказал усмехаясь немец.
Кротов почувствовал, как вздрогнул учитель.
— Приказано тебе плюнуть в морду этому типу! — сказал переводчик.
— Не обучены мы в людей плевать! — мрачно просипел Кротов.
— Ну-ну! — угрожающе протянул фашист. — Я жду!
— Говорит, что не умеет плевать в людей…
Унтер злорадно ухмыльнулся:
— Не огорчайся, научишься. Плюнь в него, и я дам тебе пачку сигарет. Вот она! Держи!
Кротов мотнул головой:
— Некурящий я…
— Ах, так?.. — скривился фашист и обернулся к переводчику. — Скажи этому стаду свиней: кто плюнет бородатому в лицо, получит пачку сигарет. Ну!
Пленные стояли, точно окаменев.
"Неповиновение!" Бегальке взглянул в глаза Кротову и увидел такое, что поспешно расстегнул кобуру пистолета.
— Выполняй приказ, или я застрелю тебя на месте! — синие вены на висках немца стали почти черными.
— Егор Егорыч, он застрелит вас… — Учитель все еще обнимал Кротова за плечи. — Вы должны жить…
— Долго мне ждать?!! — унтер сжимал в руке пистолет. — Даю минуту на выполнение приказа. Минуту — или вы оба будете мертвы!
— Тебе дается минута! — сообщил переводчик. — Плюнь, или будете застрелены оба!
Кротов шумно вздохнул:
— Придется плюнуть… От судьбы не уйдешь…
— То-то! — осклабился унтер. — Испугался! Мы научим русских и плевать друг в друга и убивать друг друга! Всему научим! Плюй!
— Прощай, братцы! — крикнул Кротов и, шагнув вперед, плюнул немцу в лицо.
Бегальке взвизгнул, рванул из кобуры пистолет и разрядил в Кротова всю обойму.
ФЛАГ НА КОЛОКОЛЬНЕ
Совещание подпольщиков на Красном острове продолжалось недолго. Спивак рассказал о положении на фронтах, прочел последние сводки Совинформбюро.
Когда стемнело, все стали расходиться: на острове остались только Спивак и Гурко с Кручиной.
— Ребята в деревне скучают, — сказал Кручина. — Хотят в лес уходить, партизанить…
Спивак разозлился:
— Пусть только посмеют!
— А и верно, — сказал Гурко. — Даром хлеб едят. Обученные бойцы! Переправим в лес, вот тебе и отряд партизанский!
— Видно, что у твоего батьки сын дурень! — сердито бросил Спивак. — Сбежать им не хитро. А только немцы в тот же час расстреляют и Тимофея и женщин наших, которые их вызволили. Можем мы на такое пойти?
— Доколе же им небо коптить? — спросил Кручина.
— Раздобудем оружие, наладим партизанский лагерь и, будь ласков, всю деревню уведем с собой. Вместе с живностью. И Марченко уйдет с нами. Уяснил?
— Малость понял…
— Передай бойцам, чтоб сидели тише воды, ниже травы! И пусть сил побольше набирают. Осень будет несладкой, а зима и того трудней!
— А насчет флага, товарищ Спивак? В силе остается? — спросил Гурко.
— А как же! Райком решил! Я в тебе не сомневаюсь…
— Можете положиться…
— Что с Владиком? Здоров?
— Хлопец в порядке. Конечно, тяжело ему взаперти. Воздухом дышит только по ночам, у открытого окна. И все про Юрася спрашивает да про Ленинград: не взяли ли немцы?
— Ленинград держится геройски, так и скажи ему. И дружок его жив, пусть надеется на встречу.
За полчаса до запретного времени, когда уже стемнело, но ходить по городу ещё разрешалось, Гурко и Владик вышли из дома. Извилистыми, узкими переулками они бесшумно пробирались к центру города.