В этот момент дверь подъезда снова открылась. Они вошли очень тихо, почти беззвучно, будто не касаясь пола. Двое в тёмных балахонах. Воздух сразу наполнился едким запахом, как будто кто-то рядом тушил костёр мокрой тряпкой.
— Заходите в лифт, — я тихо сказал Нине Семёновне, незаметно прикрывая её собой. — Поднимайтесь. Я вас скоро догоню.
Она хотела что-то сказать, но вдруг увидела их и резко побледнела. Никак ощетинился, но не зарычал — просто встал между старушкой и незнакомцами, шерсть пса поднялась дыбом.
Лифт прибыл с глухим стуком. Я мягко втолкнул Нину Семёновну в кабину, нажал кнопку пятого этажа. Дверь начала закрываться. В последний момент я увидел, как её дрожащие пальцы тянулись ко мне...
Поворачиваясь к незваным гостям, я ощущал, как монтировка давит на поясницу. Они стояли в трёх шагах. Один чуть впереди. В полумраке подъезда под его капюшоном угадывались очертания лица — и там, где должно было быть левое ухо, я разглядел... шрам. Нет, не шрам. Выжженную спираль. Как будто вместо наушников он иногда использовал электрическую плитку.
— Парни, вы к кому? Я вас раньше здесь не видел. — спросил я как можно более добродушно, чувствуя, как метка на ладони начинает пульсировать в такт моему сердцу.
Они не ответили. Тот, что со спиралью, начал поднимать руку. Длинные пальцы. Ногти странного серого цвета. В воздухе ещё больше запахло горелым.
В этот момент лифт наверху щёлкнул — Нина Семёновна добралась.
Человек со спиралью наклонил голову и открыв рот, начал издавать какие-то странные шипящие звуки. Белки его глаз начали то ли краснеть, то ли излучать какое-то красноватое свечение. Но мне почему-то не хотелось дожидаться окончания его манипуляций. Рука сама полезла за спину.
«Ребят из вашего цирка я уже встречал. И мне, честно говоря, не понравилось», —мелькнула мысль у меня в голове. А моё тело тем временем, сделало широкий шаг влево, развернуло корпус и от всей души приложило монтировкой в вытянутой руке по чёрному капюшону с иллюминацией внутри. Красный свет мгновенно погас, а владелец спирального ожога под капюшоном осел на пол. Его коллега замер на секунду — я даже увидел, как его серые пальцы дёрнулись в странном жесте, будто пытаясь что-то нарисовать в воздухе. Но потом изменил своё решение и бросился вперёд с неестественной для человека скоростью. Я отпрыгнул в сторону почтовых ящиков, пропуская его рывок. Скрюченные пальцы капюшона впились в штукатурку, оставив три чёрные полосы. Пока он вытаскивал свои когти, я зарядил монтировкой по его затылку. Тело обмякло и повалилось на пол.Посмотрел по сторонам, прислушался. Тишина. Никак стоял у лифта и размахивал своим хвостом, глядя на меня. Подумал, что ему понравилось увиденное.
Я замер, сжимая монтировку, и ждал подвоха. Однако поверженные лежали неподвижно. Не то чтобы без сознания — скорее, как выключенные приборы.
Достал телефон — 15:47. Где-то за стеной слышался детский смех. Хм, у кого-то обычный весенний день. И только рядом со мной в подъезде валяются двое странных парней с выжженными спиралями на лицах.
Схватил первого за ноги — тело оказалось довольно лёгким, будто полупустым внутри. Выволок во двор, свернул налево, бросил на площадке у ближайших мусорных баков. Со вторым было сложнее — он вдруг дёрнулся, когда я тащил его по ступенькам. Я замер, готовый снова пустить в ход монтировку, но он лишь безвольно обмяк.
Когда последний «мешок» оказался на асфальте, я опустился на лавочку. Руки подрагивали. Во рту пересохло.
Никак тщательно обнюхал лежащих людей в чёрном, вернулся и устроился у моих ног, внимательно следя за ними.Прохожие шли мимо, даже не глядя в их сторону — будто там лежали обычные пакеты с мусором.
Я поймал себя на мысли, что машинально щупаю монтировку за поясницей. Эти ублюдки играли по старым правилам — запугивание старух, поддельные документы, «случайные» пожары. Знакомый почерк неспокойных 90-х, только теперь под маской респектабельности.
Если они работают по старым схемам, значит, понимают старые аргументы, мелькнуло в голове.
Вспомнился дядя Жора из моего дальнобойного прошлого — седой волчара, трижды отсидевший. «Любой спор, Стась, это торги. Только ставки — жизни. Хочешь выиграть — подними цену за свою».
Я мысленно прикидывал варианты:
Найти их слабое место — но для этого нужно время.
Запугать — бесполезно, они сами успешно пугают.
Предложить сделку — но старухина квартира явно не главный приз.
Оставался четвёртый путь — старый, как мир: показать, что я не просто случайный родственник. Что за мной стоят какие-то люди. Что эта бабушка теперь под защитой тех, кто знает правила и играет по ним, но с большими козырями.
Прошло минут десять, прежде чем один из них зашевелился и постанывая присел. Я не спеша подошёл к нему и остановился в паре шагов.
— Слушай меня внимательно, погорелец. Я понимаю, что вы оба никто и говорить с вами не о чем. Мне нужен тот, кто послал вас сюда. Скажи ему, что буду ждать в интересующей вас квартире. Ты меня услышал?, — я для уверенности восприятия слегка толкнул его носком своего кроссовка в бедро.
Тот скривился, сплюнул вязкую слюну и начал бормотать что-то типа:
— Мы яркие угли, которые ты не затушишь!
Я показал ему монтировку и спросил:
— Ты всё запомнил?
Он молча кивнул и поправил капюшон на голове. Развернувшись, я направился к подъезду. Прошёл чуть дальше и сел на лавочку у раскидистого куста сирени, что рос у подъезда напротив. Со стороны мусорных баков меня видно не было. Никак запрыгнул и сел рядом.
Минут десять ничего не происходило. Потом из-за мусоросборника появились два знакомых силуэта. Один тащил другого, закинув его руку себе через плечо. Теперь ничего угрожающего в них не было. Помятые, грязноватые личности, типичные представители городского дна. Пройдя к углу одного из домов, тот, что остался более дееспособным, усадил своего приятеля на газон, вынул у него из внутреннего кармана телефон и принялся, судя по движениям рук, искать нужный номер. Найдя, набрал его и начал что-то излагать, активно жестикулируя свободной рукой. Потом убрал телефон в свой карман, взвалил на плечо покалеченного товарища и куда-то побрёл.
— Ну ладно, ждём-с, — сказал я сам себе и тоже вынул телефон.
— Нина Семёновна? Это Стас. Поставьте, пожалуйста чайник, я подойду минут через десять.
***
Фарфоровый стакан с позолотой был горячим в моих руках. Чай пах мятой и чем-то ещё — может, пылью с этих старых сервантов, заполненных хрустальными рюмками и фарфоровыми слониками, а может это была всего лишь какая-то вариация бергамота. Уточнять у хозяйки почему-то не хотелось. Нина Семёновна подлила мне кипятку из эмалированного чайника, и пар заклубился между нами.
— Ты слышал, сынок, про чёрную «Волгу»? — спросила она вдруг, поправляя платок на плечах.
Я усмехнулся: — Ну, байки всякие ходят. Будто бы она людей забирает...
— Не байки, — резко перебила она. Глаза, ранее слегка мутноватые, стали острыми. — Я сама её видела. Впервые — ещё в семьдесят третьем.
Она отхлебнула чаю и поставила стакан с лёгким звоном.
— Тогда все шептались. Особенно таксисты — они первыми заметили. Машина без номеров, стёкла затемнённые, как сейчас говорят, тонированные. Двигатель почти не слышно. Днём её редко видели, а вот ночью... — она провела пальцем по краю блюдца, — ночью она будто из воздуха появлялась.
Я наклонился ближе: — И что, правда кого-то забирала?
— Троих только в нашем районе, — прошептала она. — Первым, Витьку с часового завода. Все думали — напился опять после работы, на лавочке уснул, а наутро жена заявила: видела, как его в «Волгу» какие-то люди заталкивали. Потом студентку с мехфака...
Она замолчала, глядя куда-то мимо меня.
— А потом?
— Потом машина исчезла. Лет на двадцать. Думали, навсегда. — Она резко встряхнула головой. — А три года назад снова появилась.
В комнате стало тихо. Даже часы на стене будто притихли.
Я хмыкнул, но старуха не улыбнулась в ответ.
— В прошлом году, — продолжила она, понизив голос, — у моей подруги Лидки внучку забрали. Девчонка, Катюшей звали, с института возвращалась. Позвонила, говорит: «Баб, за мной машина чёрная едет». Лидка ей: «Беги!» А Катя: «Да нет, баб, уже не успею...»
Нина Семёновна замолчала, потягивая чай. Рука у неё дрожала.
— И? — не удержался я.
— И всё. Больше Катю никто не видел. Милиция искала. Ни следов, ни тела. А через неделю Лидка мне звонит, вся в истерике: «Нин, я её видела!» Говорит, идёт ночью мимо парка, а там — чёрная «Волга» стоит. И в окне... Катя сидит. Только лицо не её. Совсем не её.
Я почувствовал, как метка на ладони кольнула.
— Может, показалось?
— Лидка умерла через месяц. Сердце. — Нина Семёновна поставила стакан на блюдце. Звякнуло. — А вчера...
Внезапно раздалась трель дверного звонка. Нина Семёновна вздрогнула, да так сильно, что фарфоровое блюдце соскользнуло со стола и разбилось. Осколки танцующей звёздочкой раскидались по полу, а звонок не унимался, звуча всё настойчивее.Я поставил стакан с недопитым чаем и сказал ей:
— Все нормально. Оставайтесь здесь, я открою.
Вышел в прихожую и резко открыл дверь.
На пороге стоял здоровенный детина с выбритым наголо черепом и роскошной чёрной бородой. Можно было бы принять его за бандитского бригадира прошлых лет, но роскошный пиджак из дорогой итальянской ткани с аккуратно торчащим белоснежным платочком из верхнего кармана навевал мысли об успешном менеджере крупной преуспевающей компании.
Детина мрачно ощерился и повёл плечами. Скользнув по нему взглядом, я заметил, что его правая рука была в чёрной кожаной перчатке, а кожа кисти левой напрочь изуродована шрамами от ожогов, как будто в этой самой преуспевающей компании именно он таскает для кого-то каштаны из огня. Хотя, может быть, так оно и было. Пахнуло горелым мясом. Но, возможно, это у меня воображение разыгралось.