– Кто видел, откуда бьёт?
Никто не видел. Тут роль приманки решил исполнить Прохор. Он лосиными прыжками проскакал к оврагу, схватил подстреленного разведчика и поскакал назад. Снайпер не удержался и стал палить в Прохора. И хотя юный таёжник – большая мишень, но то ли везёт ему, то ли матушкин заговор работает: из трёх выстрелов не попал ни один. А вот я его засёк. И не я один.
– Взял! – закричал я и стал высаживать в дерево со снайпером трассеры.
– Взял! – закричали хором наводчики. Миномёт плюнул первую мину, «максим» протянул жгут очереди по дереву.
И тут роща ожила. Застучал оттуда по нам пулемёт, захлопали винтовки.
– Готов снайпер!
Тело немца рухнуло на землю. Бойцы перенесли огонь ниже, на вспышки. Перестрелка разгоралась, но была ли она эффективна? Лёжа под огнём, мы рано или поздно начнём нести потери, а попадаем ли мы?
– Это дзот!
– Бронебойщики! Заткнуть его! Лопырёв! Ты пореже сади-то! Видишь, нет толку от твоих мин. Просто не давай им покоя, беспокой.
– Есть!
Есть-то оно есть. Но надо на ту сторону перебираться. Немец, если телефонизирован, вызовет артподдержку, и перемешают нас тут со снегом и землёй. Надо что-нибудь срочно придумать!
– Казачок, ты сколько весишь?
– Не знаю.
– Ладно, за мной!
Стал перекатами отходить назад. По пути забрал ещё четверых бойцов невысокого росточка. Нашёл залёгших сапёров.
– Что, инженеры? Прячетесь? А кто будет овраг форсировать? Пошли, работа есть.
Приказал найти и заготовить шестов, желательно ровных и прочных. Минимальной длиной – шесть метров. Тут же, в «тылу», потренировались. И вот уже штурмовое отделение под огнём, с шестом наперевес бежит к оврагу. Вся рота открыла шквальный подавляющий огонь. Впереди, на одном конце шеста, бежит Ваня Казачок, на другом – я и ещё четверо крепких ребят.
– И-и, раз!
Мы впятером дёрнули шест вверх, Ваня прыгнул и перелетел через овраг на конце шеста. Там упал, перекатился в ложбинку. Мы с шестом побежали назад, а нам навстречу ещё четыре штурмовых «летучих» отряда. А сапёры уже валили деревья на брёвна, брёвна перекидывали через овраг, разведчики снизу, из оврага, мокрые по уши – под снегом тёк поток талых вод, вязали брёвна меж собой. Как только были связаны первые два бревна, я перебежал на ту сторону и возглавил атаку на позиции противника.
Нет, конечно, мы не бежали, как в кино – цепями, в полный рост. Перекатами, перебежками, ползком, ломая колючий снежный наст, обтекая рощу, постреливая, медленно, но верно мы приближались к окопам врага. И вот уже в рощу полетели гранаты, потом «ура!», решительный рывок и яростная рукопашная.
– Проконтролировать территорию, закрепиться, приготовиться к отражению контратаки противника! – кричал я в досаде. Всё кончилось раньше, чем я добежал.
Осмотрелся. Прямо за рощей местность шла на возвышение и там, наверху, Большие Бугры. Справа – Малые. Отсюда бой плохо виден. Зато прекрасно видна дорога между ними. Только если выполнить приказ и оседлать её, окажешься в низине под перекрёстным огнём с Бугров.
Так и доложил Степанову, когда протянули телефон. Комполка приказал закрепиться и дождаться батальона, при этом провести разведку в направлении Больших Бугров. У нас есть разведчики, вот пусть и проводят. Отрабатывают сугревочные-наркомовские.
Пошёл посмотреть снайпера. Винтовка уцелела, отдал своим снайперам. Накидка у снайпера была интересная – двусторонняя накидка-пончо, как у мексиканцев, с одной стороны белая, с другой – пятнистая. Накидка плотная, как плащ сгодится, ещё и с утеплённым подбоем. Снайперши отказались. Обозвал их дурами, сказал, что себе оставлю. Приказал отчистить от крови и заштопать. Но самое интересное обнаружилось под накидкой – железный крест на шее и сдвоенные молнии в петлицах. Эсэс? Они же должны быть в чёрном, я в кино видел. А эти в обычной форме. Все остальные убитые оказались тоже эсэсовцами. Приказал собрать документы с трупов и отправить в разведотдел.
– Командир, враги!
До сотни немцев ломаной цепью спускались от Больших Бугров. Без танков и БТР. Как-то непривычно.
– К бою! Занять позиции! Сейчас обстрел начнётся! Взводных ко мне!
Когда прибежали взводные, поставил задачу:
– Подпускаем в упор, сидим тише мышей. Если кто не сдержится, пристрелю. Стрелять только после станкача. После сигнала огонь должен быть ошеломляющим. Долбим из всех стволов и тут же идём в контратаку. Если повезёт, на шее немца в село заскочим. Задача ясна? Тогда по местам!
Взводные убежали. Вокруг фонтанчиками взлетал снег – рота окапывалась.
– Зарывайся глубже, пехота!
С противным свистом прилетела первая мина. Я нырнул в дзот, где уже прятались мои снайперы и неразлучная троица телохранителей – Кот, Ваня и Прохор. Рвануло. И тут же замолотило со всех сторон, аж земля под ногами закачалась. Сел на полураздетый труп немца.
– А где пулемёт? – спросил я.
– Первый взвод забрал, – с сожалением на лице проорал Ваня. Видно, сам хотел взять, но не успел. Да, у нас в роте, как в большой семье, хлебалом не щёлкай.
Огляделся. Вот же немцы народ основательный! Дзот выглядел номером люкс – печка, сейчас опрокинутая, лавки, разнесённые гранатой в щепу, стены и потолок фанерой обшиты, потому за шиворот от взрывов и не сыпет, как в наших землянках. А что нам мешает так жить?
– Ваня, передашь Брасеню мой приказ: чтобы всю эту фанеру ободрал и в обоз оприходовал.
– Есть, командир!
Наша же собственная лень и мешает. Когда появляется выбор, попотеть ради комфорта или так потерпеть, выбор пропадает. Исключительно терпеливый наш народ.
Обстрел слабел, ещё пару раз рванули запоздалые снаряды и разнеслось:
– Идут!
Я выбежал в траншею, заорал:
– Доложить о потерях! Раненых в тыл!
И только потом посмотрел на цепь немцев. Какие-то они робкие, несмелые. Где тот рывок, где то мельтешение, какое я видел прошедшей осенью? Или им без танков непривычно?
– Что, немец, зябко тебе без танков? Давай смелее! Мы обогреем, приголубим! – заорал я. Не немцам, своим. Над страхом надо посмеяться – страх и уйдёт.
– Два с половиной, – пробормотал я. Работая на железной дороге, в пути привыкаешь мерить расстояние пикетами. От одного пикетного столбика до другого как раз сто метров. Так я и определял дистанцию. Мысленно представлял железнодорожное полотно от себя до цели и считал виртуальные столбики.
– Изготовиться к бою!
Кругом защёлкали затворы. Я сменил магазин на «крещёный». Головки пуль в этом магазине я надсекал ножом. Рассчитывал, что при попадании пуля раскроется, что должно сильно повысить убойное действие. Получится или нет, сегодня и узнаю.
– Огонь! – заорал я и стал вылавливать на мушку заметавшихся немцев.
Шквальный кинжальный огонь получился ошеломляющим. Много немцев попадали мёртвыми или ранеными, часть залегли, но многие, наоборот, рванули на нас. Навстречу им полетели не только пули, но и гранаты.
– Атас! Атас! – прокатилось по нашей цепи, а потом серия взрывов – по фрицевской.
Противник дрогнул, замялся, заметался под нещадными очередями пулемётов и автоматов.
– Примкнуть штыки! – проорал я, опорожнил магазин, сменил на полный, снял прицел, нацепил штык.
– Рота! В атаку! Ура! – и первым выбежал из траншеи. Не оборачиваясь, побежал со всей скоростью, которую смог развить, с СВТ наперевес. Нужна скорость, пока они не очухались.
– А-а-а! – накатывало на меня сзади, подгоняя.
Я бежал на группу немцев. Ближайший, побледнев, поднимал свой МП. Я выстрелил от пояса, не целясь. С пяти шагов-то? Попал прямо в центр фигуры. Немец рухнул на собственные ноги мешком. Два раза выстрелил в следующего. Одна пуля ему попала в лицо, он опрокинулся, как от удара битой. С разбега пронзил штыком ещё одного, поддел его плечом, сталкивая со своего пути, обо что-то запнулся, полетел, сгруппировался, перекатился через плечо, вскочил на ноги, готовый бить и отражать удары, но… Немцы кончились.
Передо мной лишь улепётывали несколько спин. Я рванул следом, вопя во всю глотку какое-то бесконечное:
– А-а-а-а!
Позади нарастал грохот. Я обернулся. Сотня моих бойцов с перекошенными криком и яростью рукопашной лицами бежали следом. А рвалось в роще – немец обрабатывал наш тыл, отрезая нас, подгоняя. Он гнал нас на себя, я и поддал.
Не знаю, какой сейчас олимпийский рекорд по бегу на километр, но я его, наверное, перекрыл.
До траншей гансов оставалось метров сто пятьдесят – двести, когда я заметил там суету, потом в нас ударили пулемёты. Пули секли бегущих передо мной фашистов. Они что, совсем охренели, по своим долбить? Странные сегодня немцы, очень странные.
Когда огненные щупальца пулемёта стали стегать вокруг меня, я рухнул за снежный выступ, несколько секунд восстанавливал дыхание, подгоняя себя:
– Нельзя ждать, темп, темп! Опомнятся – кирдык нам всем!
Прилаживать оптику не стал – сто метров до пулемёта. Вот они – две каски, измазанные известковыми полосами. Опорожнил в них магазин. Попал – пулемёт заткнулся. Я сразу же вскочил и побежал прямо на пулемётную точку. Если они живы, сейчас из меня будет сито. Магазин сменить не успеваю – карабин на спину, в правой руке ТТ, в левой – малая пехотная лопатка, заточенная до остроты тесака. В затылке привычно заломило.
Один немец всё же жив. Я вижу его расширенные в ужасе глаза, он суетливо возится с пулемётом. Стреляю из ТТ на бегу, даже не надеясь попасть. Пули высекают ледовые фонтанчики из залитого водой и смёрзшегося до крепости бетона льда. Немец прячет голову, чего мне и надо – ещё две секунды, и я спрыгиваю на немца, бью лопаткой пониже каски, хватаю пулемёт. Вот чего он возился – патрон в ленте перекосило, обычное дело, но дрожащими, судорожными руками поправить сложно. Перезаряжаю, беру пулемёт наперевес, две ленты перекидываю по-матросски через плечи и иду по траншеям, струями свинца под высоким давлением вымывая из них противников.