– Не заметно?
– Нет, – пожал я плечами.
– А радиостанция, с которой ты на днях в рейде бегал? Корпус старый, а начинка – другая. С довоенной ты бы и двух часов на связи не остался. А в метель – за пять километров – только ключом.
Я хмыкнул. Да! Великое достижение.
– Витя, критиковать может каждый. Помочь можешь?
– Не вопрос. Что надо делать?
– Я рад, Виктор, что не ошибся в тебе. Ну, для начала мне нужно понять, с чем я имею дело, вернее с кем. Расскажи о себе. О том, другом себе, которого я не знаю.
– А там я такой же. Родился на Урале, учился в маленьком райцентре, в том самом, где Степанов впряг меня в вашу систему. Там же закончил местный экономический факультет сельхозуниверситета. Работал экономистом, грузчиком, плавильщиком в литейном цехе того завода, где мне сделали «доспех», в этом же цехе был мастером, начальником производства, потом завод развалился, и я стал путейцем. Железную дорогу ремонтировал. Ах да, в армии не служил.
– Как не служил?
– Вот так. Ни дня. Зрение у меня плохим было. В военное артучилище не взяли, я их и послал.
– Как послал? Нет всеобщей воинской повинности?
– Есть. Но откосить, откупиться можно. Колян Коляныч, ты не представляешь, что там за жизнь! Вот ты говоришь, болезненный патриотизм. А если тебе, дитю неразумному, в седьмом-восьмом классе школы на каждом уроке учитель твердит, что русский народ – пьяное, ленивое быдло, что вся история России – история нелепости и варварства, деспотии и кровавости. Всё хорошее в истории произошло только за пределами моей страны, а мы способны только в грязи пьяными валяться и грязью святых иностранцев обрызгивать. Я ещё ребёнком был, сидел и недоумевал. Как? Как быдло смогло освоить половину земного шара? Как мы побеждали всех имеющихся Наполеонов, такие безрукие? Мне она говорила, что Гитлера мы трупами завалили, что чекисты людей в атаки под пулемётами гнали. И победа наша – недоразумение. Не может ублюдочное, ленивое быдло победить самую цивилизованную нацию мира. Это оба моих деда – быдло? Одного я так и не увидел – он умер от ран. А вот другого застал. Он был тоже искалечен. И даже на пенсии вставал раньше всех и искал, именно искал себе работу. По дому, во дворе, по хозяйству. Это он – быдло? А я – его внук, во мне его кровь, он во мне. Я тоже – быдло? Никчёмный? Ошибка природы, сбой генетического кода? Я возмущен был до глубины души.
– Этот человек в школе преподавал? – удивился Кельш.
– Ага. Более того, так было написано в учебнике. А его утвердили в министерстве, в Москве. И это была позиция нашего правительства. Подобное дерьмо лилось со страниц газет, с радио, телевизора – отовсюду. Твоя позиция какая была бы?
– А куда смотрели органы?
– Какие? Внутренние? Печень-почки? Не смеши. С них всё и началось. Они первыми переродились. Наверное, все настоящие чекисты до конца войны в земле оказались.
– Понятно. Об этом мы подробнее поговорим. Тогда мне не понятно, как ты смог так грамотно воевать, если даже в армии не был?
– Не знаю. Делал то, что считал необходимым. То, что считал наиболее разумным и правильным. Ха, знал бы ты, что там у нас была за армия! Армия превратилась в один большой агрегат для производства жизненных благ для комсостава. За два года ребята, что вернулись, не были ни на одних учениях, по два раза за два года стреляли из стрелкового оружия, зато научились великолепно переносить побои. Драться не умели, а вот сносить побои – умели. Мозги им за два года отшибали напрочь. Тогда я думал, что в этой армии делать нечего.
– А сейчас?
– Сейчас… Сейчас я здесь. И здесь другая страна, другое государство, но народ всё одно мой. И большевики в меня вселяют надежду, за это стоит бороться. Я знаю, многим здесь большевики отдавили причиндалы, многие обижены. Они альтернативы не видели. Не знают хищного оскала капитализма.
– Об этом мы поговорим позднее и подробнее. О себе расскажи.
– Что? Женат. Был. Я же там погиб нелепо. Очнулся – я Кузьмин. Сын у меня там остался один с мамкой. Десять лет. Люблю их очень. Скучаю.
– Какие они?
– На, смотри.
– Это они? Это же фотография семьи Голума.
– Это они. Голум – это я. Я, каким мог бы стать, но не стал.
– Голум – это ты? Ты сам себя пристрелил?
Я не ответил. Отобрал у него фотографию, спрятал, лёг, накрылся с головой.
– До завтра, товарищ Шаман. Это теперь твой псевдоним. Теперь ты ведущий специалист нашей аналитической группы. По легенде, ты смог переселить своё сознание в человека двухтысячного года и узнал много секретных сведений.
– Угу, – ответил я.
Кельш ушёл.
Мозговой штурм (1942 г.)
А на следующее утро – началось!
Две машинистки с резиново-непроницаемыми лицами, Кельш или лейтенант ГБ – спец по дознанию, внимательно слушали и печатали с пулемётным перестуком клавиш всё, что я говорил. Работа на этом этапе строилась так: Кельш называл тему, например, автомобильное производство, а я говорил всё, что приходило в голову. Когда выдыхался, следовал перерыв с приёмом пищи, прогулка, перекур с дремотой, потом следующая тема, например, войсковые операции сторон в сорок втором году.
Кельш был доволен. Во-первых, в моем мире всё-таки была Победа! Да и мой мир был технически гораздо более развит, опять же благодаря Сталину, его наркомам и его плеяде технарей. Ведь всё, чем гордился любой технически грамотный человек (даже ЭВМ), было изобретено в СССР в сороковых – шестидесятых годах.
Следующий этап, я его назвал «Уточнение», вел как раз тот «гений дознания». Нет, конечно, никакого давления или негативного воздействия на меня не применялось. Не было необходимости. Он работал на ассоциациях, задавал наводящие вопросы, уточнял, переспрашивал. Я отвечал.
Оказалось, что я знаю просто до хрена! А я себя неучем считал. Не знаю, точно ли дело в этом мозгокопателе или в той дряни, что я глотал, какой меня кололи и пичкали, но память моя услужливо подгоняла мне даже счастливо забытые детали.
В качестве примера. Лёжа в госпитале летом сорок первого, я жутко переживал, что не могу помочь стране в выпуске более совершенного оружия. Потому что танки, самолёты и авто строятся вокруг двигателей. А я в них не разбираюсь. В автодвижках не шарю, а на самолётах вообще самые передовые всегда ставят. А оказалось, я нарисовал устройство реактивного двигателя, какие в моё время стоят на пассажирских лайнерах. Откуда я вспомнил? А я по телевизору видел разрез этого движка несколько минут. Перед этим двигателем стоял чел в пиджаке, в цене превосходящем стоимость моей квартиры, и нёс пургу, которую я не запомнил, а вот движок – вспомнил. Следом вспомнил цикл фильмов студии «Крылья России», что смотрел вечерами за ужином. Конечно, фильмы были обзорные, без подробностей, коих миллион, и каждая – ключевая, но и то хлеб.
А лопатки в турбинах – титановые, сопла из жаропрочных сплавов, пришлось вспоминать современные мне технологии добычи этих материалов и сплавов.
Тут им сильно подфартило. Я экономист. У нас два семестра был такой предмет – экономическая география. Преподы были очень алчные, а я – крестьянский сын. Чтобы получать стипендию, нужна отличная оценка. А чтобы её получить – дать денег, которых нет, или чтобы знания от зубов отскакивали. Мне принесли большую контурную карту, и я им накидал залежи и бассейны тех ископаемых, что смог вспомнить.
– Это золотая карта, – сказал, не скрывая гордости, Кельш.
– Это всё ещё найти надо.
– Мы знаем, где искать и что. Это уже сберегло целое достояние и миллионы человеко-дней.
– То ли ещё будет!
И понеслось – электролиз алюминия, синтез искусственных материалов, технологии получения пластмасс, полиэтиленов, новых сплавов с новыми свойствами и так далее, и тому подобное.
Кельш принёс опечатанные коробки с теми артефактами, что им удалось добыть. Я учил ими пользоваться. Зарядить батареи удалось относительно несложно. В навигаторе, кроме контурных карт, оказались загруженными несколько видеофайлов. Парад Победы в цвете и фильмы «Девятая рота», «Брестская крепость» Угольникова. Молодой паренёк в форме сержанта ГБ под конспект учился управлять гаджетами.
Я старался изо всех сил, но уже через пару дней стал чувствовать себя выжатым лимоном, ещё через день – загнанной лошадью. А вы попробуйте вспомнить максимально подробно историю ВКП(б) второй половины ХХ века, полный курс макро- и микроэкономики, материаловедение (которые я постигал только практически, без теоретической базы), историю нашей страны ХХ – ХХI веков. Всё это разом и желательно не только вспомнить, но и максимально доходчиво донести. А надо не только это, а органическую и неорганическую, промышленную химию, двигателестроение, развитие вооружений, машиностроения, радиотехники, электроники, локации, энергетики…
А я же обычный обыватель! Не академик РАН.
Головная боль стала постоянным спутником, усиливаясь настолько, что её не могли заглушить обезболивающие. Я работал со своей памятью самоотверженно, но всё же пришёл день, когда я заявил мозгогрызу:
– Всё, башка пустая, как волейбольный мяч.
Чекист понимающе кивнул, оставил меня. Несколько часов я тупо, без единого шевеления в голове, созерцал потолок. Потом пришёл Кельш.
– Поехали, – заявил он. – Вот в это одевайся. Читай.
Он протянул мне листок, но я так посмотрел на него, что он прочёл сам. Слова пролетели мимо, не зацепив ничего в моей голове.
– Ты понимаешь?
– Нет, – искренне признался я.
– Твои успехи в качестве ротного оценены очень высоко. Тебе присвоено звание старшего лейтенанта, и ты награждён орденом Красной Звезды. Твои атаки будут разбираться для обучения курсантов.
– Служу трудовому народу, – без энтузиазма ответил я.
– Устал, – вздохнул Кельш, – ничего, съездим на награждение – развеешься.
Банкет в Кремле (1942 г.)
Он был прав. Дороги туда я не запомнил. Помню большой зал, много людей, красный бархат кругом (рукам приятно). Называют мою фамилию, я выхожу на сцену. Дедок в очках, с козлиной бородкой, вручает мне красную коробочку, бумажки, жмёт руку, что-то говорит, улыбается. Вспышки, я дёргаюсь, всё порчу – это меня фотографировали, громко докладываю, что служу народу, сажусь на место.