Маленько очнулся я на банкете. Полно военных всех родов войск. Я беседую с танкистом, часто посматривающим на свою грудь, вернее на золотую звёздочку на ней. Так о чём он?
– Приём танковых засад ограниченно применим. Только при возможности манёвра и превосходстве в разведке.
– И чистом небе, – согласился я, – в смысле от самолётов противника. Думаю, отвратная погода надолго станет любимой пехотой и танкистами с обеих сторон фронта.
– Хорошо сказал! – танкист хлопнул меня по плечу. – Хотя мой комиссар бы мне за такие слова все мозги бы прополоскал.
– Смотреть правде в глаза – тяжело. Обманывать себя и людей – преступно.
– Это факт! А ты мне нравишься. Я – Катуков.
– Катуков? – я усмехнулся, он обиделся. – Вы, товарищ полковник, уже легенда. Быть вам маршалом.
– Если не сгорю. Или болванку в лоб не словлю. Хотя танки сейчас не чета тем, с чем я начинал! Еду дивизию формировать.
– Тебе предложат сделать дивизию смешанного состава, – наклонившись к его уху, сказал я, – ты брыкайся, как можешь. Требуй «тридцатьчетвёрок», тебя сам поддержит.
Катуков отстранился от меня, как от ядовитой змеи.
– А ты так не считаешь? – спросил я его.
– Именно так. Но откуда ты знаешь?
– Ты об этом кричишь на каждом углу. КВ тебе слишком тяжелы, лёгкие танки считаешь бесполезными. Не говорил?
Катуков малость струхнул, хотя старался держать себя в руках. Я опять наклонился к нему:
– Немец скоро выпустит на фронт ПТО калибра пятьдесят и семьдесят пять миллиметров. Им броня КВ, не то что Т-34 – фольга. К лету твои танки перестанут быть неуязвимыми, нахрапом не возьмёшь. На четвёртые «панцеры» они поставили длинноствольную 75-мм пушку, на «ПЗ-три» – 50 мм. Преимущества в огне у тебя тоже не станет. Воюй умением. У тебя преимущество в манёвре до конца войны сохранится. Они так и не смогут делать танки настолько же подвижными, как наши.
Катуков прищурился, глядя на меня. Я сказал ему:
– Ты меня никогда не видел, я тебе этих данных разведки не говорил, понял?
– Но ведь сказал. А сдам тебя?
– Кому? НКВД? Своим? Ну, впаяют выговор, – я усмехнулся.
– А зачем ты мне это говоришь?
– Чтобы ты жив остался. Кто командовать будет Первой Гвардейской танковой армией?
Так что я изрядно смутил легенду танковой истории.
Мне представился случай побеседовать с ещё одной легендой. Василий Гаврилович Грабин. Создатель ЗиС-3. Большой, высокий мужик крепкого телосложения. Лицо волевое, лобастое, взгляд умный, твёрдый, даже жёсткий. Я подошёл, представился, выразил восхищение орудием ЗиС-3, спросил, не собирается ли он поработать над адаптацией ствола 85-мм зенитки в танковое орудие для среднего танка. Ага, щас он перед подозрительным пехотным старлеем все свои планы и раскроет!
– Тут в чём дело, – сказал я, – противник заканчивает испытания нескольких типов сверхтяжёлых машин с лобовой бронёй от ста миллиметров до двухсот. ЗиС-3 с такой бронёй не справится. ЗиС-2 для танков не подходит – фугасное воздействие снаряда слишком мало. А 97- и 107-мм орудия, на которые вы потратили столько сил…
Грабин свёл брови, смотря на меня. Что, никто не должен знать о твоих работах? О тебе трындят все документальные фильмы про пушки. Я не нравлюсь? Ваши проблемы, уважаемая легенда.
– …попросту окажутся не нужны из-за отсутствия боеприпасов, вернее мощностей под их производство. ЗиС-2 уже страдает от этого. Армия эти орудия поэтому и брать не хочет. А 85-мм для Т-34 – идеальный вариант. Тяжелее орудие не поставить. И есть мнение, что сделать из отличного ствола отличную танковую орудийную систему сможете только вы. Пока вы один учитываете эргономику при конструировании оружия. Ваши орудия в войсках полюбят не только за надёжность, но и за удобство. Извините, Василий Гаврилович, вынужден прервать нашу беседу, хотя мне жаль. Всю жизнь мечтал узнать вас. Надеюсь, увидимся.
Я просто увидел Кельша. Точнее, его недовольную морду.
– Ты понимаешь, что ты – государственный секрет? Если и дальше так же будешь действовать, на тебя начнётся охота. Ты этого хочешь?
Вот я и стал кольцом всевластия.
Врачебная ошибка (1942 г.)
По возвращении на базу меня ждала новая партия мозгогрызов. В этот раз в белых халатах. Они стали испытывать на мне хорошо отработанные в моё время, а сейчас, здесь, революционные, новаторские, способы воздействия на сознание.
Помогло. Удалось многое вспомнить.
А потом случилась беда.
Она пришла в виде обычного гипнотизёра и со словами:
– Ваши веки тяжелеют, когда я досчитаю до…
Судьба Голума
(наше время)
Перезапуск с точки автосохранения
Я стоял и тупил. Смотрел на огонь. Завороженно. Горела большая машина. Джип. Я смутно помнил, что это я его поджёг. Что я тут делаю? Какое-то состояние у меня странное. Под химией? А, да, что-то такое. Какое-то сильнейшее чувство дежавю. Всё это уже было. Там должны лежать двое. Парень и его телохранитель. Парень оказался жертвой. Неслучайной, но – жертвой. А я – палач. Торпеда. Я. А охранник его добьёт.
Рука нащупала пистолет за поясным ремнём. Так, а как это работает? Но руки почему-то сами уверенно произвели все манипуляции. Странный сон.
Охранник что-то почуял, замычал, пополз на спине от меня. А с отбитыми руками ты сможешь добить парня? Пистолет непривычно громко бухал. Пуля вошла в правое плечо охранника. Вторая – в левое. Потом я перевернул его и одним выстрелом перебил ему обе связанные кисти. Живи, если сможешь.
А мне пора. Дежавю подсказывало мне – скоро сюда заявятся.
Я подъехал к реке. Вспомнил, что в прошлый раз утопление вещей мне никак не помогло. Следаки точно знали, где водолазам надо нырять. Как они отследили? В байке жук? Как они могли знать, что я возьму именно этот байк? Я его только вчера увёл. Маловероятно. В одежде? Подобному оборудованию нужен источник питания. А это определённые габариты. Телефон. Но он же левый. Блин! Если у нас в городе наркотой торгуют только те, кому менты разрешили, то почему с крадеными телефонами должно быть иначе? Блин! Почему я раньше об этом не подумал?
Телефон полетел в реку, а я поехал на работу.
Довольно ярко и живо всплыло воспоминание о приходе кума, СОБР и эти… Я так чётко и ярко вспомнил ледяные глаза «гаишников»-ликвидаторов, что сильно дёрнулся и чуть не улетел с дороги. Я их боялся. Таких хладнокровных убийц мне не приходилось видеть. Для них убийство – работа. Убить человека – как сложить из спичек цифру восемь. Обычное, скучное дело.
Не стал даже заезжать на работу. Сразу нырнул в катакомбы, поменял байк, взял рюкзак, поехал. Главные магистрали для меня закрыты. Ну, не Сибирь, у нас, в Центральной России, дорог, дорожек, просёлков, грунтовок – тысячи. Не перекроешь все. Можно выбраться. Кружно, медленно, но верно. Прочь из города! И области.
Счастливо оставаться, менты, воры в законе, торпедоносцы, ликвидаторы!
У меня есть два паспорта на чужие фамилии и три карточки прав на три другие фамилии. Сделаны довольно качественно и пока нигде не были засвечены. Есть деньги на первое время. Не пропаду.
Куда ехать? В столицу? Город большой, там затеряться проще. Но именно так все и думают. Там меня и будут искать. Или на юге. Там и народу много, и мути. Но тоже тривиально.
На запад! К границе! Нет, за кордон мне смысла нет. Но в приграничных областях – самое оно.
О свершении мести больше и мыслей не было. Бежать!
Я спасовал. Сбежал. Трус.
Судьба Голума
(наше время)
Скольжение по наклонной
Что можно рассказать о жизни человека, не имеющего цели в жизни? Ничего. Случайные заработки, временные пристанища, скорые перекусы, случайные связи. Вечный страх. Паранойя и мания преследования. Тоска и беспросветность. Плотно сел на наркотики. Наглухо увяз в преступном мире.
Воровал всё, что плохо лежало, крал мотоциклы, скутеры, автомобили. Пользовался людской невнимательностью. Кто-то забудет ключи вынуть, выйдя из авто на минуту, кто-то небрежно оставит связку ключей от машины на виду. Ключи – стянуть, машину – угнать. Пригнать их в распил, сдать, получить свои тридцать серебряников.
Работать я устраивался в экспедиционные конторы. Там людей всегда не хватало настолько, что зарплату начисляли довольно неплохую, к личности соискателя пристально не приглядывались, вопросов лишних не задавали. Характер работы собачий – мотаться по всей стране. Мало кто удерживался. А меня устраивает. Свободное время меня только тяготит.
Иногда накатывало. Начинал терзаться мыслями – как же так получилось? Как я стал таким? Ведь раньше чужая собственность для меня была священна. Попробуй своим горбом заработай на автомобиль – будешь с уважением относиться к чужому авто, жилью, к чужим деньгам. Сейчас же я радовался, что удалось «обуть лоха». А может, этот «лох» теперь с инфарктом в реанимации лежит? Мне – плевать.
И ещё – одинокими вечерами, если не получалось замутить с какой-нибудь шмарой, я жалел, что не «чпокнул» ту «целочку». Правда жалел. И шмары эти, примитивные, тупые, непромытые, вонючие – не вызывали теперь во мне отвращения. Это стало нормой.
Только иногда на меня накатывало, что это не нормально. Я начинал осознавать глубину деградации своего я. Начинал жалеть, что сбежал, что не остался, что живу как побитая собака, а не принял смерть стоя, как мужик. Накатывала такая тоска, что только доза в вену помогала. Я – конченый нарик. Конченый человек.
Но так получилось, что через полгода колёса моей машины прикатили к ограде кладбища. Не случайно, наверное. Я ведь тогда сбежал, не простившись. Перепрыгнул забор и пошёл меж оградок к нужному месту. Осторожно крался, упасть на кладбище – плохая примета, а упасть тут не сложно – темно, всё заросло.