— Ты сказал об этом капитану?
— Черт возьми, нет, конечно. Я не стал говорить с ним о политике, иначе бы он меня высадил. Как бы то ни было, после Манчестера я словил грузовик, который ехал на север, в Бангор. А у шофера была девчонка в придорожном кафе Льюистона, так что он свернул с хайвея и высадил меня в Бриджтоне, потому что…
— Потому что мой отец сказал: «Если тебе нужно будет переночевать в Мэне, позвони Ханне»?
Он лишь пожал плечами:
— Он упомянул о том, что ты здесь живешь, только когда я рассказал ему о своих планах, и дал твой телефон. У меня куча телефонов друзей и друзей моих друзей по всей стране. Но, кстати, если ты задумываешь трансконтинентальное путешествие, Мэн — лучшая отправная точка с чисто географической точки зрения. Верхушка страны и все такое.
— Сомневаюсь, что твой научный руководитель обрадовался тому, что ты решил исчезнуть на год.
— Ты настоящая дочь профессора. Нет, он поддержал меня, к тому же он знает, что если я напишу книгу о своих странствиях, это поднимет мой рейтинг, и я смогу получить достойную работу, когда придет время… бла-бла-бла… да-да, во мне скрывается карьерист.
— А может, и не скрывается. О чем была твоя докторская диссертация?
— ««Сделай сам» и марксистское перераспределение общественного богатства».
— Очень смешно.
— Кстати, это не так уж далеко от действительности. Если серьезно, я работал над марксистской теорией «Сделай сам», которую Альенде пытался воплотить в жизнь в Чили.
— Ты бывал в Чили?
— Ты хочешь сказать, что никогда не читала в «Нейшн» подборку моих сногсшибательных депеш из Сантьяго?
— Нет, я читала только интервью в «Плейбое».
Он рассмеялся:
— Я этого заслужил.
— Это уж точно.
Он посмотрел на меня:
— А мне нравится твой юмор.
Я постаралась скрыть легкий румянец.
— Итак, после того как тебе не удалось спасти Америку от Вьетнама, а Чили от ЦРУ, ты решил вернуться и запереть себя в «башне из слоновой кости».
— Черт, ты жестока, но бьешь прямо в цель.
Я подала ему омлет, достала из холодильника еще пару банок пива и села слушать рассказы Тоби о Чили, о том, как он подружился с опытной революционеркой по имени Люсия, которая оказалась платным информатором «наших вашингтонских шпионов», а после переворота получила высокую должность в правительстве Пиночета.
— Помощник заместителя министра по чилийско-американским отношениям, в которых она уже успела поднатореть, спасибо вашему покорному слуге.
— Тебе еще повезло, что она не отправила тебя на виселицу или четвертование.
— Ага, но как только Альенде «покончил с собой», один порядочный парень из нашего посольства передал мне весточку, что у меня есть двенадцать часов на то, чтобы убраться из страны, поскольку мое имя значится в списке приговоренных к смертной казни. Так что я воспользовался его советом, помчался в аэропорт и с трудом пробился на последний ночной рейс, который отправлялся в Майами. Головорезы Пиночета ворвались в мой номер примерно через час после того, как я поднялся в воздух.
— Теперь я понимаю, почему тебе захотелось заняться чем-то уютным и спокойным, вроде диссертации.
— Да, нельзя вечно оставаться на баррикадах… хотя, возможно, твой отец — исключение из этого правила.
Тоби начал петь дифирамбы моему отцу — мол, у него «самый острый исторический ум», и он искренне интересуется мнением своих товарищей и никогда не скатывается до менторских интонаций в отношениях с теми, кто моложе, и он единственный из деятелей антивоенного движения не заботится о своем общественном имидже, а предпочитает оставаться человеком дела.
— Я не думаю, что моему отцу так уж безразлично общественное мнение.
— А разве не Ленин говорил, что всем революционным лидерам необходимы эго и ид?
— По-моему, это Фрейд говорил.
— Возможно, поскольку я это только сейчас придумал. Кстати, неплохой омлет.
— В чем мы, домохозяйки, особенно хороши, так это в стряпне и детях.
— Не могу себе представить, чтобы ты была просто домохозяйкой.
— Нет, я еще работаю в местной библиотеке. И если ты скажешь «Это интересно», я с тобой больше вообще не буду разговаривать.
— Это интересно.
Воцарилось долгое молчание. Он в упор смотрел на меня, провоцируя моргнуть, рассмеяться, хоть как-то среагировать. С минуту я держалась, но все-таки не выдержала и хихикнула. Он тоже расхохотался.
— А ты каналья, — сказала я.
— То же самое всегда говорил мой отец: «Тоби, пшему ты таке болван и питаешься быть Эммой Гольдман[29]? Ко мне приходят ребята из ФБР, так они прямо с порога заявляют: «Ваш сын, он хочет порвать Конституцию Соединенных Штатов и насадить марксистское государство». Я им отвечаю: «Нет, он просто кончает от революции»».
— Неужели твой отец такое говорил?
— Что-то вроде этого. Он приехал из Вроцлава в тридцатые годы — как раз когда там запахло жареным для польских евреев.
— И он действительно сказал так федералам?
— Так он рассказывал мне.
— И ты стал большим революционером, чтобы возбудиться?
— Ну… радикальные идеи — это мощный афродизиак.
— Кто это сказал? Сонни Листон[30]?
Он рассмеялся и спросил:
— Ты счастлива, что работаешь в библиотеке?
— Нет, я хочу преподавать. Но здесь, в Пелхэме, нет возможности, тем более что я недавно родила…
— Ох уж эти отговорки.
Я напряглась и замолчала.
— Я задел за живое? — спросил он.
— Да.
— Я мог бы попросить прощения, но это было бы неискренне.
— По крайней мере, честно.
— Честнее не бывает.
— Еще пива?
— На самом деле, чего бы мне сейчас больше всего хотелось, если ты не возражаешь, конечно, — это рухнуть где-нибудь и уснуть.
— Я только за, тем более что уже поздно. А я работающая мама, так что встаю рано. Чем ты планируешь заняться завтра?
— Если я мешаюсь тут, могу отправиться в путь.
— Ты не мешаешь. И разве тебе не хочется передохнуть пару дней после такого марафона?
— Было бы здорово.
— Дэн вернется дня через три, не раньше… ну, если только его отец не умрет до этого, и мне тогда придется поехать с Джеффри в Гленз Фоллз. Но ты можешь остаться еще на пару дней, если хочешь.
Он потянулся ко мне и коснулся моей руки:
— Спасибо тебе.
Я почувствовала, как у меня запылали щеки, и надеялась только на то, что это останется незамеченным. Я никак не могла понять, какого черта я так отреагировала на его прикосновение.
Я помогла ему соорудить на полу постель из диванных подушек. Он достал свой спальный мешок, который в развернутом состоянии выглядел еще грязнее.
— Отдай мне его завтра, чтобы постирать, — сказала я.
— Тебе вовсе не обязательно прислуживать мне.
— Я и не прислуживаю. Просто предлагаю запихнуть твой спальный мешок в стиральную машину и включить… что совсем несложно, не так ли? Дай-ка угадаю: ты, наверное, вырос в доме, где было полно слуг, и всегда испытывал классовое чувство вины за использование чужого труда.
Он молчал, расстилая постель.
— У нас не было слуг, — наконец произнес он. — Только горничная по имени Дженива — я понимаю, очень созвучно тетушке Джемайме[31], — но, знаешь, это был Шейкер-Хайтс…
— И конечно, это в какой-то степени подвигло тебя на протест.
В спальне завозился Джеффри — осторожное кряхтение грозило перерасти в оглушительный вопль, не подойди я сейчас же.
— Пойду займусь мсье, — сказала я.
— Звучит забавно.
Он бросил на меня соблазнительный взгляд, и мне тут же захотелось поскорее убраться в свою спальню.
— Спи, — сказала я.
Мне удалось быстро угомонить Джеффа. Потом я разделась, скользнула в постель и попыталась сосредоточиться на книге. Но вместо этого я все прокручивала в голове наш разговор и вдруг поймала себя на мысли: я разговаривала с ним, как Дороти Паркер[32]или какая-нибудь нью-йоркская выскочка. С ним я действительно чувствовала себя умной. Более того, он воспринимал меня всерьез…
Погасив свет, я попыталась заснуть. Не смогла. Перед глазами вновь и вновь проплывала сцена, когда я застала его спящим в ванне…
Я опять зажгла лампу. Читала еще два часа, заставляя себя блуждать по лабиринтам авторской мысли Пинчона. Пару раз я слышала, как возится за стенкой Тоби, и напрягала слух, пытаясь угадать, что он делает. Но постепенно эти шорохи сменились мерным храпом. Я отругала себя за поведение влюбленного подростка, погасила свет и наконец сдалась сну.
Когда спустя шесть часов меня разбудил Джефф, я юркнула в кухню, чтобы подогреть ему бутылочку со смесью, и увидела, что Тоби все еще спит на полу и из спального мешка торчат его голова и голые плечи. Через час я снова встала и пошла в ванную, но он по-прежнему крепко спал. Я оделась, накормила Джеффа детской кашей, потом черкнула записку Тоби, подсказав, где найти все для завтрака и попросив его зайти в библиотеку около полудня, «после того как изучишь все чудеса Пелхэма».
Утро началось привычным маршрутом — сначала к Бэбс, где я оставила Джеффа, потом в «Миллерз» за сигаретами.
— Слышала, у тебя гости, — сказала Джесс Миллер.
В ее мягком голосе не было никаких угрожающих ноток, она просто отпустила реплику, поэтому я ответила тем же:
— Совершенно верно, наш старый приятель по колледжу заехал на пару дней.
— А как отец дока?
— Еще жив, но очень плох.
— Передай при случае, что я очень сочувствую ему.
— Обязательно, — пообещала я.
Когда я пришла в библиотеку, Эстель первым делом сказала мне:
— Слышала, ты развлекаешь одиноких мужчин в отсутствие мужа.
— О, ради всего святого…
— Дорогая, добро пожаловать в Пелхэм.
За утренним кофе я ответила на ее разнообразные вопросы о моем госте, придерживаясь вер