— Надеюсь, это не из-за чувства вины? — спросил он.
Нет… от страшного осознания того, что я по уши влюблена в этого парня… и что мне придется расстаться с ним.
— Пожалуйста, останься еще на несколько дней, — сказала я.
— Я с удовольствием, — ответил он. — С превеликим удовольствием.
— Вот и хорошо.
Рассвет все-таки прокрался в щели жалюзи и разрисовал комнату причудливыми полосками осеннего утра. Я расслышала, как в спальне завозился Джефф. Тоби пошел принимать ванну. Я переодела сына, накормила его, усадила в манеж и занялась завтраком. Тоби вышел из ванной. Мы сели за стол молча — возможно, потому, что оба смертельно устали после бессонной ночи, а может, еще и потому, что никакие слова были не нужны.
Я допила свой кофе. Приняла душ и оделась. Когда я вернулась в гостиную, Тоби сидел на корточках у манежа и корчил забавные рожицы, развлекая моего сына. Джефф радостно хихикал, а я подумала только об одном: почему этот мужчина не мой муж? И тут же в голове пронеслась красивая мечта о жизни с Тоби… фантастические разговоры, бесподобный секс, взаимное уважение, общая судьба…
Вот теперь ты действительно ведешь себя как влюбленный подросток. Этот парень — свободолюбивая натура. Перекати-поле. Ты для него просто эпизод, перепихнулся и пошел дальше.
Но тут он поднял Джеффа, уперся головой ему в живот и начал издавать смешные звуки, заставляя моего сына закатываться от хохота, а мне тут же захотелось иметь от него ребенка.
О, детка, да ты совсем рехнулась.
Он опустил Джеффа в манеж, подошел ко мне и нежно поцеловал в губы.
— Выглядишь потрясающе, — сказал он.
— Нет, я выгляжу ужасно.
— Ты действительно мазохистка.
В ответ я поцеловала его:
— Будь рядом, и, возможно, я избавлюсь от этой привычки.
Он вернул мне поцелуй:
— Приглашение принимается.
— Какие у тебя планы на сегодня? — спросила я.
— Первым делом — вернуться в постель.
— Счастливчик.
— Когда вернешься с работы, можешь тоже вздремнуть.
Я взяла его за ягодицу и притянула к себе:
— Только если с тобой.
— Согласен.
Еще один долгий прощальный поцелуй — и, бросив взгляд на часы, я сказала:
— Мне действительно пора.
— Тогда иди. И не забивай свой день мыслями о том, что все вокруг знают твой большой секрет.
Этот страх не отпускал меня всю ночь: мне казалось, что стоит мне выйти с утра в город, как всем все станет понятно. Это будет написано у меня на лице.
Веди себя как ни в чем не бывало, потому что для всех действительно ничего не случилось… если только ты не разубедишь их в этом.
Так что когда я привезла Джеффа к Бэбс, то улыбнулась дежурной улыбкой и постаралась не выдать себя, услышав:
— Выглядишь так, будто всю ночь не смыкала глаз, дорогая.
— У Джеффа опять были сильные колики…
— Это сущая напасть. Когда Бетти было шесть месяцев, она, помню, не давала мне спать целых две недели из-за этих колик. Я думала, что сойду с ума.
— Вот и я сейчас в таком же состоянии, а это лишь первый день.
— Он и гостю твоему, наверное, не дал заснуть?
— Э… да нет…
— Ну, значит, у него крепкий сон.
Мне показалось или она многозначительно посмотрела на меня? А может, я предательски покраснела?
— Не слышала, чтобы он возился у себя в комнате.
— Парень, должно быть, спал как убитый. Ты хочешь его сегодня в это же время?
— Хочу кого? — вздрогнула я.
— Своего малыша, конечно. А ты подумала, о ком я?
— Извини. От бессонницы я что-то плохо соображаю.
— Послушай, тебе лучше бы вздремнуть после обеда, так что можешь забрать его часа в четыре или в пять.
Я ухватилась за эту идею. Два часа наедине с Тоби — об этом можно было только мечтать.
— Ты уверена, что это не доставит хлопот?
— С твоим сынком никогда никаких хлопот. А тебе действительно не помешает провести часок-другой одной в постели.
Это намек?
— Что ж, спасибо, Бэбс, — сказала я. — Очень тебе признательна.
— Можешь провести в постели столько времени, сколько захочешь, идет? — И она слегка подмигнула мне.
По дороге к «Мисс Пелхэм» я все ломала голову над тем, что означало это дурацкое подмигивание, не прочитала ли она меня, как открытую книгу, или попросту сложила дважды два и получила четыре… а может, испытывала мои нервы, проверяя, не выдам ли я себя. Но с чего бы она стала это делать, если только у нее не возникло подозрений?
Я зашла в «Миллерз» за «Бостон глоб» и сигаретами.
— У тебя сегодня усталый вид, — сказала Джесс Миллер.
— Ребенок не давал спать всю ночь.
— О-хо-хо, — сказала она, вручая мне газету и пачку сигарет. — Когда возвращается доктор?
— Жду его со дня на день.
Ох-хо-хо. Что это было — привычное и ничего не значащее ворчание Джесс… или здесь кроется подтекст, мол, кого ты пытаешься провести? И почему она тут же спросила, когда возвращается Дэн?
Когда часом позже я появилась в библиотеке, Эстель сказала:
— Все только и гадают, что у тебя на уме.
— Черт знает что… — выпалила я, надеясь, что голос передал всю глубину моего возмущения.
— Послушай, сплетни — обычное дело для провинции. Все в душе понимают, что ничего не происходит. Нужно быть безумцем, чтобы затеять что-то эдакое в такой деревне, как Пелхэм. Просто людям нужно о чем-то судачить, а тот факт, что у тебя в отсутствие дока гостит симпатичный приятель… что ж, это хороший повод отвлечься от повседневной скуки и дать волю фантазии.
Я не стала передавать Тоби наблюдения Эстель, когда вернулась домой. Впрочем, я бы при всем желании не успела это сделать, потому что, как только я вошла, и он увидел, что я без ребенка, меня тут же затащили в постель. Я даже не сопротивлялась, хотя в голове мелькнула мысль о том, что мы занимаемся любовью прямо над кабинетом Дэна. Зная, что кровать громко скрипит, я настояла на том, чтобы перетащить матрас на пол. Тоби не понравилось, что пришлось прерваться, тем более что мы оба были уже полураздеты и возбуждены до предела, когда в мое сознание постучался здравый смысл. Впрочем, если бы мной действительно двигали здравый смысл и инстинкт самосохранения, я не стала бы пытаться стягивать матрас на пол, пока мой любовник мял мои груди и покрывал поцелуями шею.
— Помоги мне, — хихикнула я.
— Так смешнее, — сказал он.
— Зато мне больше работы.
— Это ведь у тебя паранойя насчет кровати.
— Ты же слышал, как она ночью скрипела.
— Нет, я был занят совсем другим делом.
— Очень смешно.
Он уткнулся лицом мне в шею.
— Давай, последний рывок, — сказала я, чувствуя, что уже взмокла от напряжения.
— Хорошо, хорошо, — сдался он и, схватив угол матраса, с усилием рванул его вниз.
Я упала на матрас. Он последовал за мной и тут же вошел в меня. Я отдалась ему, трепеща от страха, что мы слишком шумим, пытаясь забыть обо всем, что нас окружает, гадая, не слышно ли нас внизу, и мысленно посылая к черту всех, кто может нас слышать; так же мысленно я призывала его собраться и сейчас же уехать из города, но в то же время страстно желала, чтобы он остался как можно дольше; я задавалась вопросом, это ли есть любовь, и убеждала себя в том, что совершаю безумие, но молила, чтобы это мгновение длилось бесконечно.
Потом мы очень долго лежали обнявшись, не говоря ни слова.
Он медленно провел пальцем по моему лицу и наконец нарушил молчание:
— Дерьмовая фортуна, не находишь?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты замужем.
Я приложила палец к его губам. И сказала:
— Давай не будем об этом. Сейчас, когда так хорошо…
Но он перебил меня:
— И когда завтра-послезавтра вернется твой муж, как ты собираешься обойтись с этим маленьким приключением? Une petite aventure, как говорят французы; ип reve[36], которая со временем все больше будет напоминать сон?
— Тоби, пожалуйста, не порти…
— Не порти что? Иллюзию того, что все гораздо серьезнее, чем кажется?
Я вдруг очень разволновалась, оттого что наш разговор приобретает такой оборот.
— Это может быть только тем, что есть, и не более, — сказала я.
— «Я всегда зависела от доброты первого встречного»[37], — произнес он, копируя южный акцент.
Его слова хлестнули меня пощечиной.
— Ты меня оскорбляешь.
— Мне очень жаль.
— Нет, тебе не жаль.
— Ты права, мне действительно не жаль. Я просто злюсь. Злюсь из-за того, что ты обрекла себя на тупиковый брак, прозябаешь в этом захолустье. Злюсь, что ты не можешь сбежать со мной…
— Ты хочешь, чтобы я сбежала с тобой?
— Конечно хочу, черт возьми.
— О, Тоби… — Я обняла его.
— Только вот не надо этого «О, Тоби…». Правда в том, что ты не собираешься бежать со мной, потому что не можешь отказаться от…
— От чего я не могу отказаться? — взвилась я. — От «буржуазного комфорта»? От «рабской покорности домохозяйки»? От «потребности чтить традиционные американские ценности»? Я бы бросила этот город, этот брак ради тебя… если бы речь не шла о моем сыне.
— Не надо прикрываться сыном.
— Джеффри — не прикрытие. Ты понятия не имеешь, что значит быть родителем. Какой бы обузой ни казались тебе дети, ты выцарапаешь глаза любому, кто попытается забрать их у тебя. Я никогда этого не понимала, пока сама не стала мамой…
— Мамой, — повторил он с сарказмом. — Так ты видишь себя мамочкой?
— А ты жестокий.
— Только потому, что хочу вырвать тебя из этого состояния самоуспокоенности…
— Кто тебе сказал, что я самоуспокоилась?
— Тебе грозит это, если ты останешься здесь. В то время как я могу предложить…
— Я знаю, что ты можешь предложить. Романтику, страсть, приключения и прочие высокие материи. Неужели ты думаешь, что мне этого не хочется? Неужели ты думаешь, что я не хочу сбежать отсюда? Но чтобы осуществить это, я должна буду оставить своего сына. А я не могу, да и не сделаю этого