— Похоже, у сына Джози Адамс разыгрался тонзиллит. Я вернусь через час, не позже.
Прошло пять минут, и снова раздался телефонный звонок.
— Ханна, это отец.
Я молчала.
— Ханна?
— Что?
— Ты в порядке?
Я не ответила.
— Ханна?
— Что?
— Ты чем-то расстроена?
— С чего вдруг?
— Послушай, как бы то ни было, я просто хотел сказать тебе, что разговаривал с нашим общим другом, и он рассказал, как ты помогла ему. Я так рад, что ты…
Я повесила трубку и еще какое-то время стояла, вцепившись в подлокотник кресла, пытаясь успокоиться. Ты чем-то расстроена? Да разве его волнуют чувства других? Неужели он занят только собой? Но он ведь должен был понимать, что, посылая ко мне этого негодяя, он создавал мне проблемы с федеральными властями. А иначе с чего бы он стал шифроваться, упоминая о «нашем общем друге»?
Снова зазвонил телефон.
— Кажется, связь прервалась, — сказал он.
— Нет, это я повесила трубку.
— Ханна, я не хотел подвергать тебя опасности.
— Но ты это сделал, сделал, ты…
Я разрыдалась. Все, что я держала в себе столько дней, вдруг выплеснулось потоком злых слез. Я снова повесила трубку. Телефон опять зазвонил. Я бросилась из гостиной в ванную. Наполнила раковину холодной водой. Телефон не умолкал. Мне понадобилась добрая четверть часа, чтобы успокоиться. Я ополоснула лицо холодной водой и случайно заглянула в зеркало, откуда на меня смотрели красные, воспаленные от слез глаза в обрамлении темных кругов. Мне даже показалось, что я стала выглядеть старше, хотя мудрости уж точно не прибавилось.
Я вытерла лицо полотенцем, прошла на кухню и поставила кофейник на плиту. Плеснула себе в стакан немного виски и залпом выпила. Затем решила повторить и почувствовала себя намного лучше, когда анестезирующее тепло разлилось по телу. Я закурила. Налила в чашку кофе. Глубоко вздохнула. Снова зазвонил телефон. Я сняла трубку.
— Ханна…
— Я не хочу с тобой разговаривать.
— Пожалуйста, выслушай меня.
— Нет.
— Я виноват.
— Хорошо. Рада, что ты это понимаешь.
Я повесила трубку. Телефон все звонил и звонил. Я так и не ответила.
После этого отец больше не звонил. Но через три дня, утром, когда Дэн уже ушел на работу, курьер доставил мне письмо с почтовым штемпелем Берлингтона, штат Вермонт. Я узнала аккуратный и четкий почерк отца на конверте и, хотя и расписалась в получении письма, тотчас порвала его и выбросила. Потом я усадила Джеффа в коляску, отвезла его к Бэбс и зашла в «Миллерз» за прессой и сигаретами. Придя в библиотеку, приготовила кофе и раскрыла купленную газету. Просматривая «Глоб», наткнулась на маленькую заметку от информагентства ЮПИ в рубрике «КОРОТКО О СОБЫТИЯХ В СТРАНЕ».
БЕГСТВО «МЕТЕОРОЛОГА» В КАНАДУ
Тобиас Джадсон, 27 лет, в прошлом один из лидеров организации «Студенты за демократическое общество», организатор сидячей забастовки в Колумбийском университете в ходе студенческих беспорядков 1967 года, бежал в Канаду, опасаясь ареста в связи с обвинением в причастности к взрыву здания Министерства обороны в Чикаго 26 октября. В заявлении, распространенном левацкими изданиями, Джадсон подтвердил, что, хотя и не являлся членом группировки «метеорологов», взявшей на себя ответственность за чикагский взрыв, помогал своим «товарищам по борьбе» и был вынужден бежать в Канаду, чтобы избежать преследования со стороны федеральных властей. Согласно данным Федерального бюро расследований, Джадсон давно был связан с группировкой «метеорологов» и укрывал в своем доме двух террористов — Джеймса Джозефа Макнейми и Мустафу Айдионга, исполнителей взрыва в здании Минобороны, повлекшего смерть двух охранников. ФБР сообщает, что тесно сотрудничает с Королевской канадской конной полицией с целью задержания Джадсона, который недавно был замечен в Монреале.
Я перечитала заметку дважды, с облегчением отметив, что нет фотографии Тоби и не указаны его многочисленные вымышленные имена, одним из которых, Тобиас Мейлмен, он представлялся здесь, в Пелхэме. Я знала, что Эстель каждое утро читает «Глоб», но не думала, что она, без фотографии, сможет связать «метеоролога» в бегах с тем парнем, что заходил к нам в библиотеку. На самом деле она почти не упоминала о Тоби, разве что в понедельник, сразу после возвращения Дэна, встретила меня на работе репликой: «Назад к супружеской рутине?»
В тот день я просмотрела все местные газеты в поисках какой-либо информации о Джадсоне или его фотографий. «Портленд пресс геральд» перепечатала ту же заметку ЮПИ из «Глоб», правда сократив ее до трех строчек и спрятав в самом углу страницы. Вечером, дома, я с особым вниманием слушала телерепортажи. Но ни одна из трех телекомпаний, ни одна радиостанция, включая бостонскую, не уделила ему внимания.
Шли дни, и каждое утро я просыпалась в диком страхе, что именно сегодня нагрянут федералы; или Джадсон выступит с очередным идиотским заявлением из северных широт, втянув меня в свои разборки с властями; или же Билли по секрету расскажет медсестре Басс, что видел меня в объятиях Мистера Революционера; а то и отец явится с упреками, и тогда страшная правда хлынет потоком и утопит меня.
Но… ничего не происходило. Я просыпалась. Готовила завтрак мужу и сыну. Занималась привычными домашними делами. Шла на работу. Забирала Джеффа, возвращалась с ним домой. Приходил с дежурства Дэн. Мы ужинали. Разговаривали. Смотрели телевизор или читали. Дважды в неделю уныло занимались любовью. Приходили и уходили уик-энды. Снова начиналась рабочая неделя. И среди этих тоскливых будней…
Ничего не происходило.
Хотя нет, кое-что, конечно, было. Отец прислал мне очередное письмо, которое я выбросила не читая. Позвонила мама, сказав, что просто хочет узнать, как у меня дела, рассказала о новой выставке, к которой она готовится, а потом, как бы между прочим, спросила:
— У вас с отцом какие-то проблемы?
— Нет, — спокойно ответила я. — А почему ты спрашиваешь?
— Я заметила, что каждый раз, когда я упоминаю о нем в разговоре, ты как-то затихаешь, становишься грустной. А если я пытаюсь выяснить у него, в чем дело, он замыкается в себе. Так что давай, Ханна, выкладывай. Из-за чего сыр-бор?
Меня удивило, насколько спокойно и даже хладнокровно я отнеслась к ее расспросам.
— Нет никакого сыр-бора.
— Тогда в чем проблема?
— И проблемы нет.
— Ты бессовестная лгунья.
— Послушай, мне пора идти…
— Ханна, хватит играть…
— Я не играю, и ты это знаешь.
— Я хочу получить ответ на свой вопрос.
— А мне нечего тебе ответить. До свидания.
В тот день она звонила еще три раза. Но я стояла на своем, отказываясь от объяснений. Потому что уже решила для себя: раз у меня не получается добиться маминого одобрения, бесполезно даже стремиться к этому. И теперь, когда я больше не искала любви матери, она потеряла всякую власть надо мной.
— Ты скажешь мне, что происходит, — крикнула она в трубку.
— Нечего ни говорить, ни рассказывать.
Я повесила трубку и не подходила к телефону, который в течение часа звонил не переставая.
Но, разумеется, говорить было о чем, и меня распирало от желания поделиться с кем-то своим секретом. И поэтому, когда на следующий день позвонила Марджи, я выслушала ее колоритный нескончаемый монолог («Сижу тут за этим идиотским столом, в этом идиотском офисе, занимаюсь совершенно идиотской работой и думаю, что там делает моя лучшая подруга, с которой я уже месяц, наверное, не общалась») и сказала:
— Послушай, я не могу сейчас говорить…
— Что такое?
— Ну, просто мне сейчас неудобно. Как насчет завтра? Часа в четыре тебе можно позвонить?
— Конечно…
— Тогда будь на месте в четыре и жди моего звонка.
Попрощавшись с Марджи, я сразу позвонила Бэбс и спросила, можно ли завтра оставить у нее Джеффа до половины седьмого вечера, поскольку я собираюсь в Портленд за покупками. В тот же вечер, за ужином, я рассказала Дэну, что узнала про шикарный итальянский гастроном в Портленде и хочу завтра съездить туда после обеда.
— Там что, можно купить настоящий пармезан? — спросил он.
— Во всяком случае, в «Пресс геральд» пишут, что можно.
— Что ж, это стоит того, чтобы туда съездить.
На следующий день я ушла с работы на час раньше и в начале третьего уже была в Портленде. Я отыскала итальянскую продуктовую лавку и спустила почти тридцать долларов на вино, сыр, пасту, неаполитанские консервированные томаты, чеснок, хлеб, печенье «амаретто», настоящий эспрессо и мини-кофеварку на две чашки. Все это удовольствие обошлось в стоимость недельной продовольственной корзины, но меня это не испугало. Хозяин лавки настоял на том, чтобы угостить меня своим фирменным сэндвичем с сыром проволоне, который я запила приличной порцией «Кьянти» «за счет заведения». У меня еще слегка кружилась голова, когда я зашла на переговорный пункт центрального почтамта Портленда и заказала у дежурного оператора межстанционный вызов в Нью-Йорк.
— Четвертая кабинка, — сообщила мне телефонистка.
Я зашла в кабинку. Села на жесткий деревянный стул возле маленького столика, на котором стоял старый телефонный аппарат. Через мгновение он зазвонил.
— Идет соединение, — раздался голос оператора.
Прозвучал вызывной тональный сигнал, потом в трубке щелкнуло, и оператор покинул линию. Марджи ответила после второго гудка:
— Ханна?
— Откуда ты узнала, что это я?
— Сейчас четыре часа, и я вот уже сутки сама не своя от любопытства, гадаю, что там у тебя стряслось.
— Много чего.
— А именно?
— А именно вот что: я звоню тебе с почтамта Портленда, штат Мэн, поскольку опасаюсь, что Большой брат может прослушивать мой домашний телефон.
Мой рассказ со всеми подробностями занял минут двадцать, и я, должно быть, преподнесла его увлекательно, потому что Марджи, вечно всех перебивающая, за все это время не проронила ни слова.