[49], а вовсе не центром шопинга, каким он стал в наши дни. Дом стоял в лесу. Хотя и небольшой, с низкими потолками, он был очень уютным. Во всяком случае, после убогой квартиры в Пелхэме любое жилище, размером превышающее три обувные коробки, казалось дворцом. Больше всего мне нравилось то, что, хотя дом находился всего в полумиле от главной дороги, вокруг не было ни души. Мы жили как на необитаемом острове… и это впечатление усиливалось, когда январским утром, проснувшись от яркого солнца и выглянув в окно, видели свежие сугробы, наметенные ночным снегопадом, а из кухни открывался фантастический вид на девственные зимние леса, не тронутые цивилизацией.
В те времена было нетрудно найти работу преподавателя, и я устроилась на полный рабочий день в старшую школу Фрипорта, примерно месяца через четыре после нашего переезда. Оглядываясь назад, могу сказать, что это была безоблачная пора Джеффу и Лиззи еще не исполнилось и десяти, Дэн был увлечен работой (но без фанатизма). Мы не купались в деньгах, но нам вполне хватало на достойную жизнь, и к своему тридцатилетию я подошла с определенной… нет, не хочу употреблять слово успокоенность, хотя оно представляется уместным. Скажем так: если в первые годы замужества я испытывала отчаянную неудовлетворенность — мне все казалось, что я в чем-то обделила себя, — то теперь на смену пришло спокойное осознание того, что в общем-то мою жизнь нельзя назвать неудачной. Мне нравилась моя работа. Мне нравилось быть матерью. Мои дети доставляли мне самую большую радость, и я с огромным удовольствием наблюдала за их развитием, становлением характеров. Джефф рос самодостаточным, очень серьезным и организованным — настоящий перфекционист. («Он заточен на успех, — сказала мне его учительница, — но, бедный мальчик, если у него что-то не получается, он просто изводит себя».) У Лиззи, напротив, была ярко выраженная творческая жилка (еще в пятилетнем возрасте она создала собственный кукольный театр, а в восемь сообщила, что пишет роман). Но при этом она была слишком ранимой и остро переживала конфликты с одноклассницами или расстраивалась, если ее не утверждали на роль в школьном спектакле. Как мне все это было знакомо… Я старалась подбодрить ее, чтобы разочарования не переросли в комплексы: говорила ей, что быть на первых ролях не всегда удается, что жизнь зачастую несправедлива «Ты моя подружка», — сказала мне Лиззи после очередного разговора по душам. Это было самое приятное, что я могла услышать от собственной дочери, и я гордилась тем, что мои дети видят во мне не только маму, но и друга.
Те первые три года во Фрипорте были счастливыми и размеренными. Но потом босс Дэна ушел на пенсию, моего мужа назначили заведующим отделением ортопедии, и жизнь стала резко набирать обороты. Мало того что Дэн снова работал по пятнадцать часов в сутки, он активно путешествовал, участвуя в многочисленных конференциях по хирургии, завязывая полезные знакомства, обмениваясь рукопожатиями с коллегами из разных городов и стран, набираясь опыта. Потому что у Дэна была мечта: сделать ортопедическое отделение Медицинского центра Мэна лучшим в Новой Англии. За шесть лет он добился поставленной цели. И все эти годы, можно сказать, он пропадал на работе. Пятнадцатичасовой рабочий день растянулся до семнадцати часов. Двухдневные командировки сменились двухнедельными рейдами по стране. Уик-энды с собственными детьми случались раз в месяц, да и то зачастую прерывались экстренными вызовами на операции или неожиданными визитами в город медицинских светил, которые (как заверял меня Дэн) могли помочь в продвижении его проекта.
Мне как-то удалось примириться с его безудержной активностью. Когда Дэн начал зарабатывать большие деньги и намекнул на то, что главному ортопеду Медицинского центра Мэна и его семье полагалось бы жить в более солидном доме, я подыскала замечательный вариант. Это был пятикомнатный современный дом А-образной конструкции. С высоченными потолками, полами из твердой древесины, обилием естественного света, всего в трех минутах езды от Фрипорта и с видом на Каско-Бэй. Но Дэн почему-то считал, что Очень Важный Доктор должен жить в доме для Очень Важных Персон в лучшем пригороде Портленда. Вот так мы и осели в Очень Большом Колониальном Особняке с Очень Большим Участком в три акра в Очень Эксклюзивном Районе Фалмут Форсайд.
Не могу сказать, что наш дом был огромный — может 4000 квадратных метров, включая цокольный этаж. Но для Портленда он является знаковым, поскольку одним только своим внушительным видом заявляет о том, что здесь живут люди при деньгах. Или скажем так: у людей, которые здесь живут, деньги есть, но, как это принято в Мэне, они не кричат о своем достатке.
Нельзя сказать, чтобы наш дом выделялся чем-то особенным — добротное белое здание, в хорошем состоянии, без архитектурных изысков. У нас не было ни бассейна, ни теннисного корта, ни искусственных прудов или статуй на лужайке. А внутри… я никогда не прибегала к услугам декоратора, но с тех пор, как дети разъехались, переделала интерьер в стиле, весьма напоминающем шекерский[50], только с акцентом на комфорт. Дэн переоборудовал подвальное помещение под кабинет, совмещенный с игровой комнатой, — здесь были и бильярдный стол, и самая разнообразная компьютерная техника, и массивная стереосистема, такая навороченная, что, казалось, можно было услышать биение левого желудочка сердца Паваротти. Был и домашний кинотеатр, который я отказалась устанавливать наверху… поскольку а) считаю, что это уродство, и б) если я смотрю телевизор пять часов в неделю, это уже событие.
У меня тоже есть свой кабинет на первом этаже, но он куда скромнее. Симпатичный письменный стол в шекерском стиле, уютное кресло, маленький проигрыватель компакт-дисков в комплекте с радиоприемником, лэптоп, книжные полки, небольшой диванчик с торшером, ну и еще кое-что по мелочам. Бывали дни, когда я сидела за столом, проверяя сочинения старшеклассников по «Алой букве» или «Фрэнни и Зуи», и задавала себе вопрос: неужели это венец моей педагогической карьеры? Впрочем, это были всего лишь неудачные дни, когда я с трудом заставляла себя проявлять интерес к делу своей жизни. К счастью, такие дни выпадают нечасто. Мне по-прежнему нравилось учительствовать. Я с удовольствием бросаю вызов этим взрослеющим юнцам, своим ученикам, которых волнуют разве что материальные блага или животные инстинкты, и пытаюсь пробудить в них интерес к Готорну и его восприятию пуританской Америки, к Хемингуэю с его повествовательной прозой, в надежде хотя бы зацепить их внимание, а может, даже увлечь. Разве не об этом мечтает каждый учитель — чтобы твое слово запало в душу и заставило ученика по-иному взглянуть на мир… хотя бы на мгновение.
Свернув на подъездную аллею, я припарковала джип, вышла из машины и с минуту-другую постояла, созерцая кружение снежинок и заставляя себя успокоиться. Собравшись с духом, я переступила порог.
В доме было темно, но из подвала доносились звуки работающего телевизора Я спустилась вниз. Дэн сидел с вечерним бокалом красного вина, закинув ноги на низкий столик, и смотрел канал «Дискавери», которым не на шутку увлекся в последнее время. Я подошла и поцеловала его в лоб.
— Ты рано, — сказал он.
— Сегодня что-то не было настроения выпивать с Алисой, — сказала я, направляясь к маленькому бару в углу, где взяла бокал для вина и открытую бутылку вашингтонского «Пино Нуар». — Но выпить на самом деле чертовски хочется.
— Что-то случилось? — спросил он, отвлекаясь от мерзких хищников на телеэкране.
— Да… Шейла Платт открыла рот.
— С этой дамой одни проблемы.
— Ты прав. Хотя, может, проблема во мне? Терпеть не могу идиотов, которые орут громче всех и при этом считают себя интеллигентами.
— Если бы ты действительно терпеть не могла горластых идиотов, ты бы никогда не преподавала в старшей школе. Как прошли чтения? Что еще ты там придумала?
Я рассказала и глотнула вина:
— Вино хорошее, расслабляет.
— Это с новой винодельни на границе с Британской Колумбией. «Рабан Эстейтс». Первоклассный продукт, и, кстати, про это «Пино», 2002 года, была хвалебная статья в «Вайн гурмэ» за текущий месяц.
— Цена, наверное, соответствует?
— Тридцать пять за бутылку.
Я сделала еще глоток:
— За такую цену, я бы сказала, что оно божественное. Тяжелый день был?
— Две пересадки бедренного сустава, одна реконструкция хряща и еще хоккеист из спортивной школы с тяжелыми повреждениями голени и таза. Попал в аварию на своей «мазде-миата», когда мчался на тренировку.
— Что за родители, которые дарят школьнику «мазду-миата»?
— Судя по всему, богатые.
— Откуда ты знаешь про марку машины?
— Спросил у парнишки, прежде чем анестезиолог ввел ему наркоз.
— Как трогательно. Мне нравится.
Дэн улыбнулся.
— Если ты выпиваешь, — спросила я, — значит, завтра не оперируешь?
— Нет, просто с половины восьмого утра прием пациентов, и на весь день. А ты во сколько едешь в Берлингтон?
— Часов в девять. Но мне еще нужно проверить сочинения, так что оставляю тебя наедине с хищниками… кстати, как называются эти уродцы? — спросила я, кивая на экран.
— Кугуары. Это документальный фильм про Канадские Скалистые горы.
— Виды потрясающие, — сказала я.
— Да, нам стоит еще раз подумать о том, чтобы провести отпуск в Банфе.
— И быть съеденными кугуарами? Забудь.
— Шансы на это так же велики, как пострадать от метеорита. В любом случае, мы ведь говорили о том, что неплохо было бы отдохнуть в Банфе.
— Нет, это ты говорил о Банфе. Так же, как говорил и про Ливардские острова, Большой Барьерный риф, Белиз и прочие красоты, которые открыл для себя на канале «Дискавери». И как всегда, все заканчивалось тем, что мы проводили неделю на Бермудах, потому что а) это близко, и б) ты не можешь себе позволить более продолжительный отпуск.