По отцовскому плану работы было дня на три, не меньше, — нам предстояло проникнуть во все уголки жизни Лиззи. Программа была всеобъемлющая и скрупулезная. Отец, ловко маскируя свою тревогу, примерил на себя роль генерала, разрабатывающего план сражения. Мужчинам действительно необходимо верить, что они могут командовать и решать проблемы. Это помогает скрывать отчаянный страх перед собственной беспомощностью.
В последующие несколько дней мы узнали очень много о жизни Лиззи. Домовладелец, который наконец-то впустил нас в ее квартиру, рассказал, что Лиззи, услышав, что шестилетняя дочь одного из консьержей больна лейкемией и ей предстоит экспериментальная операция по пересадке костного мозга, которую не покрывает медицинская страховка, выписала чек на 2500 долларов в качестве пожертвования фонду, финансирующему лечение.
Когда мы зашли в квартиру, дед был шокирован жалкой библиотекой.
— Она всегда так много читала, — сказал он, грустно оглядывая скромную коллекцию книг в мягких обложках. — Что случилось?
— Она стала работать по пятнадцать часов в сутки, — ответила я.
Сюрпризы продолжились, когда я открыла дверцу шкафа. Он ломился от нераспакованных обувных коробок и пакетов с одеждой. Я обнаружила пар девять неношеных дизайнерских джинсов, четыре пары кроссовок «Найк» (все были набиты упа-ковочной бумагой), больше десятка фирменных пакетов с косметикой «МАС» и «Kiehls», бесчисленные пакеты из магазинов «Банана репаблик», «Армани джинс», «Гесс», «Гэп» и…
Оглядывая нетронутое барахло, я ужасно расстроилась. Оно буквально вопило о ее отчаянии. Даже Дэн был шокирован размахом ее потребительской лихорадки.
— Господи, — еле слышно произнес он, уставившись на пакеты.
Отец сказал:
— Доктор Торнтон упоминал, что она называла себя маниакальным шопоголиком… это тот, кто постоянно испытывает потребность покупать вещи, которые потом даже не носит. Своего рода навязчивый синдром, характерный для игроков и даже наркоманов…
Я добавила:
— И уверена, он сказал тебе, что все это симптомы глубокой депрессии и низкой самооценки.
Отец заглянул в набитый шмотками шкаф:
— Да, к сожалению, это так.
Мне удалось назначить встречу с банкиром, который вел финансовые дела Лиззи. Это был тихий коренастый мужчина лет сорока пяти по имени Дэвид Мартелл, и он с самого начала заявил, что не сможет раскрыть мне точные цифры вкладов и доходов Лиззи.
— Если я это сделаю, миссис Бакэн, то нарушу сразу несколько законов. Но как я понял из информации, предоставленной полицией, ваша дочь пропала, так что если я смогу чем-то помочь…
— Не раскрывая данных о ее банковском счете, вы можете мне сказать, хватит ли у нее средств, чтобы, скажем, продержаться на плаву какое-то время или начать новую жизнь в другом месте?
Он задумался на мгновение, потом обратился к монитору своего компьютера, вбил какие-то цифры и снова повернулся ко мне:
— Скажем так: она сможет продержаться три-четыре месяца, если будет жить экономно.
— И только-то? — искренне удивилась я.
— Не называя никаких цифр, скажу вам правду, миссис Бакэн: у вашей дочери всегда были финансовые проблемы.
— Но как это возможно? Она ведь зарабатывала огромные деньги, каждый год получала солидные бонусы.
— Видите ли, я регулярно обсуждал с ней эту проблему — она была слишком расточительна. Даже за вычетом ипотеки и кредита за машину у нее ежемесячно оставался приличный доход, но она постоянно все спускала и ничего не откладывала.
— Но разве у нее не было каких-то инвестиций или индивидуального пенсионного счета?
— Все было, но полгода назад, когда у нее возникла проблема с деньгами, она обналичила все сбережения. Остался только пенсинный счет, который и даст ей возможность продержаться три-четыре месяца, о чем вы и спрашивали. А так, все ее имущество — это квартира и автомобиль.
— На что же, черт возьми, она тратила столько денег?
Мистер Мартелл пожал плечами:
— У меня полно таких клиентов, как ваша дочь. Они работают на высоких должностях в финансовом секторе, получают солидную зарплату, но зачастую за душой у них ничего нет. Все деньги уходят на питание, шопинг, дорогие поездки на уик-энд, персональных тренеров, клубы здоровья, косметологов, стоматологов… в общем, на красивую жизнь, если хотите знать мое мнение. По крайней мере, Лиззи успела инвестировать в недвижимость, так что у нее хоть какая-то опора осталась.
Мистер Мартелл заверил меня, что, если Лиззи попытается закрыть свой пенсионный счет, полиция будет информирована немедленно. Точно так же как копы продолжали контролировать снятие наличности в банкоматах.
— У меня одна дочь только что поступила в Бостонский колледж, а другая учится в старшей школе, — сказал он. — Так что я очень сочувствую вам в вашей ситуации. Представляю, что вы сейчас переживаете. Это худший кошмар любого родителя.
— Да, — согласилась я. — Это точно.
Пока я была в банке, отец пробрался в офис Лиззи, и ему удалось поговорить с тремя ее коллегами, включая женщину по имени Джоан Сильверстайн, которая была с ней в доверительных отношениях… хотя Лиззи никогда не упоминала о ней в разговорах со мной.
— Похоже, — сказал отец, — что к Лиззи относились по-разному. Она могла быть очень отзывчивой и в то же время холодной и высокомерной.
— Это что-то новенькое, — удивилась я.
— Двое из тех, кто работал под ее началом, даже жаловались на нее боссу, мистеру…
— Керби.
— Точно… Как бы то ни было, они говорят, что Лиззи бывала чересчур требовательной и не терпела ошибок. Она уволила молоденькую стажерку, когда та напутала со сделкой, на которой клиент потерял около десяти тысяч долларов, — эти деньги Лиззи удалось отбить на следующий же день. А однажды, когда у нее сорвалась крупная сделка, она запулила монитором через всю комнату. За это она получила выговор от мистера Керби и оплатила ущерб из собственного кармана. В качестве извинения всем, кто стал свидетелем этого инцидента, она преподнесла по бутылке винтажного шампанского. Пожалуй, чересчур щедрый жест.
— У нее была привычка сорить деньгами, — сказала я и поделилась с ним тем, что узнала о ее финансах от мистера Мартелла.
— Что ж, не могу сказать, что меня это сильно удивляет — коллеги говорили о ее неслыханной щедрости: она всегда платила по счету в кафе, одалживала деньги всем, кто нуждался, отваливала солидные суммы в благотворительные фонды, прежде всего в Массачусетскую организацию по охране женского здоровья, для группы, выступающей против запрещения абортов.
— Об этом лучше не говорить ее брату, а уж тем более его жене. Есть какие-нибудь соображения, почему она выбрала именно эту группу в качестве объекта благотворительности?
Отец посмотрел мне в глаза:
— Три месяца назад она сделала аборт.
До меня не сразу дошло. Я была ошарашена — не столько новостью о том, что Лиззи прервала беременность, сколько тем, что я ничего об этом не знала.
— Кто тебе это сказал?
— Ее подруга, Джоан Сильверстайн.
— Она что, вот так ни с того ни с сего выложила эту информацию?
— После того как мистер Керби разрешил мне пообщаться с ее коллегами и я расположил их к откровенности, я пригласил Джоан, которая, как мне показалось, была к ней ближе всех, пойти перекусить со мной. Очаровательная молодая женщина эта Джоан. Выпускница Гарварда, потом год училась в Сорбонне, свободно говорит по-французски, обладает потрясающим чувством юмора.
Я услышала собственный голос:
— Позволь, я угадаю. Ты назначил ей свидание сегодня вечером?
Отец поморщился, и мне стало стыдно.
— Извини, — сказала я, — это было лишнее.
— Как бы то ни было, — продолжил он, — за ланчем я спросил Джоан, не намекала ли Лиззи на то, где она может скрываться. Пришлось немного поднажать, по-дружески, и она рассказала мне про аборт. Лиззи призналась только ей. Это случилось месяца три назад. Маккуин был отцом ребенка, и именно он настоял на аборте, но поклялся, что, как только он уйдет из семьи, у них будет общий ребенок.
Мне стало нехорошо. Я была готова убить этого негодяя Маккуина — обещал ей ребенка, а сам заставил прервать беременность. Уже тогда он, наверное, продумывал пути отхода, но при этом морочил ей голову общим будущим, чтобы она продолжала с ним спать. Неудивительно, что бедняжка Лиззи нафантазировала про беременность, ведь ее обманом заставили поверить в то, что ребенок от замечательного доктора Маккуина обязательно будет.
— Эта женщина рассказала тебе, как Лиззи перенесла аборт?
— Она проделала все это во время ланча и попросила Джоан сходить с ней для моральной поддержки. Выйдя из операционной, она повела себя так, как будто ничего не произошло, и настояла на том, чтобы вернуться на работу… хотя Джоан и уговаривала ее поехать домой. Но она все-таки вернулась в офис и отработала ехце восемь часов. До конца недели она трудилась в таком же бешеном ритме, засиживаясь на работе допоздна. И вот в пятницу, под конец рабочего дня, когда все рке расходились, Джоан зашла в туалет и услышала, как рыдает женщина в одной из кабинок. Это была Лиззи. Джоан понадобилось минут двадцать, чтобы успокоить ее, а потом Лиззи умоляла ее не говорить никому об этом. В понедельник Лиззи пришла на работу как ни в чем не бывало… Есть еще кое-что, о чем тебе следует знать, Ханна. После ланча с Джоан я позвонил в Массачусетскую организацию по охране женского здоровья и попросил соединить меня с мисс Гиффорд из отдела по связям с общественностью. Поначалу она не поверила, что я дедушка Лиззи, и задала мне кучу вопросов о ней, поскольку, как объяснила она, организация постоянно получает угрозы от фанатичных сторонников запрещения абортов. Убедившись, что я именно тот, за кого себя выдаю, она ни словом не упомянула об аборте Лиззи — врачебная тайна, слава богу, еще существует, — но сказала, что Лиззи сделала самое крупное за все время существования организации пожертвование.
— И сколько же?